Наталия Роллечек - Деревянные четки

• Название: Деревянные четки
• Автор: Наталия Роллечек
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Автобиографическая повесть польской писательницы, разоблачающая реакционную сущность различных католических организаций, которые уродуют судьбы молодежи.

---

Открылись двери трапезной, и на пороге, шепча молитвы, появилась матушка-настоятельница, a за нею – сестры хоровые и конверские. Плотно прижавшись к стене, я вынуждена была переждать, пока коричневая змейка шуршащих ряс проползет через кухню, мимо меня, направляясь к часовне.

Когда последняя монахиня скрылась в сенях, я сорвалась с места и, ощущая на груди щекочущий огонек колбаски, помчалась, как ошалелая, по коридору, прямо в уборную. Но дверь в уборную – заперта! В:прачечную – тоже!..

Я присела на корточки на полу коридора и, вытащив колбаску из-за пазухи, дуя то на нее, то на обожженные пальцы, начала быстро ее уплетать.

– Наталья, что ты здесь делаешь?

Надо мною склонилась, удивленно раскрыв глава, сестра Алоиза.

Я тут же вскочила на ноги, не в состоянии что-либо ответить, так как рот у меня был забит до отказа.

– Почему ты не отвечаешь?

– Бле… уле… – пробормотала я, и при этом часть каши выпала у меня изо рта.

Монахиня с отвращением отпрянула.

– Что за девчонки, что за девчонки, – прошептала она. – Без стыда, без совести, без чести. Хуже, чем звереныши. – И, с презрением отвернувшись от меня, она ушла.

Глядя ей вслед, я подумала с сожалением, что мною навсегда теперь утрачена возможность натирать полы в детском садике. И всё это – лишь из-за одной дурацкой колбаски!

Когда я вошла в столовую, Владка и Геля усиленно пытались отодвинуть от стены буфет. Они с силой, рывком нажали на него, и верхняя часть буфета, которая опиралась на нижнюю тонкими ножками, зашаталась и с грохотом полетела на пол. С большим трудом удалось нам водрузить ее на прежнее место. На полу валялись тетради и книги, которые выпали из наших перегородок. Всегда закрытый на ключ ящик Целины разломался пополам.

– Вот теперь, по крайней мере, мы увидим, что она в нем прячет, – засмеялась Гелька, открывая ящик.

Ящик весь был забит кусками хлеба. Многие из них уже совершенно зачерствели и высохли, другие еще только начали черстветь, а с самого верха лежало несколько свежих ломтиков. Мы стояли и смотрели на этот ящик, как на какое-то новоявленное чудо.

– Ах, обезьяна, – пришла наконец в себя от удивления Гелька. – Теперь-то уж она в наших руках.

После краткого совещания, на которое мы пригласили еще нескольких девочек, было решено держать всё это дело в строжайшей тайне, а ночью учинить расправу над Целиной. Сохранению тайны способствовало то, что столовая из-за проводившейся в ней уборки была замкнута на ключ и никто, кроме уборщиц, не имел права входить в нее. Ужинали стоя, прямо в коридоре.

Когда сестра Модеста выключила в спальне свет и удалилась в свою келью, я натянула платье, надела туфли на босу ногу и на цыпочках подошла к койке Целины.

– Слушай, девчата в прачечной едят брюкву. Если хочешь, то пойдем…

– Что, брюкву? – приподняла голову с подушки Зоська. – О, тогда и я пойду!

Она быстро соскочила с койки и помчалась вниз.

– Не хочется что-то мне идти, – закапризничала Целина, ежась под одеялом. – Ужасно холодно. Да и потом Зоська принесет мне брюквы.

– Ну, тогда не ходи. Я всё равно пойду. Гелька добыла откуда-то буковых поленьев, так там и обогреться можно…

– Что? – Целина выскочила из-под одеяла и уселась на койке. – Буковых поленьев?

Она быстро закуталась в одеяло и сунула ноги в туфли.

– Пошли!

На пороге прачечной Целину схватили несколько рук и втянули ее внутрь. В помещении не было света, и только разведенный в печи огонь бросал розовые отблески на стену.

– Что за глупые шутки? – возмутилась Целина. – Пустите меня сейчас же!..

Ей не дали закончить. Подняли ее на руках и положили на стол. Набросили на голову одеяло, а когда она попыталась обороняться, отпихивая насильников, ей связали руки и заткнули рот.

– Не вздумай кричать, – предупредила я, наклоняясь над ней. – Иначе тебе же будет хуже.

Целине удалось вытолкнуть изо рта кляп.

– Добрались до моего ящика, воровки! – прохрипела она со злобой и получила за это от Гельки по физиономии.

Все девчонки, сколько их было в прачечной, бросились бить Целину. Колотили ее кулаками через одеяло. А в углу стояла Зоська и дрожала, как осиновый лист. Голова Целины с глухим стуком ударялась о доски стола. Однако она не проронила больше ни слова, не издала ни звука. Только лихорадочно вздрагивали ее сухощавые плечи, с которых сползло одеяло.

Запыхавшиеся девчата уже отходили от стола, когда в прачечную влетела взбешенная Сабина с кочергой в руке.

– Где эта воровка?! Подождите, я с ней сейчас расправлюсь! – Потеряв всякую власть над собой, Сабина металась вокруг стола. – Весь наш хлеб пожирала! За хлеб и служанку себе купила, ясна пани!

Одна из девчонок зажгла скомканный кусок бумаги и подняла его вверх, как факел. Сабина содрала с Целины одеяло. Целина скорчилась от страха, а та поднесла ей под самый нос кочергу и прорычала:

– Понюхай-ка! Я тебе выпишу сейчас ею на лбу: "воровка"!..

Кто-то вошел в прачечную, вырвал кочергу из рук Сабины, схватил ее за плечи и выпихнул за дверь, а затем запер дверь на крючок и сел на скамейку возле печи.

Это была Рузя.

Сабина долго еще ломилась в закрытую дверь, но потом громко чертыхнулась и ушла.

Вспышка злости, клокотавшей во всех девчонках, постепенно угасла. Одна за другой покидали они прачечную, бросив в адрес Целины какое-нибудь оскорбительное слово. Последними вышли Гелька и Рузя.

– В наказание пусть полежит здесь всю ночь, часов около пяти отпустим ее, – сказала Гелька.

В прачечной остались лишь наша узница да я. Мне хотелось досушить свои мокрые чулки.

Я сидела у печи, уставившись на тускнеющий огонек и обдумывая всё происшедшее. Как велико было наше ожесточение против этой девушки и как быстро оно исчерпалось! Да еще в качестве судьи выступила этакая жалкая, никчемная Сабина! Стыд! Ведь ясно, что если бы она была так же проворна и имела такие же возможности, как Целина, то крала бы точно так же, как и она.

Я взглянула на Целину. Она лежала навзничь, глядя в потолок. В помещении стало совсем темно. Я наклонилась, чтобы подбросить в печь дров, когда за моей спиной раздался голос:

– Наталья, а я совсем не боюсь.

– Да? – буркнула я, застигнутая врасплох, не понимая, к чему клонит Целина.

– Суки, а не девчонки! Но я всё равно чихала на то, что они тут вытворяли. – Голос ее задрожал. Чувствовалось, что к горлу у нее подступают рыдания. Она пошевелила головой и оказала со злостью: – Все эти подлые обезьяны будут жить. А я через год-два умру… Вы-то еще нажретесь хлеба вдоволь, – с горечью закончила она и умолкла.

Подавленная ее словами, я продолжала неподвижно сидеть возле печи. В ней догорали последние угольки. Нет, у меня вовсе не было уверенности в том, что поступок Целины заслуживает самого строгого осуждения. Ведь ей осталось так мало жить! А я смотрела на жизнь как на вечность. Ни одной из нас никогда еще не приходила в голову мысль о смерти, А Целина, наверно, частенько размышляла о ней в темные осенние ночи, лежа на койке с широко открытыми глазами, – вот так, как сейчас в прачечной. Однако могло ли всё это служить оправданием ее воровства? Ведь она лишала голодных, занятых тяжким трудом девчат последнего куска хлеба!

Эта мысль вновь зажгла в моем сердце гнев, который, казалось, совсем уже было погас. Я сняла с веревки свои высохшие чулки и направилась к двери.

– Наталья!

– Что тебе?

– Я так не могу. Развяжи мне руки.

И она расплакалась.

Я разыскала нож, которым мы обычно чистили картофель, и молча перерезала веревки. А уже подходя к двери, сказала внушительно:

– Не вздумай только барабанить в дверь или звать монахинь, если, конечно, не хочешь, чтобы девчата переломали тебе завтра все кости.

Я закрыла дверь на ключ и направилась в спальню.

– Ну, что там? – встретили меня приглушенные голоса. – Как Целина?

Бросив ключ от прачечной на печь, я ответила насмешливо:

– Вот здесь ключ. Я развязала Целине руки. Кто хочет, может пойти туда и снова завязать. Мне хватит и того, что было. Спокойной ночи.

Никто не отозвался на мой призыв, никто даже не шевельнулся. Через минуту вся спальня громко храпела.

А я никак не могла уснуть. Мои мысли то и дело возвращались к Целине, запертой в холодной, морозной прачечной. К злой Целине, дрожащей от страха перед смертью. К Целине, ворующей у нас хлеб в расчете на то, что, купив себе на него служанку – Зоську, она продлив свое существование еще на месяц, два, три – пока хватит в ящике зачерствевших ломтей хлеба.

Ворочаясь с боку на бок на своей койке, я думала о том, что не одна Целина виновата во всем. Не одна… не одна…

На другой день утром Целина сидела за своим столиком под окном, спокойная, как обычно, но только очень бледная. Под глазами у нее были синяки, а губы запеклись, видно, от высокой температуры. Когда мы расселись за столами, она сказала громко, четко, но ни на кого не глядя: