Наталья Сац - Новеллы моей жизни. Том 2

• Название: Новеллы моей жизни. Том 2
• Автор: Наталья Сац
• Издательство: «Искусство»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

В этой книге — как говорила сама Наталия Ильинична Caц — «нет вымысла. Это путешествие по эпизодам одной жизни, с остановками около интересных людей». Путешествие, очень похожее на какой-то фантастический триллер. Выдумать такую удивительную правду могла только сама жизнь.

С именем Н.И.Сац связано становление первого в мире театра для детей. В форме непринужденного рассказа, передающего атмосферу времени, автор рисует портреты выдающихся деятелей искусства, литературы и науки: К.Станиславского, Е.Вахтангова, А.Эйнштейна, А.Толстого, Н.Черкасова, К.Паустовского, Д.Шостаковича, Т.Хренникова, Д.Кабалевского и многих других.

В книге второй Н.И.Сац продолжает повествование о своем жизненном и творческом пути, рассказывает о создании Московского детского музыкального театра и его сегодняшнем дне.

---

Кремль. Дом Союзов. Самые огромные здания отданы для зимних детских праздников.

У меня голова идет кругом. Какое счастье работать в своем театре, со своим коллективом, где творческое внимание сконцентрировано на своем спектакле… Это счастье сейчас далеко от меня. Мечусь как угорелая среди поэтов, композиторов. Меня стали называть «генеральная Снегурочка СССР». Лестно, но не правдоподобно. С растрепанными волосами и блуждающими глазами я, вероятно, скорее напоминала ведьму. Один из чемпионов по футболу рассказывал мне, как на тренировках «доигрывался» до того, что все круглое, далее головы упавших товарищей он принимал за мячи, которые надо отбивать. Примерно такое состояние было у меня. Когда я шла по улице и видела хорошенькую молодую девушку, я готова была немедленно предложить ей стать Снегурочкой, бросалась я и на благородных пожилых прохожих, особенно с хорошим низким голосом, надеясь, что из них могут получиться Деды Морозы.

У детей любопытное отношение к этим персонажам: они хотят верить, что сказка живет с ними, и очень обижаются, если артисты эти так или иначе разоблачают свою «невсамделишность». Особенность Дедов Морозов и Снегурочек в том, что они действуют не только на сцене и эстраде, но и в гуще детей у елки и должны быть готовы к непосредственному общению с ними, проявляя находчивость и тактичность в своих ответах. Ох и работенка!

«Записывала» на исполнение роли Деда Мороза сама. В первую очередь штатных артистов или пенсионеров Мосэстрады. Но и их — с большим «приглядом». Около моего письменного стола их много. Подходят по очереди. Вот высокий, благообразный мужчина — в пенсне, в шубе с серым каракулем, кашне. Держится свободно, «чарует» баритонально-бархатным голосом и рукой с перстнем старинной работы. Штатный. Поет даже арию князя Игоря, хочет «доставить детям радость». Я прошу его назвать фамилию — он любезно склоняется надо мной и произносит ее слегка нараспев.

— Будьте любезны, зайдите сюда в это же время завтра.

Он слегка удивлен, поправляет кашне. Уходит. На следующий день происходит то же самое, и опять говорю ему «завтра». Он очень недоволен.

— Вам не к лицу этот бюрократизм.

Я делаю глубокий вдох и встаю рядом с ним как бы для каких-то распоряжений.

Но вот приходит и третий день. «Князь Игорь» слегка растрепан, но по-прежнему элегантен.

— Могу я теперь рассчитывать на елочки?

— Нет, — невесело отвечаю я.

— Как это — нет?! Объясните причину.

— Видите ли, в первый раз мне показалось, что от вас пахнет водкой, во второй раз я в этом убедилась. Сегодня на вашем месте я бы не выходила из дома.

— Это, значит, вы меня… вынюхивали?!

— Нет, приглядывалась поближе. Дед Мороз все время среди детей, и я бы хотела быть уверенной, что он — совершенно трезвый. Простите. Вы на моем бы месте поступили так же.

Хорошенькие, но флегматичные Снегурочки-«обаяшки» оставляли детей равнодушными, как восковые красотки в витрине парикмахерской. Поняла, что в обличье и поведении Снегурочки необходимо… тепло. Снегурочка должна быть искренней, «своей» и в то же время — несущей праздник. Ребятам ближе Снегурочки «с огоньком», пусть даже озорные, но не кукольные. Я помню, как пришлось снять с этой роли некую Мариночку, вполне благовоспитанную красотку: она одинаково хорошо говорила, пела и играла на рояле, но ребята не почувствовали ее тепла и поэтому не поверили, что она «всамделишная». Возник у меня интересный образ Снегурочки для известной дрессировщицы Маргариты Назаровой, которая должна была появляться на шее у дрессированного медведя в сопровождении лесных хищников, которые беспрекословно слушались ее. Все это удивляет Деда Мороза: он «отстал от современности» и не понимает, что Снегурочка сегодня — иная, чем вчера, похожа на современных девочек, в умении своем стоящих даже выше некоторых мальчиков.

Конечно, в «черной» работе, что сваливалась на меня в елочную кампанию, у меня были такие помощницы, работавшие в Детском театре, как Маргарита Александровна и Нина Матвеевна. Но особенно запомнился мне шофер Максим Андреевич. Его на целый месяц приставил ко мне таксомоторный парк, и в первое время этот пожилой мужчина с большим чувством собственного достоинства и полным отсутствием желания общаться со мной при переездах с одного конца Москвы на другой, где шли елочные репетиции, обдавал меня крещенским холодом. Я его понимала: ждать меня приходилось по часу, а то и больше, иногда задерживала я его до поздней ночи — для шофера такси все это было непривычно и, как он сам говорил, даже неприлично. Потепление в наших отношениях наступило неожиданно. Сидя рядом с ним, я однажды оставила в машине свою книгу «Дети приходят в театр». Когда я вышла из дверей, около которых шофер меня дожидался, глаза его показались мне потеплевшими. Потом он попросил, чтобы я эту книгу ему оставила «для препровождения времени», пока он меня ждет, и вдруг он уверовал, что страдаем мы с ним оба «за хорошее дело». Не помню уж, какими словами он мне это изъяснил, но теперь на сдаче елок в Кремле, в Доме Союзов, клубе «Каучук», на' заводе имени Лихачева он запирал машину и выходил вслед за мной, по-хозяйски оглядывая, как идут «наши» елки. Да, он теперь считал себя прямым соучастником доброго и радостного дела. Сказал мне даже небольшую речь: — Отрадно думать, Наталия Ильинична, что мы с вами столько удовольствий детям предоставили. Сперва на таксомоторный парк обижен был: на какую-то бешеную работу направили. Потом сомневаться начал: а вдруг мы с вами эту махину не поднимем?! А сейчас я гордый, очень гордый. Следом за вами хожу и глазам не верю: красотища-то какая, и кругом дети смеются.

Искусство, как, вероятно, все в жизни, трехмерно. «В ширину» в детском отделе пришлось работать лихо. Не утратить бы «высоты» и «глубины». К счастью, главная тема, цель моих творческих устремлений, жила во мне, крепки были ее корни!

Калейдоскоп жизни

В 1931— м, в волнах газетной шумихи после «Фальстафа» в Берлине, когда меня объявили «первой женщиной -оперным режиссером Европы», а после «Свадьбы Фигаро» в Буэнос-Айресе «первой женщиной — оперным режиссером мира», прозвучал «пикантный» вопрос интервьюера:

— Скажите, любили ли вы кого-нибудь по-настоящему? Говорят, вы — Кармен. На вашу верность не мог рассчитывать «мужской род». Читатели нашего журнала ждут ответа.

Я была слишком молода, чтобы просто уйти от разговора с этим пошляком. Подумала и ответила искренне:

— Нет. Есть существо мужского рода, которому я была и навсегда останусь верна: детский театр.

Потом я долго сердилась на себя: ну зачем я вообще говорила с этим типом о самом для меня дорогом?

Зато много-много позже почувствовала себя счастливой, когда прежде в журнале «Звезда», а потом в книге известного советского писателя Вениамина Александровича Каверина вдруг прочла:

«Розовая, деловая не по возрасту девушка — на вид ей было лет восемнадцать — время от времени проносилась мимо моего стола в подотделе. Но если бы даже я не был вчерашним гимназистом, красневшим, когда она появлялась, а рыцарем Круглого стола, она не обратила бы на меня никакого внимания. В ее стремительных появлениях и исчезновениях, в ее топоте, энергии, даже в ее берете, небрежно сбивавшемся то на правое, то на левое ухо, была одержимость. Она родилась, выросла и теперь носилась по Москве во имя одной, всецело захватившей ее идеи. Девушку звали Наташа Сац. Ее созданием стал впоследствии Детский театр в Советском Союзе» [3].

Как ясно и хорошо он (мы с ним и незнакомы) во времена еще нашей ранней юности понял мое «главное» — оно выражалось в двух словах: детский театр.

И чем больше (не по своей вине!) отрывалась от него, тем сильнее любила…

Как— то я пришла в Центральный детский театр. Просто как зритель, по билету. В раздевалку вошла с опозданием, быстро сняла шубу, шапку, калоши, не глядя протянула гардеробщице, но она всплеснула руками:

— Неужто… Наталия Ильинична? Подбежали еще три гардеробщицы из стареньких,

тех, кто работал в этом театре со мной двадцать — двадцать пять лет назад. Я не хотела «раскисать», кроме того, опаздывала, но и поднимаясь в зрительный зал по лестнице, слышала их голоса, особенно один:

— Ведь я же Паня. Не признали? Паня я.

В антракте подошла к оркестру, меня удивило его жидкое звучание.

— Сколько у вас теперь музыкантов? Кто дирижер? — спросила я у отдыхавшего около своего пульта молодого альтиста.

— Четырнадцать, — ответил он мрачно, — говорят, при Сац тридцать два было, а сейчас тут до оркестра совсем дела никому нет.

Когда уходила домой, оказалось — гардеробщицы поделили «честь» моего одевания. По одной калоше держали две гардеробщицы, шапку — третья, а Паня, надев на меня шубу, чмокнула в щеку. Что-то доброе друг к другу после дружной совместной работы у людей остается, но… сколько хорошего в самом нашем деле пропадает! Какой чудесный был у нас оркестр, сколько внимания мы уделяли музыке в спектаклях Центрального детского театра!