Бруно Ясенский - Человек меняет кожу

• Название: Человек меняет кожу
• Автор: Бруно Ясенский
• Издательство: Таджикское государственное издательство
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1959

В романе «Человек меняет кожу» автор умно, достоверно, взволнованно рассказывает об одной из строек первых пятилеток – плотине через реку Вахш в Таджикистане.

Перед читателем предстает Таджикистан начала тридцатых годов во всей сложности классовой борьбы, которая усугублялась национальным антагонизмом и религиозным фанатизмом.

---

– Мария Павловна! – окликнул её с другого конца столовой Морозов. – А у меня с вашим Кларком вышла сегодня целая перепалка. Обозвал меня оппортунистом. Честное слово! Очень уж вы быстро познакомили его с нашей терминологией. Присаживайтесь к нам, расскажу. Большевизируется прямо не по дням, а по часам, только ещё не совсем с того конца.

Выражение «с вашим Кларком» смутило Полозову. Она покраснела, подумала: нужно бы сказать Морозову, что с Кларком она больше не живёт. Но сказать почему-то было неловко. Она послушно взяла тарелку и перешла к их столику.

– А вот как раз и жена товарища Кларка, секретарь нашей комсомольской ячейки, – познакомил с ней иностранного писателя Морозов.

У Полозовой и тут не оказалось нужных слов, чтобы разъяснить его заблуждение. Морозов и иностранный писатель вскоре поднялись и ушли, а она всё ещё подыскивала слова и, склеив наконец корявую фразу, обрадовалась, что сказать её уже некому.

– Мария Павловна, – вернулся с дороги Морозов. – У меня сейчас совещание по поводу скалы. Забыл предупредить Мурри. Хорошо, если бы и он принял участие. Будьте добры, известите его и заходите вместе с ним.

Он ушёл, не дожидаясь ответа.

Полозова подумала, что на совещании обязательно будет Кларк и избежать с ним встречи не удастся. Она не видела Кларка с момента их размолвки. Прошло с тех пор почти четыре недели. Разрыв с Кларком она переживала очень болезненно. Ей казалось, что на следующий, самое позднее на третий день, Кларк, терзаемый раскаянием, явится с повинной. При каждом стуке в дверь она вскакивала с колотящимся сердцем, кидалась открывать и возвращалась разочарованная: опять ребята из ячейки. Ночью, оставшись одна, она не раздеваясь ложилась на койку («он самолюбивый, не захочет встречаться при людях, наверно придёт ночью»). Рассвет заставал её в слезах, измученную и усталую. Она долго мыла лицо студёной водой из колодца и, припудрив синяки под глазами, шла на работу. Молчание Кларка задело её как пощёчина. На четвёртую ночь она разделась и впервые уснула тупым мертвецким сном. Наутро Полозова встала посеревшая и равнодушная. Она твёрдо решила не думать о Кларке, – избыток работы создавал все условия для реализации этого решения.

День на десятый, перебирая бумаги в ящике стола, она натолкнулась на написанное рукой Кларка «сочинение на любую тему» – его первое объяснение в любви. Она изорвала листок в клочья, не перечитывая. За окном в этот день дул стремительный афганский ветер. Она вышла на порог и раскрыла пригоршню с обрывками любовного упражнения. Ветер слизнул клочья и развеял их по степи. Полозова вернулась в комнату, бросилась на койку и заплакала.

Вечером пришло письмо от Кларка. Кларк сообщал, что он не без боли понял: комсомольская работа для неё важнее, чем их совместная жизнь. Смешно требовать от женщины более глубокого чувства, чем она на это способна. Он готов примириться и не возражать против её работы на втором участке при одном условии: если она откажется от обязанностей переводчицы Мурри.

Дочитав письмо, Полозова смяла его и бросила в угол. Сейчас, после оскорбительного десятидневного молчания, всякие условия, выдвигаемые Кларком, показались ей недостойной торговлей, разоблачающей лишь мелочность и низость этого человека.

Ответа на своё письмо Кларк так и не дождался.

И вот сегодня все – сперва Мурри, потом Морозов, словно по уговору, стали напоминать ей о Кларке чуть ли не каждую минуту, не догадываясь даже, насколько напоминание это было ей неприятно.

Неизбежная встреча вечером застигла Полозову врасплох. Прежде всего по поведению её и Кларка Морозов сразу догадается об их разрыве. Тем неприятнее, что она не сообщила об этом сама и позволила представлять себя чужим людям как жену Кларка. Оставалась одна возможность: Мурри не в духе после утреннего совещания, может быть, он не захочет присутствовать на вечернем.

У Полозовой пропала охота к еде. Не дожидаясь второго блюда, она поднялась и пошла на квартиру Мурри.

Мурри присутствовать на совещании не отказался.

Совещание, задуманное Морозовым, как расширенное заседание треугольника, началось поздно. Синицын явился к девяти с третьего участка, куда он выехал ещё с утра с уполномоченным контрольной комиссии. Гальцев не явился вовсе. Совещание прошло угрюмо, почти без прений. Все соглашались с необходимостью во избежание дальнейших обвалов увеличить угол наклона берегов канала на всём отрезке выемки скалы. По предварительным подсчётам, это увеличивало объём работ на тридцать с лишним тысяч кубометров и должно было оттянуть окончание канала на целый месяц. Морозову поручалось поставить об этом в известность Центральный комитет и правительство Таджикистана.

Кларк во время совещания мрачно молчал. Когда ему предоставили слово, он заявил кратко, что свою точку зрения он уже до совещания сообщил начальнику строительства, который отверг её. Добавить ему нечего.

Заявление Кларка не дискутировалось.

Когда приступили к выработке более детального плана работ и распределения механизмов, Мурри поднялся и, ссылаясь на усталость и на недостаточное знакомство с работами головного участка, ушёл домой. Полозова, сама не зная почему, не последовала его примеру, хотя делать ей здесь было нечего. Она убедила себя быстро, что уйдя сейчас, не будет знать окончательного плана работ по скале и тем самым потеряет представление о совокупности работ строительства.

Когда совещание подходило уже к концу, внезапно распахнулась дверь и вошел Гальцев.

– А ты бы попозже, – встретил его хмуро Морозов.

Гальцев бросил на стол потёртую тюбетейку.

– Прямо с митинга.

– С какого митинга?

– На головном. Добровольцы митингуют. Против оппортунистического руководства строительством. Это вот его рук дело, – Гальцев кивнул в сторону американца.

Все глаза устремились на Кларка.

– Я вас не понимаю, – спокойно сказал Кларк.

– Говори толком, в чём дело, – резко приказал Морозов.

– Он вот не понимает, а мне расхлёбывать приходится, – заартачился Гальцев. – Товарищ Кларк заявил сегодня бузотёрам, что он лично за то, чтобы работать на скале так как есть, только оппортунистическое руководство против. Вот и пошло дело. Добровольцы пришли ко мне в постройком: «Созывай митинг! Я их фактически послал куда следует. Пошли и созвали помимо постройкома. Мол, оппортунистическое руководство заодно с постройкомом хотят оттянуть на целый месяц окончание строительства, срывают сроки, установленные партией и правительством, душат рабочую инициативу, и всякая такая мура. Надо, мол, самим рабочим, наперекор гнилому руководству, взять дело в свои руки и к сроку довести строительство до конца.

– Кто ж этим заворачивает? – поинтересовался Морозов.

– Заправляет Тарелкин, а примкнула к этому делу, ясно, вся шпана, все бузотёры с головного участка. Громче всех кричат те, которые ни в какие добровольцы идти и не собирались. Его вот, – он показал на Кларка, – в начальники выдвигают.

– Ну, и чем же эта волынка кончилась?

– Ничем не кончилась. Кое-как уломал. Надо, чтобы он сам, – Гальцев опять указал на Кларка, – завтра же с ними поговорил. А то выходит, будто у нас руководство участка противопоставляется треугольнику, да ещё перед рабочими свои споры выволакивает. Куда это годится?

Кларк сидел бледный и нервно барабанил по столу.

– Товарищ Морозов, – сказал он, когда в комнате водворилась неприятная тишина. – Я прошу вас мне верить. Никому из рабочих я содержание нашего разговора не передавал и подобное, что говорит этот товарищ, не говорил.

– Как не говорил? Ко мне ребята приходили в постройком, сами передавали.

– Вам это не могли говорить! Вы врёте.

– Вот так фунт! Что же, мне ушам своим не верить? Говорит: всё руководство – оппортунисты, а особливо, говорит, начальник. Не иначе, как сам в начальники метит.

– Товарищ Морозов, прикажите этому товарищу сейчас выходить отсюда вон, иначе я отсюда выйду!

– Товарищ Гальцев, лишаю вас слова. Никто без моего разрешения больше слова не имеет. Спокойствие, товарищи!

Кларк встал и, взяв со стола кепку, вышел из комнаты.

– Вот вам новая история! – недовольно пробурчал Морозов. – Товарищ Полозова, идите-ка, введите его в оглобли.

Полозова послушно встала и вышла за Кларком.

– Тебе, Гальцев, за оскорбление американского инженера запишем выговор, а независимо от этого пойдёшь и попросишь у него извинения.

– Товарищ Морозов, – ей-богу! – ну что он мне в глаза врёт: «не говорил». Вся буза ведь из-за него. Демагогией перед рабочими занимается, а я пойду перед ним извиняться.

– Пойдёшь. Раз товарищ Кларк уверяет, что не говорил, – значит, не говорил.

– А откуда же рабочие знают?

– На участке уши и языки длинные. А оскорблять иностранных инженеров никто тебе не разрешал и не разрешит. Понятно?