Филип Фармер - Распад

• Название: Распад
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: Наука, Тролль, Ювента
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-87365-019-5

---

— Вполне вероятно. Но знаете ли вы, что действительно бесит меня? Я стал иммером добровольно. Но Сник, она просто выполняла свою работу, однако ее засадят именно за это. Только слизняк может смириться с несправедливостью, а Сник никак на него не похожа. Конечно, она сделалась преступницей! А как бы поступили вы?

Бэарс осторожно пощупал бульбочку на конце носа, словно только что обнаружил необычайный ее рост.

— Вполне вероятно, что судьи, если у них есть совесть, учтут это. Но все зависит от того, известны ли им обстоятельства ее неправомерного наказания. Возможно, их не допустили до этих сведений. Мало надежды, что информация всплывет на суде.

— Если когда-нибудь получу свободу — я сделаю целью своей жизни добиться любым путем, чтобы все узнали правду о Сник. Ее честное имя должно быть восстановлено!

— Вы похожи на вечно пузырящийся ночной горшок, — заметил Бэарс. — Но когда вы опять попадете в переплет, наймите меня. Вы нравитесь мне, хотя я отнюдь не обязательно предаю забвению все, что вы натворили. — Он перестал ходить. — Мы договорились о вашем заявлении суду?

— Зачем повторяться?

— Увидимся завтра в суде.

Бэарс произнес пароль повернувшись к стене. Пустой экран ожил.

— Мы окончили наше совещание, — объявил адвокат, — можете теперь туманить моего клиента. — Они прискачут сюда через несколько секунд и начнут сыпать вопросы, — сказал он Кэрду. — Это простая формальность, чтобы придать юридическую силу…

— Знаю. Вы говорили это при первой беседе, — сказал Кэрд.

— Я буду здесь всю процедуру во избежание любых подвохов. Допрос проведут в присутствии двух психиатров, надеюсь, объективных.

— Помните о своем обещании, — предупредил Кэрд.

Вошли генерал, три офицера, два психиатра и специалист по применению ТИ. _Д_у_н_к_а_н_ по команде вытянулся на кушетке. Специалист — женщина средних лет — распылила туман ему в лицо. Он погрузился во мрак, еще повторяя в уме заранее подготовленные ответы. В конце концов, не имеет значения — пусть задают вопросы, которые он не предусмотрел. Так или иначе, его подсознание примет дело на себя, и ответы будут такими же, оставайся он бодрствующим.

На сей раз разум его не был ослеплен так, словно он стоунирован. Он погрузился в видения.

Он знал, что грезит. Знал, что творит нечто такое, чего не осознает и не желает делать.

Что-то овладевало им. Он был бессилен это остановить. Им — всегда безупречно контролировавшим себя, за исключением того случая в Манхэттене — теперь управляло некое существо или какая-то мятежная часть его самого.

Нравилось ему это или нет — нет, нет, определенно — нет, он создавал новую личность.

Он боролся с прочными нитями, которые опутывали его, словно муху в паутине.

Ночь внутри него окантовал бледно-фиолетовый свет, хотя никакой каймы у этой тьмы в действительности не было. Был рассвет без солнца, разве только можно было сказать, что солнцем служил его мозг. Свет медленно распространялся наружу, в то же время — внутрь, пока мрак не сделался фиолетовым — весь, кроме зазубренной глыбы — темной, как базальт, в центре, который и центром-то не был. Но края поля вдруг пришли в движение. Это были пульсации более густого фиолетового света, и они трепетали, приобретая конические формы, и квадратные, и пилообразные. Он смутно осознавал, что это его другие личности пытаются прорваться… Происходило такое, когда он осознанно стремился сформировать новую личность, — момент наибольшего его напряжения и одновременно наитяжелейшей слабости.

Блеклые голоса поднимались откуда-то, где их дотоле не было. Он узнавал их несмотря на истонченность. Подлинный Кэрд, Тингл, Дунски, Репп, Ом, Зурван и Ишарашвили. Последним был голос Дункана. Он не мог расслышать, о чем все они говорят, но узнавал интонации.

Их душил гнев, давило крушение надежд. Они требовали полноты жизни, владения телом и разумом. Это было невозможно. Лишь один мог жить в полном обладании и контроле над этой обителью плоти — урожденным Кэрдом.

В этот миг, думал он, мне следует убить всех их.

Чернота в центре стала источать цвет — фиолетовый — и истощаться. Она таяла, тогда как фиолетовое поле вокруг уплотнялось, края его разрастались, а голоса делались громче. Он силился оттолкнуть угрожавшие ему неясные фигуры. Единственный голос, слова которого он различал, принадлежал Дункану. Потому что он еще был Дунканом. По крайней мере частично Дунканом. Здесь разворачивалось основное сражение. Им овладела паника. Он сознавал, что если не победит в этой борьбе, может исчезнуть навсегда. Так или иначе, те, другие, знали, что он в опасности, очень слаб и не защищен.

Он почти физически ощущал, как мысли шуршали в его мозгу. Голос неслышный, но сильный — покрывал рябью фиолетовое поле. Фигуры по краям, хотя еще увеличивались, были отброшены, сдавлены, словно ноги ступали по ним; фигуры кружились вокруг, а затем были вытеснены за пределы видимого, которое не было зримо.

Это, конечно, не был глас Божий, но он походил на голос, который возопил с горы Синай трепещущему Моисею. Голос не терпел отказа. Кому бы он ни принадлежал — он был подобен вулкану во время извержения.

Края еще трепетали. Фигуры исчезали. Темнота распространялась от них, а мерцание исходило не от фиолетового поля, а от медленно убывающего внешнего мрака. Черное образование в центре истекало — свеча, догорающая рывками в полумраке.

Он проигрывал сражение с самим собой.

Мысль, словно призрак, несущийся по переходам древнего замка, незримо, но ощутимо присутствующая, пересекла фиолетовое поле.

Время его истекало.

Это не означало, как могло показаться, будто бы он приходил в полный контакт с внешним миром. Время здесь — весьма трудная для осмысления категория. Однако оно просачивалось и стремительно двигалось сквозь него крылья мотылька на лице спящего. Прикосновение и легкие следы пыльцы мотылька не вызвали в нем ощущения времени. Они пробудили видение видения о видении… Представление о времени трижды перемещалось из внешней реальности. Это было необходимо сделать. Он не желал, чтобы это было сделано.

Было…

Образ в центре, темный, как чрево камня, но мягкий, как замазка, наконец затух! Пятна черноты, которые — он видел их — крутились по фиолетовому, словно крапинки в глазах, затем были отброшены обратно в тень. Темный огонь прожег его. Фигура — личность, — скрытая в этом монолите с неясными контурами, начала появляться.

Лицо пересекло и темное поле и бледно-фиолетовую глыбу. То самое лицо, которое он отбросил прежде. Лицо ребенка. Он сам — совсем маленький мальчик.

Оно исчезло, оставляя после себя лишь зыбь. Лицо походило на квант времени в камере Вильсона, за исключением того, что его, в отличие от бесконечно малой частицы, можно было различить.

Пренебрегая медленно угасающими эффектами — занавес, задернутый ветром, но все еще колеблемый им — образ Бейкера Но Вили сформировался из беспокойной массы… Он походил на него, на все другие его образы.

Бейкер Но Вили? Он никогда прежде не слышал этого имени.

Он увеличивался. Делался раздутой фигурой, растягивался, чтобы охватить весь фиолетовый цвет. Вот он отталкивает этот цвет — не осталось ни клочков, ни обрывков, ни прядей — ребенок появится здесь.

А он, Кэрд, должен будет уйти.

Это самый болезненный и тяжелый процесс. Отказаться от самого себя.

Сдерживая вопль — нет! нет! нет! — он извивался, скрючивался, истлевал от боли.

Но он — все его личности — могли выдержать и боль и потерю, хотя различались терпением. Создавая Дункана он думал, он должен был думать о необходимости этого. Дункан обладал волей ванадия — твердой, твердой. Однако…

Сейчас было хуже, чем когда-либо. Он был связан слабо, как нитями паутины, с… кем?

Фиолетовый свет исчез и перед ним возникло обнаженное, с легким загаром тело Бейкера Но Вили — единственное, что он мог различить. Он опустился с ним сквозь неосвещенное пространство, завихряясь, кружась и кружась. Центр как понятие потерялся. Не было осей, однако он вращался вдоль трех осей одновременно.

Темнота славилась вокруг и надвинулась на него.

Возник свет, в котором его пронзительный голос сделался почти видимым. «Нет! Нет! Я не знаю тебя! Ты не нужен мне!»

Затем — ничего. Он превратился в камень, тот, который увидел Медузу [в греческой мифологии — одна из трех сестер-горгон, чудовищных порождений морских божеств; их взор превращает в камень все живое], и был не более камня сознающим происходящее.

26

— Джеф, вы просмотрели все известные записи вашей жизни до настоящего дня, — объявила психиатр. — Испытали вы хоть малейшее волнение от воспоминаний о любой из ваших предыдущих личностей?

— Ни на йоту, — ответил он.

Он считал себя Бейкером Но Вили, но отзывался на Джефферсона Кэрда, поскольку все в реабилитационном центре настаивали на этом имени, данном ему от рождения.