Борис Соколов - Мы еще встретимся, полковник Кребс!

• Название: Мы еще встретимся, полковник Кребс!
• Автор: Борис Соколов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7363-0008-7

Остросюжетные военно-приключенческие повести Б. Н.Соколова “Мы еще встретимся, полковник Кребс!” и “Первая встречная” написаны в 50-е годы и повествуют о трудной и опасной борьбе советских чекистов с иностранными разведслужбами. Книга написана живо, увлекательно и представляет большой интерес для самой широкой читательской аудитории.

---

Борис Соколов МЫ ЕЩЕ ВСТРЕТИМСЯ, ПОЛКОВНИК КРЕБС!

Сыну Борису с любовью посвящаю

1

Тяжелый подъем по лесистому ущелью окончился.

Тропинка уперлась в глинистый уступ, заросший частым кустарником.

Раздвинув ветви колючей ежевики, Федор Дробышев ухватился за свисающую ветвь самшитового куста и остановился. Перед ним лежала полянка с густой, местами поблекшей травой. В тридцати шагах, прижавшись к горе, стоял домик с полуоткрытыми ставнями. Дальше виднелись виноградники и прошлогодние посевы табака. За ними раскинулся небольшой участок вспаханной земли, а выше широкой темной полосой тянулся лес, уходивший в сторону Клухорского перевала. Далеко на востоке за лесистыми горами уже всходило солнце. Было очень тихо. Дремали даже чуткие и злые горские собаки.

Сдвинув на затылок форменную фуражку и привычным движением расстегнув кобуру, Дробышев пытливо осматривал полянку и дом. Его спутник в старой домотканной черкеске, опоясанный порыжевшим патронташем, с трехлинейной кавалерийской винтовкой в руке стоял рядом. Медлить больше было нельзя.

Вынимая на ходу пистолет, Дробышев широким шагом пошел к дому. Немного сзади, стараясь не отстать, почти бежал коротконогий и неуклюжий горец.

Светлело синее небо, в торжественной тишине высились отроги невысоких гор, на земле сверкали бесчисленные бусинки инея.

Когда они дошли до середины полянки, хлестнул выстрел. Спутник Федора вскрикнул, выронил винтовку и упал ничком. Дробышев на мгновение растерялся. Выстрел спутал все его планы. Захватить врага внезапно не удалось: он первым нанес удар.

Тотчас же Дробышев почувствовал несильный удар по правой руке, глянул и увидел вспоротый рукав гимнастерки. Бежать назад было поздно. Он бросился вперед к дому.

Вторая пуля попала в правую ногу. Стреляя по окнам, он подбежал к углу дома, и в этот миг кто-то сзади навалился на него и стал душить. Пытаясь сбросить повисшего на нем человека, Дробышев увидел выбегающих из дома вооруженных горцев. Он выстрелил в них, но в ту же секунду почувствовал удар в грудь. Падая, успел увидеть вертящийся клочок голубого неба, зелень деревьев, женщину, стоявшую у дома, и горцев в черкесках, набегавших на него с винтовками. Напряжение, владевшее им, сменилось внезапной слабостью, безразличием. Далекий, тонкий и однообразный звон несколько мгновений звучал в его сознании. Потом исчез и он.

По ту сторону ущелья, гремя цепью, надрывно и злобно лаяла овчарка.

Перебрасываясь короткими гортанными словами, горцы – их было трое – с опаской подошли к Дробышеву. Самый молодой, высокий, стройный и картинно красивый, поднял из травы кольт Федора. Затвор пистолета был отведен назад, все патроны истрачены. Он сунул пистолет за свой патронташ. Другой, видимо, старший, с невозмутимым лицом, оглянулся на вышедшего из дома старика с седой бородой, в серой черкеске и отрывисто бросил молодому:

– Осмотри его, Хута! Возьми документы. Да побыстрее, нужно уходить.

Хута взглянул на третьего, невысокого и плотного, и улыбнулся.

– Здорово ты прыгнул на него, Минасян, – он кивнул на лежащего, – как настоящий всадник!

– Много говоришь! Как на базаре, – перебил его старший. – Скорее обыскивай!

Молодой перевернул тело Дробышева, быстро обшарил карманы и, не найдя в них ничего, ударил чекиста ногой в лицо. Федор застонал. Хута положил свою винтовку на землю и, обеими руками охватив раненого чекиста, зачем-то поставил его на ноги. Дробышев, покачнувшись, тут же упал. Тогда Хута поднял свою винтовку и выстрелил в него.

Солнце уже поднялось над лесом. Свет залил всю полянку, кристаллы инея тускнели, омытые водой листья деревьев и трава серебрились и сверкали. Над редко разбросанными в горах домиками, которые издали казались игрушечными, потянулись дымки. Где-то далеко внизу, должно быть, на дороге к морю, заскрипела арба.

Старик что-то сказал. Женщина вынесла из дома мешок, бурку и винтовку, и горцы, еще раз оглядев неподвижные , тела, двинулись в путь. Старик шел впереди. Миновали виноградники, пахотное поле и медленно пошли к вершине, к лесу, чтобы глухими тропами уйти к перевалу. Женщина смотрела им вслед. В окне домика виднелись встревоженные лица испуганных детей.

* * *

Выстрелы разбудили селение, лежащее на дороге от Клухорского перевала к морю. Там забегали люди. Они собирались группами, шумно разговаривали, оживленно жестикулируя.

Через час на шоссе показалась быстро идущая грузовая машина с пограничниками. У сельсовета она остановилась. Из кабины вышел командир. Пограничники выстроились перед машиной с легкими пулеметами на флангах. Волнуясь и перебивая друг друга, жители рассказали, что ночью двое в форме ушли из селения наверх, к Бак-Марани. На рассвете оттуда была слышна перестрелка. Вот уже больше часа, как все стихло.

Взяв проводников, командир разделил бойцов на две группы и повел их на гору.

Широкая, пробитая, быть может, десятками поколений людей дорога постепенно переходила в чуть заметную тропу. Идти становилось все тяжелей. Поднявшееся солнце согрело землю, она размякла, и ноги скользили. Густо разросшийся кустарник стеною стоял на пути, ветви хлестали по лицам.

Наконец проводники, как по команде, остановились и, призывая к тишине, предостерегающе подняли руки. Пограничники подтянули пулемет.

– Здесь! – шепнул один из проводников и показал на уступ.

Зеленые фуражки и гимнастерки пограничников сливались с листвой. Бойцы настороженно следили за домом. Раздвинув ветки кустарника, командир внимательно и как будто неторопливо рассматривал в бинокль лежащую перед ним полянку, одноэтажный домик с блестевшими на солнце окнами. Некоторые ставни были полуоткрыты.

По сигналу лужайка заполнилась бойцами с винтовками наперевес.

Два бойца вошли в дом, и он тотчас наполнился шумом, говором, детским плачем. Через минуту пограничники снова вышли на поляну. За ними шла женщина. Плача, она что-то быстро говорила, показывая на лежащих в траве людей. В одном из них командир узнал весельчака и балагура Шалву Зарандия, сотрудника районного отдела милиции. Еще недавно они встречались, и Зарандия смешно рассказывал о свадьбе их общего приятеля Чиковани.

Бойцы осторожно перевернули Дробышева, лежавшего у самого дома, и увидели его залитые кровью лицо и грудь. Пограничник узнал и Федора – оперативного уполномоченного ГПУ Абхазии, в прошлом году приехавшего из Москвы.

Враг мог быть близко, рядом, – надо было спешить. Редкой цепью пограничники пошли по пашне, мимо шуршащих бодыльев прошлогоднего кукурузника, мимо виноградника, к лесу, по следам ушедшей банды. Несколько бойцов подняли тела Зарандия и Дробышева и понесли их вниз, в селение.

Прочесывание местности результатов не дало, поиски бандитов пришлось прекратить. Вернувшись через несколько часов в селение, командир разыскал врача, вызванного из Сухума. От него он узнал, что Дробышев жив.

– А жить будет? – спросил пограничник.

Врач пожал плечами.

Зарандия и Дробышева уложили в машину и с врачом и бойцом отправили в город. При первом же толчке Федор от резкой боли пришел в себя. Он лежал на шинели, из-под которой высовывались высохшие стебли кукурузы. Ему был виден голубой четырехугольник высокого неба и сидящий на борту грузовика молодой веснушчатый пограничник. Дробышев шевельнулся, острая боль опять пронзила тело, и он застонал. Встревоженный пограничник, держась за борт, наклонился к нему, и Федор увидел его испуганные глаза. Боль была невыносима, она не давала дышать.

К нему нагнулся врач, взял руку Федора, нащупал пульс.

– Все будет хорошо, теперь скоро, скоро, – едва разобрал Дробышев. Он закрыл глаза. Сжалось сердце, стало тоскливо и одиноко. Кругом были люди, вот этот врач, этот боец, и им принадлежало все – и земля, и небо, и эти звуки, а он лежал один, вне этого мира. Дробышеву стало жаль себя, и он заплакал.

За одним из поворотов виляющей дороги открылось море – грузовик выехал на гудронированную приморскую магистраль. Тряска прекратилась, машина, набрав скорость, плавно пошла по шоссе. Наконец дробно простучали доски Келасурского моста, и начался город.

Через несколько минут, миновав центральные улицы и обогнув Ботанический сад, машина подъехала к белому зданию больницы. Здесь уже ожидали. В подъезде стояли сестры и санитары.

Дробышеву запомнилось плавное покачивание носилок, шарканье ног. Его внесли в огромную, залитую солнечным светом операционную. Пока снимали разорванную одежду, Федор смотрел на прыгавших по стене и потолку солнечных зайчиков, на сосредоточенные лица обступивших его людей. Он увидел седоватую, аккуратно подстриженную бородку хирурга Шервашидзе, стоявшего с марлевой повязкой на лице у операционного стола, что-то хотел сказать, но закашлялся, стал захлебываться кровью, хлынувшей изо рта.