Лобсанг Рампа - Книга-1: Третий Глаз

• Название: Книга-1: Третий Глаз
• Автор: Лобсанг Рампа
• Издательство: София
• Жанр: Эзотерика
• Год: 2007
• ISBN: 5-220-00306-2,5-9550-0134-4, 5-91250-111-6

Необходимость сделать новый перевод «Третьего глаза», одной из самых известных в мире книг, преподнесла нам абсолютно неожиданный подарок. Перед вами – новый полный перевод книги, очевидно, невозможный в советские времена по цензурным соображениям. Совсемнебольшие, но частые купюры в прежнем издании сделали книгу несравненно беднее. Всем, кто с древних пор любит эту книгу, непременно стоит прочесть ее в новом издании. «Третий глаз» – поразительная история о духовном путешествии, замечательная автобиографическая повесть о необыкновенном детстве в монастыре Чакпори – оплоте тибетской медицины. Семилетний мальчик из аристократического тибетского семейства под руководством великого Мастера постигает тайны видения ауры, астральных путешествий, целительства. Это книга о дружбе с самим Далай – ламой, последним Великим Воплощением. Это богатый художественный документ о Тибете, о его уникальной природе, о жизни и нравах его ведущих сословий – аристократии и духовенства, о системе физического и духовного воспитания детей и юношей в ламаистских монастырях, об истории страны. Наконец, это еще и знакомство с тибетским буддизмом. Просто, увлекательно, но глубоко автор раскрывает все самое существенное в этой великой религии – от преданий, легенд и живописных культовыхподробностей до высших моральных и духовных истин.

---

Была почти половина девятого вечера, оставалось 45 свободных минут до вечерней службы, начинавшейся в 9: 15. Но радоваться мне пришлось недолго. Когда мы выходили из лекционного зала, один лама знаком подозвал меня. Я приблизился к нему.

– Следуй за мной, – сказал он.

Я повиновался, недоумевая, что еще может меня ожидать. Мы вошли в класс музыки, где собрались двадцать мальчиков, таких же, как и я, новичков. Трое музыкантов начали играть: один на барабане, другой на рожке, третий на серебряной трубе.

– А вы будете петь, – сказал лама, – мне нужно подобрать голоса для хора.

Музыканты играли знакомую мелодию, которую все умели петь. Все выше поднимались голоса, все выше поднимались брови у преподавателя. Сначала на его лице можно было прочитать удивление, затем оно сменилось острой болью. Наконец он поднял руки в знак отчаяния.

– Прекратите! Прекратите! – закричал он. – Даже боги не смогут выдержать такой пытки. Давайте сначала, и будьте более внимательны.

Мы начали снова, но он опять остановил нас. На этот раз учитель подошел ко мне.

– Олух! – сказал он. – Ты, кажется, смеешь шутить со мной?! Сейчас музыканты снова начнут играть, а ты будешь петь один, если не хочешь петь со всеми вместе.

И снова заиграла музыка. Я запел. Петь пришлось недолго. Учитель музыки замахал передо мной трясущимися руками:

– Тьюзди Лобсанг, музыка не входит в список твоих талантов. Ни разу еще – а я вот уже пятьдесят пять лет преподаю здесь – мне не приходилось слушать человека, у которого столь начисто отсутствовал бы слух. Ты фальшивишь невыносимо. В храме ты будешь нем, как рыба, чтобы не портить службу. Малыш, не пой больше никогда. На время уроков музыки пусть для тебя найдут другие занятия. А сейчас прочь с глаз моих, вандал! Пришлось уйти.

Я бродил без цели, пока трубы не возвестили час последней службы. А вчера вечером… Боже милостивый, да ведь только вчера вечером меня приняли в монастырь! Мне же казалось, что я здесь нахожусь уже целую вечность. Я ходил как во сне, пока не почувствовал, что проголодался. Это, вероятно, было к лучшему, иначе, будь я сыт, я бы уснул. Кто-то сгреб меня за плащ, и я взлетел в воздух: огромный, добродушного вида лама посадил меня на свои широкие плечи.

– Пойдем, малыш, ты опаздываешь к службе и можешь навлечь на себя немилость. За опоздание лишают ужина, а это совсем некстати, когда брюхо пустое, как барабан!

На плечах он внес меня в храм. Заняв место на подушках позади послушников, лама усадил меня напротив себя.

– Следи за мной и повторяй все, что делаю я. Только когда я начну петь, ты уж помалкивай. Ха-ха-ха!

Как я был признателен ему за помощь! До сих пор мало кто проявлял ко мне доброту; домашнее воспитание и образование внедрялось в меня, главным образом, палкой и криком.

Кажется, я таки уснул, потому что очнулся, когда служба уже закончилась, и большой лама нес меня на руках в столовую. Там он поставил передо мной чай, тсампу и вареные овощи.

– Ешь, малыш, и в постель! Я покажу тебе твою комнату. Сегодня ты имеешь право спать до пяти часов утра. А когда проснешься, приходи ко мне.

Это были последние слова, услышанные мной до пробуждения в пять часов. Разбудил меня, с трудом, один из послушников-учеников, проявивший еще накануне свое дружеское расположение ко мне. Я обнаружил, что спал на трех подушках в большой комнате.

– Лама Мингьяр Дондуп прислал меня сюда, чтобы разбудить тебя в пять часов, – сказал он.

Я поднялся, сложил подушки у стены, как это делали другие ученики. В комнате уже никого не было.

– Поторопись, – сказал мне мой товарищ. – После завтрака я должен отвести тебя к ламе Мингьяру Дондупу.

Я чувствовал себя лучше. Не настолько, конечно, чтобы полюбить монастырь и жаждать в нем остаться. Но выбора у меня не было. В лучшем случае я мог рассчитывать лишь на то, чтобы пореже попадать во всякие истории. За завтраком нас приветствовал лектор отрывком из «Канджура», который он прочитал монотонным голосом. «Канджур» – буддистское священное писание – насчитывает 112 томов. Лектор, очевидно, заметил, что я о чем-то задумался, и резко прервал мои мысли:

– Ну ты, новичок, что я только что сказал? Быстро отвечай! Не раздумывая ни секунды, я отчетливо проговорил:

– Вы сказали, мой отец, что этот ребенок меня не слушает. Вот я его сейчас и поймаю!

Мой ответ вызвал оживление среди учеников и спас меня от наказания за невнимательность. Лектор улыбнулся – редкое исключение – и объяснил, что он просил повторить сказанное им из Священного писания, но «на сей раз уж так и быть».

Во время каждой трапезы перед нами на кафедру поднимался один из лекторов и читал отрывки из Священного писания. Монахам не разрешалось ни разговаривать за едой, ни думать о еде. Священное писание и познания должны усваиваться вместе с пищей. Мы сидели на подушках за столом высотой около полуметра. Во время еды строго запрещалось класть локти на стол.

В Шакпори дисциплина была поистине железной. В переводе Шакпори означает «Железная гора». В большинстве монастырей дисциплина куда слабее, хуже поставлена и организационная работа. Монахи могут по своему усмотрению либо трудиться, либо бездельничать. Один монах из тысячи работает в поте лица, чтобы получить звание ламы. Лама означает «высший». Ламой может стать тот, кто не жалеет себя в труде и учебе. В Шакпори же, повторяю, дисциплина отличалась особой строгостью. Из нас готовили специалистов, лидеров нашего класса, для нас порядок и образование были превыше всего. Нам не разрешалось носить обычное белое платье послушников. Мы, как и монахи, носили красно-коричневые платья. У нас были и слуги – те же монахи, но им вменялось в обязанность вести монастырский быт и хозяйство. Мы должны были по очереди выполнять и грязную работу, чтобы никого слишком не заносило в гордыню и самомнение. Мы должны были всегда помнить старые буддистские заповеди: «Будь примером. Делай только хорошее. Никогда не делай зла ближнему». В этом – квинтэссенция учения Будды.

Наш отец-настоятель лама Шам-Па-Ла был строг, как и мой родной отец. Он требовал абсолютного послушания. Одной из любимых его поговорок была такая: «Чтение и письменная работа открывают врата ко всем высшим качествам». И ради этого нам приходилось-таки изрядно работать.

ГЛАВА 5 ЧЕЛА

Наш «день» в Шакпори начинался в полночь. По звукам труб, возвещавшим полночь и отзывавшимся эхом во всех закоулках, мы вставали, выравнивали, полусонные, наши постельные подушки, отыскивали в темноте свои платья. Мы спали голыми, как это обычно практикуется в Тибете, где притворная скромность не в почете. Одевшись и засунув за пазуху нехитрый скарб – «все свое унося с собой», – мы с адским грохотом спускались по лестницам; что и говорить – хорошее настроение и бодрое расположение духа в такой час редко кого посещает. Одна из наших заповедей гласит: «Лучше мирно спать, чем сидеть в позе Будды и молиться в гневе». По этому поводу я часто спрашивал: отчего наши души не оставляют в покое? Эти полуночные бдения приводят меня в ярость! Но никто не мог дать мне вразумительный ответ, и приходилось вместе со всеми отправляться в зал молитвы. Там горело бесчисленное множество масляных светильников, свет их едва пробивал облака курений, поднимавшихся от кадильниц. В этом зыбком свете, среди подвижных теней гигантские священные статуи казались живыми – они как будто кланялись и раскачивались в такт нашему пению.

Сотни монахов и послушников сидели скрестив ноги на подушках, разложенных рядами от одного конца зала до другого. Молящиеся располагались парами, лицом друг к другу. Мы пели гимны и священные псалмы, выбирая специальные тональности, – на Востоке хорошо знают, что голос обладает силой. Если одна музыкальная нота может разбить стекло, то некоторые аккорды обладают метафизической силой. Мы читали также священную книгу «Канджур». Это было впечатляющее зрелище: сотни монахов в кроваво-красных платьях с золотистыми накидками пели, раскачиваясь и кланяясь в такт серебряным трелям колокольчиков и рокоту барабанов. Голубые облака ароматного дыма окутывали колени божеств и венцами поднимались над их головами. Время от времени из-за этого странного освещения не одному из нас вдруг начинало казаться, что та или другая статуя пристально смотрит прямо на него.

Служба длилась около часа. Затем мы расходились по своим комнатам и спали до 4 часов. Новая служба начиналась в 4:15. В 5 часов у нас был первый завтрак из тсампы и чая с маслом; на протяжении всего завтрака мы внимали монотонному голосу лектора. Рядом с нами стоял отвечающий за дисциплину инспектор и сверлил нас недобрым взглядом. В это же время до нашего сведения доводились всевозможные распоряжения и другая информация. Во время первого завтрака, например, назывались имена монахов, которым поручалось отправиться в Лхасу и выполнить там те или иные поручения. Эти монахи получали специальную увольнительную с разрешением отсутствовать в монастыре в течение определенного времени и пропустить соответствующие службы.