Симона Вилар - Исповедь соперницы

• Название: Исповедь соперницы
• Автор: Симона Вилар
• Издательство: Фактор
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: ISBN 966-312-026-6, 966-312-025-8

«Исповедь Соперницы» — приключенческий любовный роман, события которого происходят в Англии XII столетия.

Главных героинь две: внебрачная дочь короля и беглая монахиня. Обе незаурядны, красивы, решительны. Обе страстно влюблены в прекрасного крестоносца Эдгара и готовы бороться за свою любовь.

---

И, с силой сжав бока лошади, я послала ее вперед. Она заржала, сделала скачек, как раз когда саксонка оттолкнула лодку от берега. Передние копыта лошади ударили о днище лодки почти возле самого ребенка.

Треск, крик, всплеск воды, холод воды… Лодка вмиг погрузилась, все попадали в ручей. Но я удержалась в седле. Лошади здесь было по грудь, я же лишь намочила ноги и подол юбок, когда развернув ее, заставила по откосу выбраться на берег. Отсюда, с высоты своего седла, я наблюдала, как остальные барахтаются в воде.

Гита, перво-наперво, выхватила из воды отчаянно верещавшую и захлебывающуюся дочь. Прижала и, подняв повыше, стала карабкаться на берег, одной рукой держа девочку, другой цепляясь за кусты. Ах, какая жалость, что ручей не так и глубок. Я бы сейчас вмиг могла избавиться и от соперницы, и от ее отродья, да и от Адама в придачу. Ведь Адам так кричал и барахтался в воде, что будь хоть немного глубже, наверняка бы захлебнулся. А так он все же сумел ухватиться за протянутую Гитой руку и она стала вытягивать его, другой рукой прижимая к себе дочь. При этом она что-то говорила спокойным ровным тоном. Адам перестал биться, залез на откос, даже принял из рук Гиты сестру. Гита повернулась ко мне. Фурия, настоящая фурия! Ее шаль сползла, влажные пряди прилипли к лицу, а глаза… Клянусь верой, они уже не казались мне бесцветными, словно алели, такой в них светился вызов.

Но мне ли бояться ее? Облепленную платьем, обремененную детьми. Попросту дранная, мокрая кошка. Видел бы сейчас Эдгар свою распрекрасную Фею Туманов.

Я громко засмеялась. Но следующее произошло в мгновение ока. Гита, оставив обоих детей на склоне, молниеносно схватила торчавший из воды длинный шест, замахнулась… Меня оглушила резкая боль от удара по лицу, я охнула, стала опрокидываться, упала, взбрыкнув ногами. Моя лошадь кинулась прочь, а я лежала плашмя, растерянная, ощущая во рту привкус крови. И вдруг опять тупая боль и даже нехватка воздуха, когда саксонка, навалившись сверху, прижимая шест поперек моего горла, надавила им так, что я почти не могла вздохнуть. Видела над собой ее искаженное яростью лицо. И задыхалась, задыхалась… Сейчас в моем горле что-то хрустнет, сейчас я умру…

Я наконец смогла вздохнуть. Похоже эта безумная все же опомнилась, ослабила давление.

— Слушай ты, нормандская змея, — услышала я над собой ее почти спокойный голос. — Если ты еще хоть раз попытаешься причинить зло моему ребенку… Если ты хоть приблизишься к ней… Клянусь кровоточащими ранами Христа, я уничтожу тебя. Я сделаю так, что тебя затащат в болота, и никто не узнает, в какой трясине покоится тело ублюдочной дочери короля.

Надо мной совсем близко ее бешенные светлые глаза, налипшие пряди. Стыдно признаться, как я тогда испугалась. Даже заплакала. А ведь она уже отпустила меня, отошла. Я же скулила, как собака… побитая собака. Машинально оправила свои мокрые, задравшиеся при падении юбки, стала пытаться сесть.

Сквозь растрепавшиеся, нависшие на лицо пряди и пелену слез я видела, как саксонка беретот белую кобылу под уздцы и выводит ее на тропу. Затем она села в седло, кликнула Адама, приняла у него свое промокшее и плачущее дитя и помогла мальчишке взобраться на круп лошади позади себя. После этого пустила лошадь крупной рысью — и вскоре они исчезли за кустами.

«За кражу чужого коня полагается…» — вдруг совсем не к месту вспомнилась мне фраза из судебника. Почему же не к месту? Гита Вейк украла мою лошадь. Более того: совершила на меня разбойничье нападение. Я могу заявить на нее в суд графства. Да я… Какая же я дура!..

Я завыла в голос от боли, беспомощности и унижения. Мне хотелось кататься в грязи и рвать на себе волосы.

Как я могла позволить так поступить с собой, так опозориться?! А ведь я была достаточно сильной женщиной и у меня за поясом всегда был небольшой меч, каким я неплохо умела пользоваться. Но о котором вмиг забыла от страха. Да и что, спрашивается, вынудило меня уехать вот так без охраны в фэны? Все эти разговоры, что под рукой моего мужа земли в Норфолке стали безопасны… А вот на меня напали! Напала известная мятежница Гита Вейк. Нет я непременно подниму такой скандал… Вот только еслибы не Адам. Он-то скажет, что именно я напала на них. Хоть кто ему поверит? Я знаю кто. Эдгар. Поверит не мне, а этой сучке Гите Вейк и своему пашенку.

Я немного успокоилась, но ощупав себя, снова заплакала. Эта разбойница изувечила меня! У меня было ободрано и распухло горло, наливались синевой скула и веки, губы были разбиты в кровь и два передних зуба шатались. Мои мелкие, жемчужного блеска зубки!..

Не стану рассказывать, как долго я, растерзанная, грязная и продрогшая, добиралась домой, как встретила какого-то фэнлендца на пони, какой униженной чувствовала себя под его удивленным и жалостливым взглядом. По моему приказу он доставил меня в Гронвуд, где меня не осмелились ни о чем спрашивать, просто обхаживали, лечили, ублажали. Но я ненавидела эти участливые взгляды, ненавидела причитания Маго, ненавидела даже свое избитое отражение в зеркале. Все эти примочки пока мне мало помогали, а опухшая десна и расшатанные передние зубы просто пугали. Пречистая Дева, смилуйся, верни мне мою красоту!

Когда меня переодели, подлечили и припудрили, я выслала всех вон. И почти до темноты просидела в соларе над гобеленом. Втыкала иголку в вышивание так, словно пронзаю сердца тех кого ненавижу. Раз… и я пронзила сердце проклятой Гиты… Два — и на острие иглы сердце визгливой малышки. Еще — и повержен Эдгар. Еще вонзила — и пусть истечет кровью сердце Адама…

Внезапно нечто происходящее во дворе привлекло мое внимание. Там кто-то окликал Адама по имени. Неужели змееныш осмелился вернуться? Я распахнула ставень и в сгущающемся сумраке, увидела мальчишку останавливающего у крыльца угнанную сегодня белую лошадь. Он бросил поводья слуге, стал подниматься по лестнице. Почему-то я была уверена, что мальчишка сейчас придет ко мне.

Я вышла из солара, стояла наверху лестницы, ведущей вдоль стены вниз, к переходу на галерею. Настенные факелы тут еще не зажгли и слабый вечерний свет поступал только сквозь полукруглые арочные поемы вдоль галереи внизу. Сейчас здесь никого не было, и я видела, как вошел Адам. Он заметил меня наверху, какое-то время потоптался на месте, потом стал подниматься, держась поближе к стене. Шел безобразно косолапо ставя ноги, пока не остановившись немного ниже меня. Разглядывал, наверное, как меня обезобразила его обожаемая саксонка.

— Я привел вашу лошадь, миледи, — сказал он миролюбиво.

Я молчала. Он потоптался, снова заговорил:

— Я никому не рассказал о том, что случилось. И леди Гита велела мне то же.

— Боится.

— Нет, миледи. Но вы ведь жена моего отца. Пусть о случившемся не судачат. А то, что было в фэнах… Вы ведь не хотели погубить маленькую Милдрэд, ведь так? Это просто неразумная лошадь. Я так и пояснил все леди Гите. А лошадь у вас она взяла, чтобы поскорее доставить мою сестричку в Тауэр-Вейк. Милдрэд ведь была совсем мокренькая, могла и простудиться. Она очень хороший ребенок, моя сестра. Я люблю ее.

— Ты ведь часто бываешь в Тауэр-Вейк, Адам?

— Да.

Я глубоко втянула ноздрями воздух.

— Отныне я запрещаю тебе там бывать.

Он молчал какое-то время.

— Не гневайтесь, миледи Бэртрада, но я все равно поеду туда.

Я схватила его за плечо, сильно сжала.

— Нет, не поедешь, мерзкий ублюдок. Я велю выпороть тебя, если ты хоть шаг ступишь в сторону фэнов. Слышишь, я сдеру с тебя кожу. И с тебя и с этой Гиты Вейк. Я всем сообщу, как твоя хваленая Гита напала на меня!

— Пустите, мне больно!

Он шумно дышал, всхлипывал.

— Я езжу туда, потому, что в Тауэр-Вейк мне хорошо. Леди Гита любит меня. И Милдрэд любит меня. А я люблю их. А вы… Я и хотел любить вас, но вы злая. Гита же добрая. Я люблю ее. И мой отец любит ее.

Ну уж это было слишком! Я не сдержалась и с размаху отпустила этому пащенку пощечину.

Он взмахнул руками, стал падать.

Видит Бог — этого я не хотела. Как бы я не ненавидела этого навязанного мне ублюдка, но такого я не хотела. И не рассчитала сил, не ожидала, что он так слаб.

У идущей вдоль стены широкой лестницы с краю не было перил. От моей пощечины Адам не устоял, оступился, оказавшись с самом краю. Какой-то миг он балансировал на краю ступеньки… Я не помню, кинулась ли я к нему или нет. Кажется, я просто растерялась. И он упал. Не так там было и высоко. Гоняясь за горничными молодые челядинцы часто спрыгивали отсюда вниз. А Адам… Он просто неудачно упал. Звук был — словно рассыпали сухой горох.

Я осторожно приблизилась к краю. Мальчишка лежал внизу, раскидав руки и ноги. Голова как-то странно повернута назад.

И тут вошел слуга, которому вменялось зажигать настенные факелы. Один из них пылал у него в руках, и в его трепещущем свете он сразу же заметил неподвижного Адама на каменных плитах, а затем и меня на верхней площадке лестницы.