Фридрих Незнанский - Кровные братья

• Название: Кровные братья
• Автор: Фридрих Незнанский
• Жанр: Полицейский детектив

У мировой знаменитости, «скрипки номер один», во время единственного концерта в Москве, в зале консерватории, пропал его «Страдивари». Фактически одновременно гибнет в явно заказном убийстве префект Центрального округа столицы, а затем совершено покушение на его приятеля — крупного бизнесмена.

Дела никоим образом не пересекаются, однако А. Б. Турецкому, в руки которого передаются факты для расследования этих преступлений, остается лишь одно: самому «прожить» жизни фигурантов этого дела, чтобы найти тех, кому убийства — в прямом и переносном смысле — были выгодны.

---

Ни Елена Владимирская, ни Евгения Райцер в этих дрязгах и сплетнях никогда не участвовали. И дело было не только в природной, естественной интеллигентности молодых женщин, но и в том, что их сыновья с безусловной очевидностью на голову превосходили и своих одноклассников, и многих более старших учащихся. И если могла идти речь о какой-то конкуренции, то только между ними. Но мальчишки дружили, а их мамам и в голову не приходило унизить себя какими-то завистливыми помыслами и высказываниями.

Широко распространенное мнение, что родители, в раннем детстве избравшие для своих юных талантливых чад узкопрофессиональную специализацию, во многом лишали их нормального детства, конечно же не лишено оснований. Но что поделаешь? Тут уж «или — или». Мировая планка достижений в творческих специальностях, в спорте, в научных дисциплинах поднята на такую невероятную высоту, что рассчитывать на выдающиеся результаты без полной отдачи своему делу — занятие гиблое и бесперспективное. Впрочем, и тут, как и в любом другом правиле, не обходится без исключений.

Первые годы в ЦМШ и Юра и Гера были заняты, казалось бы, совершенно одинаково: уроки, скрипка, домашние задания. Ни на что другое совершенно не оставалось времени. Но через некоторое время Юра с удивлением обнаружил, что Герка умудряется помимо скрипки заниматься и еще какими-то интересными вещами: то вдруг выяснилось, что он ходит в авиамодельный кружок во Дворце пионеров, а дома кучу времени проводит за постройкой этих самых моделей, то он всерьез увлекся шахматами и начал посещать шахматную секцию — очень скоро стало ясно, что Юра в шахматах для него уже не партнер: слишком велик стал разрыв в классе игры; а то и того больше: часами Герка — взлохмаченный, взмыленный, возбужденный — гонял мяч на соседней спортивной площадке. Нет, он ничего не делал втайне от своего друга и всегда приглашал Юрку принять участие в его очередной авантюре. Но Юра даже и представить себе не мог: как и откуда выкроить часы и минуты для каких-то лишних дел, когда и на регулярные занятия времени катастрофически не хватало.

Дальше — больше. Ни бурные всплески гормонов, ни показательное демонстрирование своей «взрослости» в подростковый период никто еще не отменял. И никакая талантливость не может служить панацеей от возрастных выходок. После затяжки первой сигаретой Юра с трудом сдержал приступ неимоверной тошноты, после первого стакана какого-то паршивого портвейна его долго и мучительно рвало в школьном туалете. А Герка — хоть бы что!

А еще были девчонки. Первые влюбленности, первые романы… И здесь Гера Райцер также был безусловным лидером. Если Юра переживал каждое свое увлечение — а особенно закончившееся очередной неудачей — долго и мучительно, то Гера ко всему относился легко и просто. Может быть, именно из-за этого девчонки липли к нему, как мухи на мед. И это ну не то чтобы раздражало, но казалось какой-то несправедливостью, что ли…

Вершиной Геркиных выкрутасов и причудой совершенно немыслимой для скрипача, ученика ЦМШ, стало занятие боксом. Предыстория была проста и элементарна. Однажды Герка заявился на уроки с огромным фингалом под глазом. Разумеется, учителям рассказывалась трогательная история о дверной ручке, о «поехавшей» на арбузной корке ноге и так далее и тому подобное. Но с Юркой-то он был вполне откровенен. «Прицепились вчера три подонка: „А ты чего это со скрипочкой? А почему ты такой рыжий? А что-то у тебя рожа вроде какая-то ненашенская?“ Ну и вмазали в конце концов. Все. Завтра начинаю заниматься боксом. Хочешь?» — «Ты с ума сошел! А скрипка? А руки?» — «Знаешь что, скрипка — скрипкой. Но чтобы каждая мерзость могла тебе разукрасить физиономию, а ты был бы в состоянии лишь разводить руками — это уже слишком! Не пойдешь? Ну как знаешь!»

Долго или нет продолжалось Геркино «боксерство» — Юра не знал. (В школе об этом, разумеется, кроме него, не слышала ни одна живая душа; узнали бы — трудно представить себе, какие бы крики и вопли начались.) Но непреложным фактом явилось то, что через какое-то время Гера стал держать себя еще увереннее и совершенно не склонен был шарахаться в сторону от каждой разнузданной подгулявшей компании.

Вероятно, именно тогда Юра Владимирский впервые осознал, что ведь он, пожалуй что, завидует своему другу. Нет, разумеется, речь не шла о профессиональных вопросах, здесь они настолько, что называется, шли «голова в голову», что поводов для зависти и ревности просто не могло возникнуть. Дело было в другом. Геркина раскрепощенность, какая-то внутренняя свобода, умение без комплексов пренебречь «святыми» музыкантскими постулатами — из них забота о сохранности и безопасности собственных рук была важнейшей — и при всем при этом умение добиваться выдающихся исполнительских результатов как-то заботили и даже нервировали.

Позже, уже в зрелом возрасте, прокручивая в памяти историю своей детской дружбы, Юрий Васильевич понял, что его зависть имела место с первого же дня знакомства и все последующие годы только усиливалась. Тут и общая благополучность семейства Райцеров, которая подсознательно давила на «безотцовщину» Владимирского, тут и очевидное превосходство в материальном достатке, тут и круг знакомств среди великих и знаменитых, которые для Геры были не народными и заслуженными, а просто «дядями Колями, Петями, Васями». Нет, Юрий Васильевич вовсе не был склонен увлекаться глубокими психоаналитическими исследованиями своих детских и юношеских воспоминаний. Но вещи, так сказать, очевидные смешно было бы отрицать.

А учебный процесс шел своим чередом. Экзамены и закрытые внутришкольные прослушивания перемежались с открытыми концертами, собиравшими великолепную прессу и восторженные отзывы почитателей. Белая рубашечка, пионерский галстук и синие шортики сменились на длинные брюки, роскошное жабо и бабочку. Сплошным потоком следовали праздничные мероприятия: недели, декады, фестивали. Особняком стояли нередкие правительственные концерты. Причем если на одних из них исполнителей буквально закармливали бутербродами с нежнейшими ветчиной и бужениной, роскошнейшими балыками, изобилием красной и черной икры, то на других, казалось бы вполне аналогичных, с трудом можно было выпросить стакан воды в запертую комнату, а поход в туалет совершался чуть ли не по персональному разрешению министра внутренних дел.

Периодически случались и зарубежные гастроли. И если первая поездка — в Чехословакию — еще и вызвала какие-то яркие эмоции, то в дальнейшем визиты в «братские» страны (соответствующей терминологии успели научить быстро), Польшу и Болгарию, воспринимались уже как нечто рядовое и заурядное. Даже экзотические Индонезия и Бразилия никаких особых эмоций не вызвали. Ну прокатили на автобусе по улицам, ну рассказали там что-то… Ничего особенного! Из гостиницы — ни на шаг, всюду руководители, они же надсмотрщики… И что тут интересного? А лететь безумно долго и скучно. И ноги в тесноте туристского класса затекают.

Процесс поступления в консерваторию — для многих величайшее событие в жизни — прошел легко и безболезненно. Были сданы какие-то экзамены, формально были получены какие-то оценки, но все это не имело никакого значения, ибо зачисление Райцера и Владимирского в число студентов консерватории предрешилось еще много лет назад.

Единственным серьезным — и кардинальным — изменением в их жизни и обучении стали регулярные занятия с профессором Леонидом Борисовичем Коганом. Собственно, и раньше они считались его учениками. Но, как правило, перегруженный работой маэстро не слишком часто находил время для «малышни», доверяя этот процесс своим аспирантам и ассистентам. Ну разве что изредка, перед какими-нибудь особо ответственными выступлениями и концертами, он прослушивал свою «детвору» и вносил в их исполнение определенные коррективы. Отныне же мэтр включился в дело по-серьезному. И, выходя после некоторых уроков этого величайшего рыцаря музыки и скрипки, Юра, что называется, «не чуял под собой ног»; мастер погружал своих учеников в такие музыкальные глубины, делился такими откровениями, что о более великом и возвышенном невозможно было даже и мечтать.

А вскоре начались конкурсные страсти. При всем несовершенстве конкурсной системы, для молодого музыканта-исполнителя нет более прямого и простого пути к широкой мировой известности, чем успешное участие в международном конкурсе. Естественно, что в Советском Союзе, стране насквозь идеологизированной, каждый успех советского исполнителя рассматривался прежде всего с точки зрения убедительного доказательства преимуществ советского образа жизни. А подбор участников осуществлялся не в соответствии с пожеланиями музыкантов, а с учетом высокой государственной миссии, доверяемой исполнителям. «А нам на всех нужна одна победа…» Конечно же с этой точки зрения выставлять на один и тот же конкурс Райцера и Владимирского было нецелесообразно и даже, пожалуй, политически безответственно. Устраивать конкуренцию между своими? Абсурд! Этого и не делали. Владимирский прекрасно проявил себя на конкурсе имени Маргариты Лонг и Жака Тибо в Париже, Райцер великолепно «ответил» успешным выступлением на конкурсе королевы Елизаветы в Брюсселе. Владимирский паковал чемоданы для поездки в Геную на конкурс Паганини, Райцер готовился ехать в Польшу, в Познань, на конкурс имени Венявского…