Михаил Салтыков-Щедрин - СКАЗКИ

• Название: СКАЗКИ
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1988

АН СССР, Серия "Литературные памятники"

Наиболее полное издание "сказочного" цикла М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Подготовка издания, критические статьи и примечания: В.Н. Баскаков, А.С. Бушмин.

---

Сказка, хотя она и представляет собою лишь один из жанров в творчестве Салтыкова, органически близка его художественному методу, она тесно взаимодействует с другими его произведениями. Отдельные указания на это были сделаны еще современниками писателя (Н. К. Михайловским, К. К. Арсеньевым, А. М. Скабичевским и Е. М. Гаршиным), а затем дополнены Р. В. Ивановым-Разумником note_266. Справедливо суждение В. Я. Кирпотина, выраженное в форме общего тезиса: «В фантазии народных сказок Щедрин чувствовал нечто родственное с собственными художественными приемами» note_267.

Изучение творческой истории «Сказок» Салтыкова убеждает, что они подготовлялись исподволь, как бы стихийно вызревали в недрах его сатиры в силу таких присущих его творческому методу приемов, как художественное преувеличение, фантастика, иносказание, сближение обличаемых социальных явлений действительности с явлениями из жизни животного мира. Писатель не столько заставлял служить своим целям уже выработанные фольклором образцы, сколько шел навстречу им. Эта особенность творческого метода сатирика в свою очередь обусловила свободное вхождение в его художественную систему традиционных фольклорных элементов, которые впадали в мощный поток собственной творческой фантазии писателя и видоизменялись в нем до утраты всяких следов стороннего источника. Можно сказать, что салтыковская сказка самостоятельно возникала по типу фольклорных сказок, а последние лишь способствовали ее формированию. «Сказки» Салтыкова, появившиеся на завершающем этапе его творчества, – это зрелые плоды, завязи которых обнаруживаются уже в самых ранних произведениях писателя. В этом смысле особенно примечательны его сказки, написанные в форме животного эпоса.

К зоологизмам Салтыков прибегал начиная с повести «Запутанное дело» (1848), представив здесь класс эксплуататоров в образе «голодных волков». В «Губернских очерках» (1856-1857), где впервые определилось сатирическое дарование Салтыкова, зоологические уподобления попадаются довольно часто. Писатель отмечает в портретах персонажей «телячье выражение»; в характеристику нравственного облика чиновников он включает сравнения с голодным псом, лесным зверем, шакалом, плотоядным животным; в губернских аристократах он обнаруживает свойства коршуна, зубастой щуки, присущее индейскому петуху величие. Подобных примеров можно было бы выписать из «Губернских очерков» несколько десятков. Как особо любопытные случаи отметим упоминания о Трезоре и чиновнике-пискаре, которые спустя почти тридцать лет станут героями сказок «Верный Трезор» и «Премудрый пискарь».

Еще более частое применение зооэпитетов к человеку наблюдается в цикле «Сатиры в прозе». Например, образ каплуна, использованный для эпизодического сравнения в очерке «Клевета» (1861), годом позже стал названием особого очерка, весь сюжет которого построен на сравнении интеллигента, равнодушного к практическим задачам общественной борьбы, с кастрированным петухом. Полемизируя с сотрудниками журнала «Эпоха», издававшегося братьями Достоевскими, Салтыков заключил свою статью «Литературные мелочи» (1864) памфлетом «Стрижи», который явился первым по времени опытом сатирика, последовательно выполненным в «орнитологической» форме.

Использование образов животного мира становится в сатире Салтыкова особенно широким начиная с «Признаков времени». В очерке этого цикла «Литературное положение» (1868), где публицисты-обыватели уподоблены зайцам, а поэты – соловьям в клетках, намечаются некоторые мотивы таких будущих сказок, как «Орел-меценат» и «Здравомысленный заяц».

Частота применения зоологических сравнений, их разнообразие и та свобода, с какой они включаются в характеристику социальных типов, свидетельствуют о том, что здесь мы имеем дело с одним из наиболее излюбленных и привычных ходов поэтической мысли сатирика.

Самое существо задач обличения психики представителей эксплуатирующих групп и классов закономерно подводило сатирика к зоологическим уподоблениям. Так, в образе дикого зверя намечен художественный эквивалент для помещика-мракобеса. Он тоже одичал, весь оброс волосами, «ходил же все больше на четвереньках (…) Но хвоста еще не приобрел» («Дикий помещик»). Пройдет еще некоторое время, и процесс оформления «хвостатого» героя завершится note_268. В мае 1881 г. в очерках «За рубежом» появится драматическая сцена «Торжествующая свинья», в декабре 1882 г. в составе «Современной идиллии» станет известна читателям знаменитая «Сказка о ретивом начальнике», в январе 1883 г. будет напечатан «Злополучный пискарь» (гл. XXIV «Современной идиллии»). После этого в течение 1883-1886 гг. Салтыковым будет написано четырнадцать сказок, населенных разнообразной фауной.

Дополним сказанное примерами из наблюдений, относящихся к творческой истории отдельных сказок.

«Медведь на воеводстве» (1884) – сатира на административные принципы самодержавия. Тема сказки восходит ко многим ранее созданным Салтыковым произведениям и прежде всего к «Помпадурам и помпадуршам» и «Истории одного города». В свою очередь и художественный прием уподобления представителей помещичьего класса медведю возникает довольно рано. Так, в рассказе 1863 г. «Деревенская тишь» помещик Сидоров видит себя во сне превратившимся в медведя и испытывает удовольствие от того, что в этом новообретенном зверином образе торжествует физическую победу над своим непокорным слугой Ванькой. «Дикий помещик» в одноименной сказке 1869 г., оказавшись без мужиков, звереет, приобретает ухватки и облик медведя. В рассказе того же года «Испорченные дети» есть упоминание о «принце Шармане, обращенном в медведя злым волшебником». Примерка медвежьего костюма к соответствующим социальным типам завершилась к 1884 г. созданием сказки «Медведь на воеводстве», где царские сановники преобразованы в сказочных медведей, свирепствующих в лесных трущобах.

«Карась-идеалист» – еще более наглядный пример синтеза идейно-художественных мотивов, ранее встречавшихся в целом ряде произведений Салтыкова. В них неоднократно появляются образы «правдоискателей»-одиночек, отважно пытающихся склонить жестоких правителей к сострадательности и добродетели и трагически погибающих (общественный ходок Евсеич в «Истории одного города», Андрей Курганов в «Пошехонских рассказах» и др.). Сказка «Карась-идеалист» продолжила этот трагический мотив наивного правдоискательства и явилась аккордом в разоблачении утопических надежд на умиротворение хищников и деспотов.

Наряду с этим, изображая социальные противоречия, Салтыков часто прибегал к уподоблению враждующих лагерей прожорливым щукам, с одной стороны, и дремлющим в неведении карасям – с другой; напоминал пословицу: «На то и щука в море, чтобы карась не дремал», и временами воплощал идею этой пословицы в образные картины: «Горе «карасям», дремлющим в неведении, что провиденциальное их назначение заключается в том, чтобы служить кормом для щук, наполняющих омут жизненных основ!» («Благонамеренные речи», «Кандидат в столпы»; 1874). В подобных эпизодах вызревала идейно-образная система сказки о трагическом столкновении карася со щукой.

Устойчивость мотивов, подводящих к этой сказке, свидетельствует, что ситуация, представленная в ней, воплотила идею, давно и глубоко волновавшую писателя. Но, безусловно, сказка «Карась-идеалист» является не только итогом длительных наблюдений и раздумий писателя. Она несет на себе яркий отпечаток эпохи: в обстановке правительственной реакции 80-х гг. XIX в. образ прожорливой щуки, давно уже вошедший в арсенал изобразительных средств сатирика, оказался как никогда уместным и эффективным.

Процесс формирования идейных мотивов и поэтической формы сказок «Медведь на воеводстве» и «Карась-идеалист» характерен в известной мере и для многих других салтыковских сказок note_269. Сами задачи сатирической типизации диктовали привнесение в человеческие образы тех или иных зоологических оттенков. Появлялись соответствующие эпитеты и сравнения с животными, возникали отдельные эпизоды, сцены, вставные сказки и, наконец, обособленные сказки в форме животного эпоса. Это не означает, что сказки явились лишь следствием внутреннего развития определенных сюжетных и идейных мотивов. Сами мотивы повторялись, варьировались, развивались, обогащались именно в силу того, что в сознании писателя наслаивались все новые и новые впечатления от фактов реальной действительности, не позволявшие замереть этим мотивам, побуждавшие писателя двигать найденную художественную форму до ее полного завершения.

Появление целого цикла сказок в первой половине 80-х гг. объясняется, однако, не только тем, что к этому времени Салтыков овладел жанром сказки. В обстановке правительственной реакции сказочная фантастика в какой-то мере служила средством художественной «конспирации» для идейно-политических замыслов писателя, формально затрудняла применение к ним буквы цензурного устава. В то же время приближение формы сатирических произведений к народной сказке открывало писателю путь к более широкой читательской аудитории. Поэтому в течение нескольких лет Салтыков с увлечением работает над сказками. В эту форму, наиболее доступную народным массам и любимую ими, он как бы переливает все идейно-тематическое богатство своей сатиры и, таким образом, создает своеобразную малую сатирическую энциклопедию для народа.