Андрей Троицкий - Бумер-2: Клетка для кота

• Название: Бумер-2: Клетка для кота
• Автор: Андрей Троицкий
• Жанр: Криминальный детектив

Продолжение культового романа "Бумер". Килла и Рама погибли в перестрелке с милиционерами, но их друзья все еще живы. Костян-Кот отбывает срок за убийство, иудин грех не дает спать спокойно Димону Ошпаренному. Как искупить свою вину? Без вариантов: надо выдернуть Костяна с зоны...

---

Андрей Троицкий Бумер-2 Книга первая. Клетка для Кота

Часть первая

Глава первая

Потрепанный "опель" с треснувшим лобовым стеклом и пятнами ржавчины на крыльях приткнулся на стоянке возле закусочной "Ветерок". Сидевший за рулем долговязый Витя Желабовский, широко известный в узких кругах как Жлоб, до конца опустил боковое стекло, но, кажется, дышать стало еще тяжелее. Дима Кубиков, он же Куба, занимавший переднее пассажирское кресло, лениво пускал табачный дым и разгонял его ладонью.

Был полдень, и солнце палило нещадно. Над шоссе стелилось марево, сотканное из выхлопных газов и раскаленного воздуха, зависших над дорожным полотном. Движение почти остановилось, изредка в обе стороны проползали тяжелые фуры, проносились легковушки, и вновь все замирало. Из салона открывался хороший обзор на забегаловку и ее окрестности. Но смотреть особенно не на что: на стоянке всего три машины: видавшая виды "хонда", КамАЗ, груженный песком, и ветхий жигуленок. Уже два часа, в это время хозяин закусочной дядя Миша закрывается на получасовой перерыв, но сегодня старик не слишком пунктуален, видно, и ему жара дает по мозгам.

– Грохнуть бы его прямо сейчас, – сказал Жлоб. – Что нам мешает?

– Ну, с этим всегда успеется, – Куба отлепил от губы окурок, выбросил его через окошко и глотнул воды из горлышка пластиковой бутылки. – Проломить чуваку башку – минутное дело. А что потом?

– Что потом? – как эхо повторил Жлоб.

– Суп с котом. Мочканем старика – сами себя накажем. Пока на это место не подберем нового арендатора, старика трогать нельзя. Ни убивать, ни увечить. А так Постный с этой точки хоть какую-то копейку получит.

– Да пошел он со своей копейкой.

Жлоб пригладил ладонью непокорный рыжий чубчик, одиноким островом торчавший на бритой голове. Его охватила беспричинная ярость, а в ладонях появился странный зуд, от которого можно избавиться, только отбив кулаки о чью-нибудь морду.

– Пусть себе эту мелочь в гроб положит. Копейку он башляет... Даже не смешно. Постный, когда разрешил ему работать на трассе, думал, что кабанчика откармливает. Ждал, когда этот Миша отстроится, когда пойдет клиент и бабки потекут. Чтобы обложить его нормальным оброком. Или весь бизнес прибрать. А дождался хрен чего. Ни вара, ни навара. Одна головная боль. Короче, мочим его. И делу конец. Постному скажем, что этот козел на нас с ножом бросился. У нас выбора не оставалось.

– Даже не знаю, – Куба колебался, в такую жару лень бутылку с водой к губам поднести, а тут надо всерьез напрягаться. – Лично мне этот хрен не мешает. Пусть себе пыхтит. Если хочешь знать мое мнение: виновата во всем та столовка, ну, в пяти верстах отсюда, которую построило дорожное управление. Там кормят быстро и цены ниже.

– Его проблемы – это не наши проблемы.

– А получается наоборот, – возразил Куба, – получается, наши.

Вместо ответа Жлоб вытащил из-под сиденья ствол, завернутый в чистую тряпку. Передернув затвор и, поставив пистолет на предохранитель, сунул его под ремень, одернул майку.

Из закусочной вышли мужчина средних лет и молоденькая девушка. Мужик поддерживал свою спутницу под локоть, будто той стало плохо после сомнительного обеда. Жлоб проводил женщину взглядом и мысленно раздел ее. Образ получился так себе, не эротичный, ножки коротковаты и толстоваты. И задница подгуляла.

Жлоб стал решать про себя, кто рядом с бабой – отец или любовник. Скорее всего, любовник. Затюканный жизнью мужик, которому на красивых женщин вечно не хватает денег. Или все же отец?

Парочка села в жигуль и уехала. Вопрос остался открытым. Жлоб смахнул капельку пота, повисшую на кончике носа, и надел темные очки. Осталось дождаться, когда закончит есть водитель КамАЗа и забегаловка опустеет.

* * *

Пока судьбу дяди Миши решали посторонние люди, сам он в подсобке выяснял отношения со своей родной племянницей Дашей Шубиной. Разговор, как всегда, был трудным. Позавчера дядя Миша отпустил в недельный отпуск официантку Веру Петровну и слезно просил племянницу поработать в "Ветерке" эту неделю в первую и вторую смены за двойную плату. Но у Дашки были свои, неведомые дяде планы, которые она не собиралась ломать только потому, что Петровна уехала в город проведать сына.

– И черт с тобой, – сказал дядя Миша, подводя итог разговору. – Я тут один совсем зашиваюсь. А ты в это время шастаешь неизвестно где. Все ищешь приключений на свою задницу.

– И найду, – огрызнулась Дашка. – Таких приключений найду, что тебе тошно станет.

Вот и разговаривай с этой соплячкой после таких слов. Шубин вытащил из кармана носовой платок, пристроился в углу на упаковке баночного пива, вытер красные, влажные от пота лицо и шею. Дашка вынимала из картонного ящика банки с соком и консервированным горошком и выставляла их на полки. Шубин подумал, что разговор не получился и, видимо, никогда не получится – они с племянницей давно разучились понимать друг друга. Когда-то все было иначе. Когда-то, очень давно...

Но дядька давно перестал быть для нее авторитетом, вторым отцом. А теперь она вбила себе в голову идиотическую блажь, с чего-то вдруг решила, что сможет помочь старшему брату Кольке, который сейчас тянет срок за воровство. И не просто помочь, а вытащить брата из ИТУ, купить ему свободу, будто та свобода на колхозном рынке продается по сходной цене.

– Мне уже давно тошно, – Шубин прикурил сигарету.

Середина дня, а он испытывал такую усталость, будто на нем сутки пахали. К вечеру в закусочную набьется много народу, а ему опять сидеть за кассой и, выгадав минуту, вместо официантки бегать между столиками, собирать грязные тарелки. И еще ругаться с посудомойкой – вздорной бабой, у которой по вечерам обостряется неврастения.

Дашка выставила последние банки, пинком загнала коробку в дальний угол и присела на ящик рядом с дядькой. В подсобке было прохладно, но Дашка, тоже не присевшая с утра, разрумянилась.

– Дядь Миш, – она положила руку на плечо Шубина, голос ее сделался мягким и нежным, как китайский шелк. – Нужно кафе продавать.

Ну вот, опять завела свою пластинку...

* * *

Все это началось месяца три назад, когда в "Ветерок" зашел какой-то сомнительный посетитель, одетый, как бродяга. На дворе была ранняя весна, еще стояли холода, а на парне – поношенная курточка на рыбьем меху, под ней куцый пиджак и грязноватая майка. На ногах – дешевые стоптанные ботинки. Коротко стриженную голову покрывает кепка шестиклинка, в руке – старушечья нейлоновая сумка.

– Слышь, здесь нищим не подают, – сказал Шубин: если кормить всех придорожных бродяг, сам быстро по миру пойдешь.

– Я не побираюсь...

Молодой человек пробил в кассе мясной бульон и два картофельных гарнира. Уселся за дальним столиком у окна, умял свои порции и глотнул из горлышка бутылки, которую принес с собой. Немного осмелев, парень снова подошел к кассе и, узнав у Дашки, что та будет после обеда, потому что работает во вторую смену, взял компот из сухофруктов и вернулся за свой столик. Он терпеливо прождал три часа, а когда Дашка освободилась, усадил ее напротив себя, долго что-то рассказывал, такого страху нагнал, что девчонка побледнела, а руки у нее затряслись. Помявшись, парень передал ей письмо, не в запечатанном конверте, а написанное на бумажке, завернутой в целлофановый пакетик.

Звали этого субъекта Володя Чуев, он от звонка до звонка отмотал срок в той же колонии, где сидел Колька, и после выписки решил устроить себе длительный отдых. Четыре дня он провалялся на раскладушке в Дашкиной комнате и бесплатно харчевался в "Ветерке", а потом, получив от девчонки деньги, куда-то исчез.

Какие разговоры вел этот проходимец с племянницей, дядя Миша не знал. А письмо-то читал. Весточка не проходила лагерную цензуру, поэтому бедолага Колька дал волю эмоциям. Сразу видно, он накатал свое сочинение, когда пребывал в расстроенных чувствах, повесил нос и думал только о плохом. Слезоточивые строки о том, как тяжело ему живется на зоне, как трудно тянуть лямку зэка. До конца срока хоть и немного осталось, чуть больше двух лет. Но это, дескать, по вашим меркам немного, по мнению вольных людей. А ему каждый день там как год. Кроме того, Колька опасается за свою жизнь, писал, что ему наверняка не дадут досидеть. Или блатные на пику посадят или кто-то из лагерной администрации поможет залезть в петлю.

Еще Колька писал, как он, насквозь простуженный, не поднялся со шконки, когда в барак вошел офицер, и схлопотал за это семь суток штрафного изолятора. Сидел в гнилом подвале, в сырости и холоде, на хлебе и воде. А контролеры отобрали у него теплое белье и к тому же еще кренделей навешали. И дуба он не врезал только чудом. Дашка все плакала, перечитывая эти строки, а дядя Миша сказал: "Ничего, досидит как миленький. Люди червонец получают и возвращаются. А тут... Всего – ничего". Слезы высохли на Дашкиных глазах, она схватила с плиты сковородку, на которой жарили лук, и едва не огрела Шубина по башке. Хорошо, повар успел руку перехватить. Психованная девка.