Николай Задонский - Денис Давыдов (Историческая хроника)

• Название: Денис Давыдов (Историческая хроника)
• Автор: Николай Задонский
• Издательство: Военное издательство Министерства обороны СССР
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

Старейший советский писатель Н.А.Задонский известен читателям многими произведениями, посвященными героическому прошлому нашей страны ("Горы и звезды", "Смутная пора", "Донская Либерия" и др.). Наибольшей популярностью пользуется его историческая хроника "Денис Давыдов", воссоздавшая образ замечательного русского поэта, партизана, героя Отечественной войны 1812 года.

Жизнь Дениса Давыдова рисуется в книге на фоне того огромного патриотического подъема, который охватил русский народ в годы борьбы с нашествием полчищ Наполеона.

С волнением читаются и те страницы хроники, которые посвящены Денису Давыдову как поэту и человеку. Книга с интересом будет прочитана самыми широкими кругами читателей.

---

Через несколько минут стол неузнаваемо преобразился. Казаки постелили великолепную французскую скатерть. Появился фарфор и хрусталь. Двое бородачей втащили целый ящик шампанского.

– Богато живешь, Матвей Иванович, – заметил Ермолов, – придется поближе к тебе держаться.

– Каждый день господь посылает, – пряча усмешку под усы, ответил атаман. – Солдаты ихние не жравши бредут, а в генеральских обозах чего только нет…

– Стало быть, вы теперь одним генералам и опасны, – не удержался от иронии Ермолов.

– А ты не шуткуй, не шуткуй, Алексей Петрович! – нахмурился Платов. – Я хотя у костромского попа, как ты, латыни не обучался, а мнение такое имею, что, не будь казаков, быть бы нынче Леонтию Леонтьевичу Беннигсену за рекою Неманом.

– Ну, это уж, пожалуй, лишку хватил, Матвей Иванович, – улыбаясь и подзадоривая атамана, сказал Ермолов. – Спору нет, легкая кавалерия помогает хорошо, да в современных войнах не она дело решает.

– Об этом я рассуждать не берусь, – перебил, горячась, Платов, – а знаю твердо: ежели бы казаки гонцов к Бернадотке да к Нею не перехватили, так супротив нас сорок тысяч лишних войск оказалось бы. Это как, по-твоему? – И, не дожидаясь ответа, неожиданно подморгнув Денису, атаман продолжил: – Теперича легкая кавалерия опять не без дела: за один день сегодня сотни три хранцев побито да поболе того в плен взято. А кабы послушал меня Леонтий Леонтьевич, позволил бы казаков небольшими партиями поглубже в тыл пускать, они бы давно всю армию Бунапартия ощипали.

Денис слушал старого атамана с большим интересом. После рассказа Храповицкого о поисках гусар под Морунгеном вопрос о действиях легкой кавалерии в неприятельском тылу не выходил из головы. Доказывая, что легкая кавалерия может иметь на войне большее значение, чем сейчас, Матвей Иванович сообщил множество любопытных историй. Доводы казались убедительными. Однако ясности все-таки не было. Денис знал, что по существующим правилам легкая кавалерия не должна выходить из состава боевой линии главной армии, что на казаков возлагается служба на аванпостах и действия наравне с линейными войсками. «Нарушение этих правил привело бы к ослаблению армии» – так рассуждали многие, даже Ермолов. Когда возвращались обратно, Алексей Петрович заметил:

– Матвей Иванович свое дело, конечно, знает превосходно, но верить ему наполовину следует. Он и пофантазировать и прибавить любит…

Зато Кульнев, узнав от Дениса о разговоре с Платовым, сказал:

– Я уже сам об этом подумывал… Легкая кавалерия – дело великое. По-моему, Матвей Иванович прав во многом.

В голове Дениса уже бродили смутные мысли… Но вскоре другие встречи и события отвлекли от них.

Приехал Четвертинский. Почти следом за ним, вместе с Багратионом, прибыл в армию и давно ожидаемый Николай Николаевич Раевский.

Четвертинский поразил своим видом. Обычно оживленное лицо его сделалось пасмурным. На лбу залегли морщинки. В запавших глазах отражалась печаль. При встрече даже не улыбнулся.

– Что с тобой случилось, Борис? – спросил встревоженный Денис, когда они остались вдвоем.

– Житейские неприятности, – мрачно отозвался Четвертинский, – не стоит говорить… Рассказывай, как сам живешь.

– Нет, я вижу, как ты страдаешь, и не могу оставаться спокойным. Ты же знаешь мои чувства к тебе…

Денис подсел к приятелю, взял его руку. Четвертинский был тронут и в конце концов признался:

– Подлость, подлость, голубчик Денис… Ну, ты уже, наверное, слышал, что государь близок к сестре… Я, признаюсь, сначала не верил, а потом вообще склонен был смотреть на это сквозь пальцы. Все светские дамы имеют связи, я не блюститель морали, это дело их личное. Но он сам… – понимаешь? – сам решил афишировать эту связь… И вот, можешь судить, каково мое положение! В глазах всех я теперь брат признанной фаворитки… Не более! Я словно потерял свое имя, чувствую всюду недвусмысленные взгляды. Мне стыдно смотреть на людей… стыдно бывать у сестры… служить трудно… Хочу проситься в отставку, уехать подальше от этих мерзостей…

Денис, как мог, старался ободрить товарища. Полагая, что Четвертинскому нужна встряска, уговорил его поехать вместе в Амт-Гутштадт, где стояла дивизия князя Щербатова, имевшая соприкосновение с авангардными частями маршала Нея. Командир дивизии позволил молодым адъютантам принять участие в небольшом сражении. И это в самом деле немного отвлекло Четвертинского от грустных мыслей.

Николай Николаевич Раевский, напротив, находился в самом благодушном настроении. Он всегда с большой симпатией относился к Багратиону, вместе с которым начинал службу в потемкинских войсках. Поэтому, когда князя вновь назначили начальником авангарда армии, Раевский охотно принял предложение взять под команду бригаду из трех полков егерей, входившую в состав авангарда.

Раевского радовал также подбор и других командиров авангардных частей. Генералы Марков и Багговут были известны ему с хорошей стороны. Ермолов, распоряжавшийся по-прежнему артиллерией, родственно и душевно близок с давних пор.

Пользуясь тем, что авангард формировался заново и адъютантские обязанности были ограничены, Денис почти ежедневно навещал Раевского. Иногда один, иногда с Четвертинским. Деятельно занимаясь служебными делами, Николай Николаевич находил время и для шуток и для теплых дружеских бесед. Хотя вскоре настроение Раевского омрачилось. Причиной тому были неприятности, все чаще и чаще возникавшие в связи с плохим снабжением войск провиантом.

В начале марта главная квартира переехала в Бартенштейн, несколько южнее Прейсиш-Эйлау, а части авангарда продвинулись вперед на тридцать – пятьдесят верст, заняв селения, разоренные ушедшими недавно французами. Понятно, что достать здесь продовольствие и фураж было совершенно немыслимо, а провиантские чиновники, хорошо снабжавшие главную квартиру, на авангард не обращали никакого внимания, считая, что в авангарде «сами себя прокормят». Багратион неоднократно ездил объясняться с Беннигсеном, но тот отделывался обещаниями.

Между тем солдаты, не получая продовольствия, бродили по полям, выкапывали замерзшие, оставшиеся в земле овощи. Вспыхнули эпидемические заболевания. Кавалерийские и обозные лошади, которых кормили одной соломой с крыш, гибли сотнями. Дорога от авангарда до главной квартиры была устлана конскими трупами.

Тогда некоторые командиры, потеряв всякую надежду на правильное снабжение, стали силой отбивать транспорты с продовольствием и фуражом, следовавшие в главную квартиру или в другие части. Но с подобным самоуправством главнокомандующий расправлялся довольно сурово.

В бригаде Раевского произошел такой случай. Командир одного из батальонов, пожилой, заслуженный майор Колышкин, отбил из чужого транспорта для своих голодных солдат пять возов с хлебом. Об этом доложили Беннигсену. Тот отдал приказ: майора от службы отстранить и отдать под суд. Понимая, что поступок офицера вызван не какими-нибудь корыстными мотивами, а желанием накормить голодных солдат, Раевский решил, с позволения Багратиона, съездить в главную квартиру, походатайствовать о смягчении наказания виновному. Денис, имевший уже некоторые связи в штабе, отпросился у князя поехать вместе с Раевским.

Но никакие доводы на штабных господ не подействовали. Раевский, сопровождаемый Денисом, пошел к главнокомандующему. Беннигсен, занимавший просторный особняк, сидел в кресле у камина. Рядом находился неизменный его советник сэр Роберт Вильсон.

Выслушав Раевского, главнокомандующий поморщился и недовольным тоном произнес:

– Довольно странно, генерал, что вы находите возможным вступаться за мародеров, кои разлагают наши войска.

– Вашему высокопревосходительству известны обстоятельства, при коих совершен непозволительный поступок, – возразил спокойно Раевский. – На мой взгляд, эти обстоятельства смягчают степень виновности…

– Какие обстоятельства? Что вы имеете в виду?

– Отсутствие продовольствия во многих частях авангарда.

– Но я же сделал распоряжение… И мне известно, что вчера, например, хлеб вам отправили в достаточном количестве. Разве вы не получили?

– Получили… впервые за две недели, ваше высокопревосходительство, но в количестве недостаточном. Помимо этого, хлеб выпечен из овса и чечевицы…

– Знаю, знаю! – перебил, вставая, Беннигсен. – Мы вынуждены, правда, добавлять в муку горох, но все же хлеб выпекается превосходный.

Он подошел к окну, на котором лежали две румяные буханки, доставленные на пробу провиантскими чиновниками, и, разломив одну из них, обратился к Вильсону:

– Посмотрите, сэр, разве это плохой хлеб?

– Отличный хлеб, ваше высокопревосходительство, – не выпуская изо рта сигары, отозвался англичанин. – Мне кажется, что генерал слишком требовательно относится к солдатскому рациону.