Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.

• Название: Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
• Автор: Игорь Шелест
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Новая повесть известного лётчика-испытателя И. Шелеста написана в реалистическом ключе. В увлекательной форме автор рассказывает о творческой одержимости современных молодых специалистов, работающих над созданием новейшей авиационной техники, об их мастерстве, трудолюбии и добросовестности, о самоотверженности, готовности к героическому поступку. Главные герои повести — молодые инженеры — лётчики-испытатели Сергей Стремнин и Георгий Тамарин, люди, беззаветно преданные делу, которому они служат.

---

— Дальше по обыкновению заговорили о женщинах, — потупился Сергей, — Петухов заметил, что они все больше теперь играют на контрастах: утром стремятся быть как можно безобразнее, чтоб к вечеру ошеломить нас своим великолепием. «Уж больно на работе болтливы, — покривился Морской, — это мешает им быть мудрыми и обаятельными…»

— И много едят, что мешает им быть красивыми! — усмехнулась Надя, с наслаждением уписывая бутерброд с ветчиной.

— Браво, девочка, — сказал Жос, — днём ты — гений, вечером — красавица!

Надя лизнула мизинец:

— А можно гению ещё кусочек?

Сергей вспыхнул:

— Да что вы, Наденька, ешьте на здоровье… если это не мешает вам быть красивой…

Наконец Жос спрашивает серьёзно:

— Значит, Методсовет завтра?

— В десять. Проводит сам Стужев.

— Он заезжал ко мне несколько раз.

— А лётчики?

— Бывают… Серафим тут заскакивал на днях. Хорош Серафим крылатый! — заулыбался Жос. — Презабавный человечина! Не без слабостей, а какой испытатель!.. Можно сказать, от бога!

— Да уж, — кивнул Сергей. — Провёл на днях уникальные испытания — выполнил несколько посадок при имитации заклинения рулей высоты… Пользуясь тем, что, меняя тягу двигателя, можно изменять в нужных пределах угол наклона самолёта, он показал, что в аварийном случае при заклиненных рулях высоты посадку выполнить все же можно.

— Блестяще!.. А мне тут жаловался, смеясь: «Ухожу на работу, а Лариса вдогонку: „Эй, зелёную рубаху надел!.. Под кусты маскируешься?!“

Сергей пожал плечами:

— Что там у них за отношения?..

— Мальчики!.. А я так и не поняла, как можно, не действуя рулями высоты, посадить самолёт?..

Они красноречиво переглянулись, и Жос сказал:

— Браво! Серж, а ты не верил, что Надя скоро запросится летать… Внимай, девочка: при даче газа — самолёт склонен задирать нос, при уборке — клонить к земле. Этим и пользовался Отаров. Улавливаешь?

Надя задумчиво вздохнула:

— А я все не решаюсь вам рассказать… Какой мне сон приснился!.. Будто качусь с горы на лыжах и вижу впереди обрыв. И свернуть некуда — с боков деревья!.. Замираю от страха и инстинктивно взметаю руки… И — радость! Ощущаю под ними воздушную опору, руки будто превратились в крылья!.. Я отталкиваюсь и чувствую, что лечу… Свободно, легко, легко так… И меня охватывает восторженное состояние от восприятия полёта!.. Хочется петь и смеяться… Кренюсь в развороте… Пробую влево, вправо… Восторг и упоение! Делаю восьмёрки, парю спиралью, а подо мной бездна! Но мне ни капельки не страшно. Лечу смело, и даже вовсе не удивляюсь; кажется, что много раз когда-то летала… Проснулась, а сердце колотится в диком восторге!.. Что же это, скажите мне: снилось ли вам нечто подобное, и похоже ли моё ощущение полёта во сне на то, что вы чувствуете в реальном полёте?

— Силы небесные, какая ж ты прелесть! — умилился Жос. — Да ты воспроизвела и мои ощущения полётов во сне!..

— И мои тоже! — подхватил Сергей. — Но любопытней всего здесь то, что вы, Наденька, не летая наяву, воспроизвели впечатление от подлинного полёта!

— Нет, правда?! — Надя зыркнула на одного, на другого, желая убедиться, не шутят ли.

— Да, да! — вскинулся Жос. — Именно: хочется петь и смеяться!.. И ни капельки не страшно!.. А внизу бездна!.. Да ведь это испытывает каждый лётчик, планерист, дельтапланерист, особенно ярко в первом своём самостоятельном полёте…

— Но тогда… — она помедлила немного, — откуда это во мне?.. Эта острейшая реальность полётного ощущения во сне?.. Я даже чувствовала пульсацию воздушного потока… И эта трепетная послушность крыльев-рук… Может, это из памяти древнейших предков?.. И если все люди летают так изумительно реально во сне, то не вправе ли мы спросить себя: не от птичьего ли начала все это сохранилось в нас?..

— Да-с… Наденька! — выразительно протянул Жос и кинул взгляд на Сергея.

— А что?.. — помедлил тот. — От птицы… Или от птеродактиля… Мне всегда как-то неуютно было от сознания, что происхожу от обезьяны… Правда, возможна и другая гипотеза. Циолковский высказывал мысль: так как люди питаются всякой живностью, молекулы человеческого тела, обновляясь, могут перенять что-то от тех существ…

— Не хочешь ли ты сказать, — весело взглянул Жос, — что вовсе не нужно происходить от птицы, чтобы видеть лётные сны?..

— Я допускаю гипотезу.

— Как это мило!.. — рассмеялась Надя. — Наелась перед сном ветчины — и снится свиное рыло!.. Схрумкала крылышко цыплёнка — милости просим — летай себе во сне!

— Ой, Надя, простите, — засмущался Сергей. — Может, и не так все упрощённо.

Жос усмехнулся:

— Да и цыплёнок сам не летал никогда!.. Но ты, конечно, возразишь, что Надя могла съесть и…

— …сациви из лебедей, — потупился Стремнин. Надя всплеснула руками:

— Превосходно!.. Актон наелся зайчатины, во сне превратился в зайца, был загнан собственными собаками и сожран ими!..

Надя сделала вид, что хочет обидеться, потом вскинула весёлые глаза и, наморщив нос, замотала головой.

Жос налил всем вина и взялся за банджо. Глядя на Надю, запел:

Тихо я в тёмные кудри вплетаю
Тайных стихов драгоценный алмаз.
Жадно влюблённое сердце бросаю
В тёмный источник сияющих глаз.

Сергей украдкой взглянул на Надю. Она, опустив ресницы, пригубила вино, может, думая о Блоке, а может, и об ином. Догадайся-ка, о чём думает девушка, когда ей поют о любви?.. «Надя — прелесть! — думал Сергей. — Вот уж, право, девушка и красивая, и создающая вокруг себя ауру любви!»

Он поинтересовался, как у неё дела с учёбой.

— Да ведь сессия на носу. Нужно написать хорошую работу.

— Дерзаете?

— Ой, не надо об этом, — она усмехнулась. — Мои литературные дивиденды вам будут ясны, если я расскажу о недавнем разговоре с невропатологом… Тут с самоподготовкой переусердствовала, и появились головные боли, бессонница, а у подруги дед — замечательный доктор.

Пришла я к нему. Холёный такой профессор, усадил меня напротив, смотрит заинтересованно…

Тамарин тряхнул головой:

— Да ведь… разве что слепой пройдёт мимо тебя равнодушно!

— На этом месте мне, очевидно, нужно встать и сделать книксен? — взглянула на него Надя.

— Продолжайте, мы слушаем вас! — дурашливо пропел Сергей.

— Хорошо… Смотрит дед-профессор на меня пытливо: «И давно пробуете заниматься литературным трудом?» — а у самого в глазах-буравчиках: «Сейчас я тебя поймаю!» — «Да года три-четыре», — отвечаю. «Ну и как?» Ждёт проявления столь обычной мании величия. «Все надеюсь написать что-нибудь примечательное», — говорю. «И? (Ну же!)» — Я гляжу на него, он на меня: «И?..» — «Пока не получается, профессор, таланта не хватает». Я улавливаю в его глазах теплоту. Мне сдаётся, что в них промелькнула мысль: «Не так уж и сумасшедшая!» Что уж там наговорила ему обо мне подруга?! «Нуте-с… Смотрите на кончик моего пальца». Глаза мои бегают влево-вправо, вверх-вниз. «Хорошо, — продолжает он, — и, поди, кое-что за эти годы успели написать?» Я-то чувствую, что он ещё надеется обнаружить во мне «заскок». Отвечаю с улыбкой: «Бог знает сколько, профессор!» — «И как же вы поступаете с рукописями?» — пиявит он меня. «Сжигаю!» Эти мои слова заставляют его мгновенно затаиться. Я не выдерживаю взгляда, смеюсь. Теперь в его глазах недоумение: «Что вы хотите этим сказать, душечка?» — «Да ничего особенного, профессор, — с грустью уже смотрю я на него, — просто я их сжигаю».

Он берет меня за руки, встаёт и помогает мне встать. С нескрываемой уже симпатией и сочувствием смотрит мне в глаза: «Ах, как я вас понимаю!.. Да ведь теперь и напечататься, поди, невероятно трудно: все пишут, страшно грамотные все, да и бумаги нет! — Мы стоим друг против друга, и на меня уже смотрит не врач-невропатолог, а симпатичный пожилой мужчина. Он продолжает начатую мысль: — Один знакомый журналист мне как-то говорит: «Попадись теперь хоть сам граф Лев Николаевич — я б его, деда, нипочём в еговиде печатать не стал: урезал бы разочка в четыре, акценты повсюду почетче расставил, богоискательство все это дедово к чертям повыстриг…»

С этими словами профессор учтиво открыл передо мной дверь и, улыбаясь, утешил: «Прощайте, милая, вы совершенно здоровы».

— Вот вам и очерк! — заворожённо смотрит Сергей.

— Ты насоветуешь! — смеётся Жос.

— А что?.. Это ли не примечательная зарисовка с натуры?..

— Нет, Серёжа… В лучшем случае это маленький рассказ-шутка… И хватит об этом… Как я понимаю, вам предстоит, Серёжа, на этих днях какой-то ответственный полет?

Сергей взглянул на Жоса, думая, как бы ему поскромней ответить, и Тамарин подхватил не без гордости:

— Надя, Сергею предстоит первый вылет на опытном, только что созданном самолёте!.. Это признание высшего класса в нашей профессии… После Методического совета сразу туда, на Южную точку?