Татьяна Веденская - Траектория птицы счастья

• Название: Траектория птицы счастья
• Автор: Татьяна Веденская
• Жанр: Современные любовные романы

Не так то просто радоваться жизни, если она регулярно подкидывает тебе неприятные сюрпризы. Но современная женщина привыкла к неприятностям и сумеет преодолеть все трудности…

Вот и к фельдшеру неотложки Маше судьба была не слишком благосклонна: довелось пожить в лагере для беженцев, услышать от человека, с которым прожила вместе двенадцать лет, что больше ему не нужна… Как же тут не ожесточиться? Как не стать циником и не потерять веру в то, что обретешь счастье? Но в глубине души Маше все равно верит, что все образуется…

---

– Машка, там, кажется, твою Степанцову законстатировали. Ребята звонили с соседней подстанции.

– Полину Ильиничну? – переспросила я, а у самой внутри все похолодело.

– Не знаю, я не спрашивала ничего. Сама спрашивай, – у Риммы и без меня было много дел. Она дала мне номер бригады, которая ей звонила, и убежала вдаль. Я стояла с листком бумаги, и не знала, что делать.

– Позвони домой, – предложил Костя. Он понял все сразу, а я еще только доходила.

– Алло! – отозвался домашний телефон незнакомым мужским голосом. – Кто это.

– Полину Ильиничну можно? – испуганно спросила я. Конечно, я уже поняла, что услышу в ответ.

– Она умерла. Вы ей кто?

– Я живу в ней. Просто я на работе. Как умерла? – все не верила я.

– А так, от старости. Вы можете приехать, а то нам документы надо подписать? – обыденно спросил парень. Я знаю, что для него это была просто работа. Для меня самой это – просто работа.

– Конечно! – я пулей вылетела с подстанции, благо наш водитель согласился меня подвести. Через десять минут я остекленевшими от ужаса глазами смотрела, как Полину Ильиничну накрывают с головой простынкой.

– Как это произошло? Я утром уезжала, и все было в порядке. Я сама работаю на скорой…

– А, тогда все понятно. А я думал, что она просила вызвать Машу, Машу… – процедил фельдшер с другой скорой. Он оказался действительно молодым парнем, коренастым, спокойным, с жвачкой во рту. Ему было наплевать на мою бабулю, но, узнав, что я тоже работаю на Скорой, он расщедрился и рассказал, что случилось. Полина Ильинична умерла около часа назад у него на руках. Она сама вызвала Скорую, будучи еще в состоянии звонить. Сказала, что ей внезапно стало очень плохо, и попросила прислать Машу со Сходненской подстанции.

– А почему она не позвонила мне на подстанцию? – еле сдерживая слезы, спросила я.

– Не знаю, – пожал плечами парень. – Может, не дозвонилась?

– Может, – опустила голову я. Римкин телефон вечно занят.

– Короче, м-м-м, я приехал, а ей хуже. Дверь она оставила открытой, а сама уже лежала, не двигалась.

– Что она сказала? Что-нибудь мне передала? – заволновалась я.

– Да ничего она не могла сказать. У нее уже агония была, – раздраженно пояснил он. – Я даже не успел ничего вколоть, как она отчалила.

– О Господи! – прикрыла рот ладонью я. Как по-разному переживаешь смерть тех, кто дорог. Оказывается, Полина Ильинична мне очень была дорога. Как же я теперь буду жить! Митя уехал, а Полина Ильинична умерла.

– Документы подпишите мне. Труповозка уже приехала, так что мне пора, – парень явно устал находиться рядом с моим горем. Не думайте, что к таким вещам можно привыкнуть. Мы тоже люди, и как только появляется возможность, стараемся исчезнуть с поля видимости чужой трагедии.

– Да, конечно, – я расписалась, показала удостоверение и отпустила парня восвояси. Чужие, грубые руки перекладывали мою старушку на носилки, чтобы отправить в морг.

– Послушайте? – вдруг остановился в дверях парень. – Это не та Степанцова, к которой с трех подстанций ездили?

– Что? – не поняла его вопроса я.

– Ну, похоже, что это та Степанцова, за которую обещали четыре ведра шампанского. Она?

– Нет. Это – совсем другая Степанцова, – угрюмо отвернулась я. Надо же, никто ничего не знает о моей старушке, кроме того, что на нее извели уйму бесплатных лекарств. Неужели кто-то еще помнит этот дурацкий разговор про шампанское? Оказалось, что помнят.

– А, ну ладно, – легко отмахнулся фельдшер и уехал. Перевозка увезла мою Полину Ильиничну в морг, оставив меня одну, в пустой чужой квартире. Я стояла посреди коридора, ошарашенная, оглушенная, и совершенно не понимала, что мне делать дальше. Вся моя жизнь неожиданно полетела под откос. Все, что я с такой любовью и заботой выстроила, выносила, выпестовала и взлелеяла. Теплая, безобидная, безопасная жизнь рядом с человеком, который нуждается во мне, и, как мне показалось в последние несколько месяцев, относится ко мне очень тепло. И что теперь? Горе тугим кольцом стянуло мне горло, я беззвучно рыдала, сидя на кухне в тихой, опустевшей квартире. Полина Ильинична всегда держала телевизор включенным. Теперь в доме царила могильная тишина. Через пару часов я встряхнулась и позвонила одной из племянниц Полины Ильиничны.

Вскоре после этого в квартире началась суета, неизбежно сопровождающая человеческую смерть. Ведь как ни крути, а чтобы человека стереть из числа живых достойным образом, требуется переделать кучу дел, решиться массу чисто технических вопросов. Где хоронить, когда, в каком гробу. Какие для этого нужны документы. Я много раз сталкивалась со смертью по роду работы, но ни разу не занималась похоронами. Ибо мое участие заканчивалось подписанием бланка констатации смерти. Теперь же мне пришлось бежать в похоронное бюро, договариваться с церковью на Соколе об отпевании, которое, я знала, Полина Ильинична очень бы одобрила.

– Зачем ее отпевать, она же была коммунисткой? – недоуменно ворчала одна из двух ее пассий – племяшек.

– Она в последнее время часто говорила, что чувствует, Бог есть. Она бы хотела, чтобы ее отпели, я это знаю. Мы обязаны…

– Ладно-ладно, – поднимали они руки. Что угодно, только оставьте нас в покое. Дайте нам достойно рыдать, пока вы договоритесь обо всем и решите, чем за это платить. А мы пока покопаемся в ее закромах, поищем письма, украшения, дорогие вещи. Меня передергивало, как быстро они распечатали Полиночкины шкафы и тумбочки. Но что поделаешь – единственные родственницы. Я очень порадовалась, что моя старушка предусмотрительно оставила деньги на похороны, а участок на кладбище уже давно, оказывается, был ею выкуплен. Она явно не надеялась на этих двух клуш. И, в общем, правильно.

Похороны, в соответствии с традициями, состоялись на третий день после смерти Полины Ильиничны. Пришло не очень много народу. Племянницы демонстративно рыдали и принимали соболезнования. Меня они всем представляли, как хорошую знакомую покойной. Вот кто я – хорошая знакомая. Причем для всех. И для Мити тоже. Если что, он скажет – это Маня, моя хорошая знакомая. Мое сердце разваливалось на куски, когда аккуратный недорогой гроб опускался в глубокую угрюмую яму, вокруг которой сколько хватало взгляда, тоже стояли кресты, надгробия и памятники. Почему человек смертен? Отчего бы нам не жить вечно? Может, все это из-за того, что мы сами не сможем справиться с этой вечностью и будем бесконечно хныкать и проклинать судьбу за то, что предела нет. Человек ничему не может быть благодарен. Я неумолимо влетала в депрессию. И на поминках, на которых после первых рюмок за упокой новопреставленной рабы Божьей Полины, потекли неспешные разговоры о курсе валют, о политике нашего президента, крепкой рукой ведущего страну в счастливое капиталистическое будущее, мне стало тошно. Да так, что я ушла на улицу и долго сидела на лавочке, вспоминая, как Полина Ильинична боялась, что меня переманят другие старушки во дворе. Глупая! Да разве я была нужна кому-то кроме нее.

– Где ты была? – спросила племянница, когда через несколько часов я вернулась обратно. – Мы тебя везде искали.

– Я пошла подышать воздухом, – отвернулась от нее я.

– Помоги нам убрать посуду! – безапелляционным тоном приказала мне она. Я кивнула. Посуду так посуду. Все равно мир вокруг уже никогда не будет прежним. Я терла губкой тарелки, и безо всяких мыслей смотрела, как стекает по моим пальцам мыльная вода.

– Послушай. Маша, – несколько смущенно начала племянница.

– Да?

– Я, конечно, понимаю, что все случилось внезапно. И что ты тоже переживаешь…

– Да, – я снова кивнула. Хотя, объективности ради, кажется, я была единственной на этих поминках, кто действительно переживал из-за смерти Полины Ильиничны. Так что к чему это «тоже»?

– Просто ты и сама понимаешь, что теперь в твоих услугах тут не нуждаются, – высказалась, наконец, она. Я вздрогнула. Может, это и неправильно, но я была настолько потрясена потерей бабушки, что еще не успела задуматься, как это отразится именно на мне. Однако видимо, остальные все уже успели продумать. И что, я должна домыть посуду и исчезнуть, как привидение, с восходом солнца?

– В смысле?

– Не думай, я тебя не выгоняю, конечно, – пространно пояснила она. Хотя, кажется, происходило именно это. Что ж, она имела право.

– Отлично. И сколько у меня есть времени?

– Ну, вот будет девятый день, а потом…

– Девятый? – я чуть не поперхнулась чаем. Неужели она выставит меня через шесть дней? И куда я денусь?

– Понимаешь, я дала бы тебе больше времени, но мы очень нуждаемся в деньгах. Так что мы уже договорились, эту квартиру снимет один мой знакомый, – торопливо объясняла мне она.

– Не надо. Я все поняла, – сцепила зубы я. – Через девять дней меня здесь не будет.

– Правда? – образованно улыбнулась она. Мне стало вдруг так противно, что я коротко кивнула и вышла из кухни. Слез не осталось, только тупая тоска и желание забиться под одеяло. Конечно, это очень красиво, что я так сказала. Мол, через девять дней меня здесь не будет. Но куда я и в самом деле теперь денусь? Как же так получается, что после стольких лет усилий и труда вдруг самым ужасным образом сбывается мой самый страшный кошмар. Я одинока, бедна, никому не нужна, даже Мите, для которого это просто «длительные отношения», и мне негде жить. Последнее – самое страшное, что только может быть. Потому что можно пережить все, что угодно, если у тебя за спиной есть надежный любимый дом, а в кармане лежат ключи от него. Я чувствовала себя песчинкой на ветру, судьба которой бесполезно носиться по огромной безжизненной пустыне с тем, чтобы однажды сгинуть посреди барханов. Наверное, есть на свете люди, для которых в жизни отведены только страдания и боль. Что бы они не делали, как не старались, счастье улыбается другим. А мне осталось только покорно собрать чемоданы и отправиться куда глаза глядят. Снова, во второй раз. И хотя вокруг меня не было боевиков с автоматами, а также никто не отбирал у меня немудреные пожитки, мне было еще хуже, чем тогда, на границе около Буденовска. Тогда впереди была вся жизнь, а рядом был сильный и надежный Дима. Теперь мне было тридцать шесть, рядом не было никого, кроме едкой племянницы, которую волновало только одно – чтобы я не забрала с собой чего-нибудь ценного.