А. Велидов (редактор) - Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 1

• Название: Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 1
• Автор: А. Велидов (редактор)
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-250-01025-3

Возросший интерес к истории советского общества вызвал потребность и в литературе о Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности – одном из важнейших органов, осуществлявшем защиту революционных завоеваний Октября.

Читателю предлагается второе, уточненное издание документального сборника «Красная книга ВЧК» В нем содержатся подлинные материалы, изъятые у контрреволюционеров, их письменные показания, протоколы допросов, обвинительные заключения, постановления коллегии ВЧК и приговоры ревтрибуналов.

Книга выпускается по инициативе Комитета государственной безопасности СССР.

---

Отношение к тов. Ленину и Луначарскому было самое хорошее. Несколько раз некоторые из них высказывались, что, если бы им предоставилась возможность без всякого риска убить Ленина, они бы его не убили потому, что уважали его как революционера.

Приблизительно в апреле месяце некто Бжостек, которого я не знаю, приехал в Харьков на розыски Василия Соболева и на подыскание надежной публики на взятие в Москве в каком-то учреждении 40 миллионов. Соболева он не нашел в Харькове и поехал дальше в царство махновщины – в Гуляй Поле. Встретил он там Марусю Никифорову и остался там, не найдя ни публики, ни Соболева. После отстранения Махно от должности «комдива» части анархистов приехали в Харьков, где в это время был уже и Ковалевич, который приехал в поисках Бжостека. После расстрела штаба Махно приехавшая публика, которая работала у Махно, возмутившись актом расстрела, решила отомстить за смерть махновцев смертью лиц, принимавших участие в вынесении приговора о расстреле: Пятакова, Раковского и др. Но страсти остыли, и решено было начать бить по центру, то есть Москве, откуда якобы исходит все зло.

Этот план поддержал Ковалевич, который давно мечтал о поднятии массового движения рабочих против комиссаров за октябрьские завоевания, безвластные советы и конфедерацию труда. На этом плане они и столковались, начался подбор людей; к этому времени приехал Соболев, который, также согласившись с этим планом, предложил для работы группу латышей приблизительно 18 человек, потом было подобрано человек 6–7 русских, но средств не было, и вот через Соболева были взяты у одной группы средства в размере 300 000 рублей.

Итак, публика сговорилась, подбор сделали, средства достали и, веря в свои силы, двинулись в путь, разбившись на две группы.

Начало сделано. Ковалевич, опоздав на поезд, остался в Харькове. При наступлении Деникина на Харьков ему удалось выехать совместно с еще одним человеком и со мной. По приезде в Москву оказалось, что публика еще не приехала. Но Ковалевич не унывал, он начал подыскивать квартиры, завязывать связи с рабочими и вскоре написал первую листовку – «Правда о махновщине», которую и отпечатал через посредство своего старого знакомого некоего М.[254] (меньшевика) в размере 10 000 за 15 000 рублей.

Итак, фундамент был заложен. Приехавшая публика ничего не делала в ожидании возвращения Бжостека и взятия 40 миллионов. Но «барина все нету, барин все не едет», средства пришли к концу. Начали понемногу шевелиться, выходить на разведку и в один прекрасный день взяли отделение народного банка по Серпуховской площади, если не ошибаюсь, на 800 000 рублей, после чего последовала вторая листовка «Где выход» через ту же типографию в количестве 15 000 за 22 500 рублей; потом взяли, если не ошибаюсь, отд… банка на Таганской площади, в каком размере – не знаю. Потом отделение народного банка на Дмитровке, кажется, 800 000 рублей. После чего латыши уехали в Латвию, забрав большую часть средств с собой; оставшаяся публика подыскала дачу, нашла (через чьи руки, не знаю) где-то шрифт и станок для печатания, устроилась на даче и отпечатала свою декларацию, количество не знаю.

Дальше вам известно из предыдущей записки.

6. ХАРАКТЕРИСТИКА М. ТЯМИНА

Любимец матери, рожден в 1895 году, учился в Москве в 1-м Андроньевском училище. Окончил 3 класса со свидетельством, с большой жаждой учиться и весьма способный. Но нужда заставила отказаться от учения и бросила с ранних лет в работу. В Харькове поступил в переплетную в учение на 3 года; проработав около года, он уже считался мастером, получил оклад мастера и этим поддерживал семью в 5 человек, не считая отца, который служил дворником.

Стремление к знанию заставляло его все свое свободное от работы время, все праздники отдавать на изучение дома разных наук, как-то: арифметика, алгебра, история, литература и т. д., в дальнейшем посещал Харьковские рабочие курсы, вечерние, где отдался изучению всеобщей истории, геометрии, алгебры, французскогои немецкого языков. Тут же впервые ознакомился с социализмоми познакомился с некоторыми работниками РКП (б), в том числе и с Погодиным. В 1916 году принимал участие в распространениипрокламации против войны иустройстве стачек в своем предприятии, во время революции работал в мастерской и свободное время уделял организации рабочих клубов и библиотек и вообще все время вел мирную, кропотливую культурно-просветительную работу, где только находил возможным.

Последнее время по приходе Деникина в Харьков был хозяином предприятия Шептелевичем рассчитан, как неспокойный парень, остался без работы, другого места найти не мог и приехал в Москву. Но и Москва встретила его недружелюбно, думал он устроиться в каком-нибудь учреждении, но это оказалось ему не под силу. Совершенно случайно встретился с товарищами по Харькову, а потом со мной; одно время ходил на курсы по подготовке рабочих и крестьян в высшие учебные заведения, потом записался к Шанявскому[255] и посещал его.

Все время пребывания своего в Москве он мыслью уносился туда, к матери, на юг. Но недостаток в нашем распоряжении средств не дал ему возможности выехать отсюда. Отношение его к организации ни более ни менее как случайное знакомство с членами организации, Казимиром Ковалевичем, с которым он познакомился через меня, потому что Казимир Ковалевич заходил иногда ко мне на квартиру, где был и он. Жил он по фиктивному документу, который достал для него Казимир Ковалевич по предложению Казимира Ковалевича и моему; основанием было то, что в случае моего ареста чтобы он остался нетронутым, как совершенно частное лицо. Убеждения его чисто толстовского свойства, но индивидуального. За все время своего существования он ни разу не держал револьвера в руках и не знал, как с ним обращаться.

Верить в восстание как в спасительную силу он предоставлял глупцам; сам же везде и всегда говорил, что человечество придет к счастью только благодаря эволюции умов и что революция, наоборот, пробуждает в человеке зверские инстинкты, чем и приближает человечество скорее к первобытному, дикому состоянию, нежели к царству социализма. Вообще у него осталось нечто отцовское, который был толстовцем и за все время своего 49-летнего существования ни разу не мог зарезать курицу, боялся крови и предоставлял это занятие матери. Этим, пожалуй, все сказано о нем, и чуткие люди, мне кажется, вполне удовлетворятся этой характеристикой и не будут копаться в его душе и искать каких-либо дополнений всего характера или каких-либо отношений к организации, с которой он положительно ничего общего не имел. Копание в его душе ему доставит только страдания и неприятность, а человеку, решившемуся на это копание, ничего не даст.

Я верю, что это не случится. Дополнений дать он не может.

7. МОЯ ПРОСЬБА

Все, что вам необходимо знать о Заваляеве, я вам скажу. Но прошу оставить его в покое, ибо я его слишком люблю. Нового он вам сообщить ничего не может, все, что он знал, он мне рассказывал, все, что я вчера сообщил вам, это было взято от него и отчасти из моих личных наблюдений и бесед с Казимиром Ковалевичем. Относительно его фамилии: пусть он сочтется для всех Заваляевым, а для вас и меня – моим братом. Не копайтесь в его душе; вы чуткий человек, вы должны понять, как тяжело для него такое положение, в котором он является ни более ни менее как козлом отпущения чужих преступлений; он задержан только потому, что был знаком с Ковалевичем, и только.

Да, я не отрицаю, что он анархист, но он анархист толстовского толку. Вреда от него не может быть никакого. Я его знаю лучше вас, я знаю, что за все время он мухи не обидел, он ни разу не держал револьвер в руках, ибо слишком далек от этого, он все время не верил и порицал метод борьбы, принимаемый подпольниками. Вы рабочий-революционер, вы чуткий, вы поймете, как тяжело ему было расстаться с матерью, оставив ее на руках 13-летнего брата. Поиски куска хлеба погнали его в Москву. Здесь он все время имел чисто личную связь с Ковалевичем, ибо кроме у него не было тут знакомых.

Тов., я прошу вас, если вам нужны жизнь или кровь невинного человека, возьмите мою, но отпустите его, а еще лучше, дайте возможность уехать ему к матери в Харьков. Я даю вам честное слово старого работника коммуниста, что он в подобную историю больше не впадет. Отпустите его, вы рабочий, мы тоже рабочие, вам понятно чувство сына к матери. Сообщить он никому не может ничего, предупредить тоже, ибо адресов никаких он не знает, нового ничего сообщить не может, все, что он знает, знаю и я; зачем он вам? Я остаюсь тут, я не верю в свое спасение; вам как личности я верю и уважаю вас, но вам как определенному учреждению я плохо верю. И все-таки, несмотря на то, я сказал вам все, я всеми силами старался помочь вам скорей ликвидировать это дело. Все, что у меня было, я сообщил. Какие нужно будет дополнения, я скажу. Адреса, которые у меня имелись, я передал. Я, говоря все, исходил отнюдь не из желания спасти себя, ибо я знаю, что если меня не расстреляют, то мне дадут несколько лет тюрьмы, что равносильно смерти, ибо я страшно слаб. Говоря все, я исходил из того, что считаю всю деятельность этой организации вредной для революции и для народа. Для меня для самого важно вырвать с корнем эту язву. Ибо я знаю, что за люди находятся там. У меня еще в первые дни приезда являлось такое желание, но отчасти боялся их мести, отчасти боялся, что меня начнут таскать на допросы как, что, откуда, и т. д. – ЧК. Я даю честное слово: несмотря, будут ли меня караулить или нет, я не уйду до тех пор, пока все главари не будут арестованы. Если будет нужно, я сам лично с помощью ваших сотрудников возьмусь за розыск. Возможно, нам удастся еще найти связь с левыми эсерами. Но одно прошу, отправьте Заваляева к матери. А мне дайте какую-либо работу при своем учреждении. Или кончайте, меньше агонии.