Андрей Никитин - Королевская сага

• Название: Королевская сага
• Автор: Андрей Никитин
• Жанр: История

Андрей Леонидович Никитин - историк, археолог, литературовед, публицист. Вел археологические исследования в Волго-Окском междуречье, на берегах Белого моря. Участвовал в раскопках Новгорода, Пскова, в Крыму, на юге Украины, в Молдавии, в Закавказье. Действительный член Географического общества СССР. Автор работ по археологии, истории, палеогеографии, исторической экологии Восточной Европы. Творчество Андрея Никитина - писателя, члена СП СССР, неразрывно связано с Русским Севером. Печатается с 1962 года. Основные книги: "Голубые дороги веков" (1968), "Цветок папоротника" (1972), "Распахнутая земля" (1973), "Возвращение к Северу" (1979), "Дороги веков" (1980), "Над квадратом раскопа" (1982), "Точка зрения" (1985), "День, прожитый дважды" (1985). [подробнее] С 1975 по 1985 годы в качестве ученого секретаря А.Л.Никитин направлял работу Постоянной комиссии по проблемам «Слова о полку Игореве» СП СССР, выступил инициатором празднования 800-летия «Слова о полку Игореве» в ЮНЕСКО.

---

Андрей Никитин Королевская сага

1

Песок был сухим и текучим. Предрассветный дождь смочил лишь его поверхность, покрыл тонкой влажной корочкой, но глубже не проник. Ноги вязли, скользили, пытаясь найти точку опоры. С каждым шагом я чувствовал, как наливаются свинцом и ноют натруженные накануне мышцы.

Достигнув спасительного вереска, связавшего песок своими корнями, я мог передохнуть и оглядеться.

Вчерашний день лежал по ту сторону спокойной просторной реки, широко разлившейся перед своим впадением в море. Прилив, как я мог видеть, был в полной силе. Он подпирал коричневый от настоя болот и тундр поток, поднявшийся в низких песчаных берегах, скрывший косы и отмели. Здесь, в трех-четырех километрах от устья, Варзуга ничем не походила на стремительную в своем среднем течении горную реку, плясавшую в брызгах кипящей пены среди камней ревущих порогов, зажатых в узкие коридоры красно-зеленых скал.

Между мною и берегом реки лежал песок, на котором отпечаталась неровная ниточка моих следов, тянувшаяся к примкнутой у берега лодке. Настоящая красная пустыня начиналась на противоположном, правом берегу реки, за серыми домиками Кузомени. Село стояло на песке и среди песка. Песок засыпал дома по окна, по крыши, языками заползал в сени, погребал деревянные тротуары, протянувшиеся вдоль улицы, обрушивался с высокого берега в реку. Тонкой полоской синел на горизонте лес; на севере поднимались высокие дюны, кое-где прихваченные молоденькими сосновыми посадками, а все пространство, которое мог охватить взгляд, было занято красным мелким песком, приходившим в движение от каждого порыва ветра.

Странную картину являли глазу человека такие пространства красных, белых, желтых и ржавых песков! Они начинались у ленной кромки синего моря, наступая от него на зеленую сочную тундру, испещренную синими зрачками маленьких блюдец-озер. На этих озерцах гнездятся утки с выводками, кружатся над ними чайки, а вокруг насколько хватает взгляд расстилаются одуряюще пахнущие заросли багульника. И только вдали, на горизонте, можно заметить ступенями поднимающиеся террасы сухих тундр с их ягодниками, мелким кустарником, карликовыми зарослями полярной березы и ивы… Вот так, между морем и тундрой, лежат эти песчаные пустыни. В их глубоких, тянущихся вдоль берега карьерах обнажается естественная летопись здешних мест. У самого подножия обрывов видны галечники; выше, в слоистых песках, залегают черные прослойки древних почв, скрытые поздними наносами. В этих черных слоях я находил угли древних очагов, обложенных камнями, - все или почти все, что осталось от поселений людей, живших здесь два, три, а то и больше тысячелетий назад.

Но не они занимали меня сейчас! Не черепки древних сосудов влекли меня накануне по песчаной пустыне и заставили сегодня чуть свет собраться на левый берег Варзуги.

Мне не давали покоя слова, пришедшие из какой-то скандинавской саги, прочитанные невесть когда и назойливо долбившие память последние дни: "…Все это время берег был у них с правой стороны, а море - с левой. Большая река впадала здесь в море. С одной стороны к реке подходил лес, а с другой - зеленые луга, на которых пасся скот. Здесь жил человек из Наумудаля, который поселился здесь с семьей и своими рабами. Он принял их дружески, и они пробыли у него два дня. После этого они поплыли дальше…"

Все описанное я мог видеть перед собой. Там, где сквозь клочковатый туман, несущийся с моря, видна была черно-красная пустыня, прижавшая к реке серые домики Кузомени, еще не так давно расстилались зеленые луга. На крутых песчаных дюнах поднимался могучий сосновый бор, памятью о котором остались обглоданные ветрами пни, стоявшие, как осьминоги, на кривых корнях высоко над песком. Невидимое сейчас море дышало зябким и влажным холодом, его присутствие я ощущал все время, пока поднимался от реки, и, когда я останавливался и оборачивался, сквозь редкие клочья тумана я видел, в общем-то, все то, о чем повествовала древняя сага.

Началось это несколько дней назад в избушке геологов, стоявших лагерем между Кашкаранцами и Кузоменью. К вечеру подошли рыбаки, привернули на огонек варзужане, и, когда разговор коснулся древности этих мест, я услышал, что здесь, возле Кузомени, па "сухих буграх", местным жителям случалось находить железные топоры, непохожие на современные, наконечники стрел, подковы и - насколько я мог доверять описаниям - даже меч.

Вот тут что-то и сдвинулось в памяти. Сместились какие-то пласты сознания, и память, словно автомат, выбрасывающий билетик, выщелкнула вдруг этот странный текст, который высветлил окружавший меня мир так же, как проявитель фотографическую пластинку. Вот почему, невзирая на промозглый день, холодный ветер с моря, туман и зябкую изморось, я сейчас шел через пески и вереск все выше, к желтевшей наверху площадке, поросшей редкими сосенками и можжевельником.

То, что я не мог припомнить, откуда именно я взял эти строки, в какой саге, меня не смущало. Очень может быть, что я прочел их в одной из научных статей или в популярной работе о Севере.

Предшествующие годы были заполнены не только путешествиями по русскому Северу, но и книгами. Север я открывал в прямом и в переносном смысле. Передо мной было как бы два Севера. Один - живой, с его людьми, зверями, травами, рыбой, птицами, песчаными лукоморьями, далеко друг от друга отстоящими поморскими селами, связанными тонкими нитями старых троп, линией телефона да поредевшим теперь ожерельем тоневых избушек на морском берегу… Этот Север я открывал пешком, как то было сейчас, на самолете, на парусной шхуне, совершавшей каждое лето рейсы вдоль беломорских берегов, на карбасе, на попутной машине. Я знал его звуки, пространство, плотность и запах. Мне был знаком и тревожный болотный зыбун под ногами, и острый хруст гальки, комариный звон молчаливого северного леса, резкий запах сохнущих на отливе водорослей и ослепительно синее или молочно-опаловое мерцание холодного моря. Я знал, как ломит спину от весел, как заколевают руки в холодной воде, как тупо раскалывается голова и плывут цветные круги перед глазами в жаркий полдень на мокрой бескрайней тундре.

Но было и другое открытие этих же мест, описание которых я находил на желтых, ломких от времени страницах старых изданий, в документах, сохранивших память о происходивших некогда событиях, о людях, которые жили за несколько столетий до моего появления на свет. Этот Север я находил в записках моих предшественников, которые стали первыми исследователями края. Запомнить все было нельзя, да, наверное, и не нужно. Отбор происходил подспудно: неважное, второстепенное откладывалось в дальние уголки памяти, ожидая своего часа. Прочитанное сплавлялось с увиденным и пережитым, направляло мысли и стремления к еще невиданному и неведомому. Мысленный окоем ширился. Он вбирал в себя берега, острова, реки, пространство тундры, леса, озера, столетия, дома, людей… И настоящее оказывалось сплетенным из множества нитей прошлого, которые позволяли при терпении и настойчивости наметить возможные контуры будущего.

Здесь, на Терском берегу, на древней поморской земле, я жил как бы в трех измерениях времени, каждое из которых было одинаково важно для меня и для моей работы. Прошлое и настоящее менялись местами. Профессиональный интерес к древним обитателям этих побережий незаметно для меня самого был вытеснен интересом к обитателям современным, к их жизни, их проблемам, которых оказалось гораздо больше, чем я мог предположить. Ветшали и разваливались поморские села, редели избы домов, все меньше оставалось рабочих рук. С каждым летом сокращалось количество оживавших в паутину тоневых избушек. И вместе с поморами я все чаще задавал тревоживший острой болью вопрос: неужели дни Терского берега сочтены? Почему так происходит? Почему люди, чьи предки в течение веков осваивали этот прекрасный край, вынуждены его покидать? В чем разлад между человеком и временем? Или между человеком и природой? Кто виноват во всем этом и как исправить положение?

Поиски решения в настоящем часто ни к чему не приводили. Приходилось обращаться к прошлому - и к близкому, и к очень далекому. Случалось, что ответ на самый жгучий, самый что ни есть современный вопрос я находил в прошедших тысячелетиях. На наш мир с его компьютерами, космическими ракетами, транзисторами, сверхскоростями падал отсвет костра первобытного охотника, у которого был вживе тот самый опыт тысячелетий, который мы успели растратить и позабыть меньше чем за полвека. Нужны были знания иные, чем погребенные в книгах. Нужно было повернуть к себе Прошлое во всем его объеме, рассмотреть его, звено за звеном, чтобы обнаружить, какое из них и когда дало трещину…

Из прошлого выплывали и саги.

В течение трех последних веков каждый исследователь русского Севера начинал его историю с плаваний норвежцев вокруг Нордкапа и Святого Носа в Белое море. Это стало традицией. Бородатые, пропахшие тюленьей кожей и рыбой, алчные бандиты моря, привыкшие ни в грош не ставить человеческую жизнь, все равно, свою или чужую, гордились только количеством трупов, которые они оставили после себя. На протяжении трех с лишним веков викинги были грозой Европы. По мнению большинства прежних, а также и современных ученых, история русского Севера начиналась тоже с грабежей и погромов, которые учиняли норвежские викинги в промежутках между торговыми сделками с местным населением. Их плавания в Белом море по тому самому пути, который был открыт англичанами через шесть столетий, уже при Иване IV, казались аксиомой даже самым рьяным противникам призвания варягов.