Александр Щелоков - Я — начальник, ты — дурак

• Название: Я — начальник, ты — дурак
• Автор: Александр Щелоков
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07108-3

«Я — начальник, ты — дурак» — это универсальная военная формула, присущая любой армии мира. Только не всегда она произносится, а чаще подразумевается. Совершенно недвусмысленно. Вот, например, выстроил старшина новобранцев и спрашивает: «Художники среди вас есть?». Ему отвечают: «Есть!» — «Отлично! Возьмите в каптерке пилу, три топора и к обеду нарисуйте поленницу березовых дров для полевой кухни...»

В общем, командиры хамят, но подчиненные от них не отстают. Пестрая мозаика армейских баек и анекдотов, как реальных, так и вымышленных, предстает в удивительно смешной книге бывшего военного, но действующего писателя Александра Щелокова...

---

Сидели мы в канцелярии и с кем-то из командиров взводов, двигали шахматишки. Вдруг вошел старшина. Служил он срочную службу и потому жил в казарме.

Вошел, снял фуражку, сел, устало положив руки на стол.

— Вот уволюсь, товарищ старший лейтенант, еще лет десять кошмары сниться будут.

— Что случилось? — спросил я, догадываясь, что настроение старшине испортило какое-то свеженькое событие.

— У двух новеньких простыней нет. То ли утащил кто, то ли сами промотать успели. Только когда? Весь день на виду были.

Известие приятности не содержало. Что греха таить, в те трудные годы разное случалось. Пропадало и постельное белье в казарме. У нас в батарее, правда, такого еще не было. И вот…

— Пойдем взглянем.

В казарме тускло светили керосиновые лампы. Два солдата — рядовые Рыгзенов и Цижипов — лежали на голых матрасах, подложив под головы подушки без наволочек.

— Будите, — приказал я старшине.

Тот мигом растолкал обоих.

Солдаты вскочили, ошалевшие, растерянные, не зная, как стоять подчиненным перед командиром, если он одет, а они босиком и в одних подштанниках.

— Где простыни?

— Какой такой простынь? — удивленно спросил Рыгзенов. (Он произносил: «Хахой тахой?»)

— Хахой, хахой, — завелся старшина. — Такой, который утром выдавали!

— А! — вдруг воскликнул Цижипов и что-то по-бурятски сказал Рыгзенову. — Вы белый тряпха ищете? Здесь она!

Он приподнял изголовье матраса и достал оттуда аккуратно сложенные простыни и наволочку. Пропажа нашлась, но легче пока не стало. Надо было разобраться, зачем же солдаты припрятали постельное белье.

— Хах зачем?! — спросил Цижипов с нескрываемым удивлением. — Разве тахой чистый тряпха хорошо спать? Он быстро весь грязный будет. Мы думали, его беречь надо.

Простыни и наволочки — это элементы культуры быта, знакомые в те времена далеко не всем бурятам, и не по ним мы судили о людях. Главное — образование в рамках неполной средней школы, умение рассыпать и собирать цифры, так нужное артиллеристу, у ребят было твердым. Вот почему некоторое время спустя Рыгзенова и Цижипова направили в полковую школу. Оттуда оба должны были вернуться в батарею командирами орудий. Только случай распорядился по-своему. Цижипов простудился и заболел.

Воспаление легких и последовавшее за ним осложнение надолго задержали солдата в госпитале. Он отстал от курсантов и вынужден был возвратиться в батарею не доучившись. Его назначили наводчиком орудия, присвоив звание ефрейтора.

Чуть позже, пройдя курс обучения, расчет орудия, в котором служил Цижипов, принял младший сержант Рыгзенов.

Примерно неделю спустя дивизион выехал в летний лагерь. Определенного места для него нам не отводилось. Просто наметил командир точку на карте, и батареи двинулись в степь. Отъехали от гарнизона положенное число километров, остановились. Разбили палатки, поставили орудия на козлы, накопали ровиков для удовлетворения требований гигиены, и вот солдатский поселок готов.

Вокруг, куда ни глянь, — голая, выдутая ветрами степь. В любую сторону, хоть поезжай, хоть иди пешком, на сотни километров не встретишь приличного города. На юге в пыльном ореоле высился контур горы Цаган-Ундур. Многое забывается, но названия высот, их отметки помнят военные, за годы службы поскитавшиеся по разным полигонам. Горы Шестапа, Гуран-Ундур, Цаган-Ундур, Отот, Дюлафератот… Разной высоты, одинаково голые, отделенные тысячекилометровыми расстояниями одна от другой, они имеют общее качество — стопроцентную бесплодность, которая позволяет военным из месяца в месяц, из года в год, из десятилетия в десятилетие долбить раскинувшиеся вокруг пустоши артиллерийскими снарядами, минами, бомбами, утюжить их танками.

И вот на виду Цаган-Ундура начались плановые занятия. И всякий раз, когда их проводили командиры орудий, в расчете младшего сержанта Рыгзенова возникали неурядицы. Наводчик ефрейтор Цижипов игнорировал командира. Команды исполнял лениво, нехотя. Ходил у орудия вразвалочку, то и дело пререкался. Если рядом был офицер, все шло нормально. Стоило ему отойти, как Цижипов менялся.

Терпеть такое не было смысла, и пришлось серьезно поговорить с Рыгзеновым.

— Даю вам два дня, — предупредил я младшего сержанта. — Если за это время не наведете порядка в расчете, командиром орудия станет кто-то другой. Можете вы заставить Цижипова подчиняться?

— Могу, — твердо ответил Рыгзенов. — Через два дня сроку порядок будет готов.

На другой день — в воскресенье — у солдат после обеда было свободное время. Люди разбрелись по степи. Одни загорали на солнце, другие гоняли мяч, третьи, укрывшись в тени палаток, читали, писали письма.

Рыгзенов и Цижипов ушли к Цаган-Ундуру, контуры которого зыбко струились в степном мареве.

Вернувшись через час, может быть, через полтора, оба скрылись в палатке.

Несколькими минутами позже ко мне пришел с докладом дежурный по батарее.

— Что-то неладное, товарищ старший лейтенант, — сообщил он. — Пришли Рыгзенов и Цижипов. Оба избитые, в синяках. Боюсь, в степи с пастухами подрались. Как бы ЧП не случилось.

Оставлять без внимания такой доклад было нельзя.

— Зовите Рыгзенова, — приказал я.

Через минуту младший сержант стоял передо мной. Следы проступка были на лице в полном смысле слова. Правая щека ободрана. Левый глаз заплыл фиолетовым фингалом.

— Экий красавец, — сказал я. — Вас что, пчелы искусали?

— Нет, не пчелы. Другой тахой причина.

— Какая же?

— Мы подрались, однако.

— Кто «мы»?

— Я и Цижипов.

— Младший сержант Рыгзенов и ефрейтор Цижипов. Так?

— Не так. Просто Рыгзенов и просто Цижипов.

— Допустим, но что за причина?

— Вы так приказывали.

Ответ, был неожиданный и, скажу прямо, для меня опасный. Вот ляпнет такое где-то Рыгзенов, ведь затаскают по политотделам — не оправдаешься.

— Значит, я вам приказал драться?

— Так точно. Вы сказали: «Можете вы заставить Цижипова подчиняться?» Я выполнил приказ и его подчинил.

— Как это «подчинил»?! Разве по положению солдат не обязан подчиняться сержанту?

Довольная улыбка проплыла по лицу Рыгзенова. Небитый глаз засветился.

— За это я его бил. Крепко бил. Теперь он подчиняется.

— Вы понимаете, что сделали? Командир бьет подчиненного. Это преступление. За такое в трибунал отдают.

Рыгзенов рукавом вытер вспотевший лоб.

— Трибунал, однако, такое дело не станет брать. Свидетеля нету. Я скажу: сам упал. Очень крепко упал. Щеку царапал. Все болит. Слава богу, живой остался.

— А Цижипов разве не свидетель? Он ведь избит?

— Он не свидетель. Всегда скажет: сам упал. Все лицо разбил. Тело болит…

— Слава богу, живой остался, — добавил я. — Так?

— И то правда. Могло хуже быть.

— Разве врать хорошо?

— Зачем врать? Я отцу-командиру всю правду сказал. Честно, как есть. А трибунал — не мой командир. Ему много знать не надо.

Нехорошо это. На батарею ЧП записать могут. Зачем такое делать? Батарея у нас хорошая. Командир хороший.

— Хитрите?

— Нет, говорю как подумал.

— Слушайте, Рыгзенов, вы не ребенок. Должны понимать, как называется, если командир бьет подчиненного.

— Я знаю, как называется. Рукоприложение. Только и он меня бил. Оба дрались.

— Видите, еще хуже! Солдат бил сержанта.

— Зачем хуже? Мы дрались добровольно. Для выяснения себя. Оба дрались.

— Как это «для выяснения себя»? Будьте добры, объясните.

— Простой вопрос. У нас в аиле Цижипов был самый сильный парнишка. У него кулаки, как молоток. Всех себе подчинял. Его не послушай — по шее получишь. Раз! И готово. Сразу будешь подчиняться. Я тоже там ему подчинялся.

— Почему?

— Как не понимаете! Потому что он самый сильный был. Любой парень заломать мог.

— У вас что, в аиле такой порядок?

— Так точно, тахой.

— Значит, и председателю ваши колхозники без драки не подчинялись?

Рыгзенов взглянул на меня с нескрываемой иронией.

— Как можно так говорить? У нашего председателя авторитет большой. Попробуй подерись! Он барана поднимет и целый день нести будет. Здоровый мужчина. Как медведь, однако.

— Значит, Цижипов вам не подчинялся, потому что считал вас не командиром, а аильским парнишкой?

— Так точно, — заулыбался Рыгзеаов, довольный тем, что наконец-то пробил бестолковость старшего лейтенанта и тот начинает понимать житейскую мудрость по жизни, а не по уставам. — Так точно!

— Почему же он подчиняется мне, старшине, другим офицерам?

— Вы просто не наши люди. То есть наши, но не из аила. Мне ему гордость не позволяла подчиняться.

— Доложили бы. Мы бы его в другой взвод перевели.

— Зачем перевели? Мой солдат — я сам должен его воспитывать.

— И затеяли драку?

— Так точно.

— Но он же сильнее вас. Понимаете, на что шли? Если бы он вас победил, что тогда было делать? Цижипова ставить сержантом, Рыгзенова — ефрейтором?