Александр Проханов - Рисунки баталиста

• Название: Рисунки баталиста
• Автор: Александр Проханов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5—235—00445—0

Роман о советских воинах, прошедших боевой путь в Афганистане. В центре фабулы романа – художник Веретенов, который едет на «необъявленную войну», чтобы запечатлеть происходящее на холсте и повидаться с сыном, находящимся в воюющих частях. Глазами художника-баталиста и рисуются те события, что развертывались в те дни в районе Герата, воссоздаются образы советских солдат и командиров.

При художественном оформлении книги использованы уникальные фотографии, сделанные А. Прохановым на месте действия, – писатель неоднократно бывал в воюющей стране.

---

– Есть закрыть люки, сидеть у пулемета и наблюдать! – Кандыбай быстро, словно выбирая сектор обстрела, обвел глазами длинную солнечно-горячую улицу с тенями, падающими от лошадей и наездников, высокие, нарядно раскрашенные ворота, куда шагнул и исчез Амир Садек. – Не нравится мне это все, товарищ лейтенант!

Коногонов стоял у ворот, окруженный спешившейся вооруженной толпой. Чувствовал на себе яркие молниеносные взгляды, не умея отгадать, что в них заключалось: любопытство, доброжелательство, отторжение? Ниспадавшие к земле вольные голубоватые и кофейные ткани. Покровы на головах, то плотные, скрученные в маленькие, ловко сидящие чалмы, то рыхлые, пышные вороха. Оружие: автоматы, потертые, побывавшие в деле, ободранные о пески и о камни. Винтовки, утратившие воронение, тускло-седые, но смазанные и ухоженные. Старинные длинноствольные ружья с коричневыми курками, откованными в кузне, с россыпями разноцветных стекляшек в закопченных прикладах.

Он знал: эти люди еще недавно были бандой, орудующей жестоко и дерзко. Ходили в Иран за оружием. Нападали на колонны КамАЗов. Стреляли по постам и опорным пунктам. Стволы окружавших его винтовок били по кабинам «наливников». Но вот банда отказалась от вооруженной борьбы. Присягнула на верность правительству. Вернулась в родной кишлак. Кто отгадает, что таится в чернильной глубине их бегающих глаз? В гибких движениях худых ловких тел, привыкших к скачке, к пальбе? Кто он сейчас, Коногонов, – уважаемый посол шурави, приехавший на встречу с вождем, или пленник, чей удел – темница, муки, кочевья с места на место в ожидании смерти или обмена и выкупа?

– Хороший «Калашников»! – из толпы подошел к нему белозубый юноша, безбородый, с непокрытой стриженой головой. Гибкий, узкий, длиннолицый, он был похож на стебель, выраставший из вольных, просторных одежд. – Давай меняться!

Он тронул новенький лакированный автомат Коногонова, а потом свой, белесый, скрепленный скобами, усыпанный по прикладу, цевью и рожку цветными аппликациями, бабочками, бутонами, птичками:

– Хочу меняться!

Он улыбался открыто, весь дружелюбие и радушие, и Коногонов изумлялся: неужели этот юноша еще недавно из своего разукрашенного, как детская игрушка, оружия посылал очереди, убивал мотострелков и водителей.

– Я бы с тобой поменялся, – ответил Коногонов, трогая цветочек на стертом прикладе. – Но, видишь ли, это не мой автомат. Кончу служить – и должен его отдать. Никак не могу меняться!

– Жаль! Очень хороший «Калашников»! – Юноша отошел, улыбаясь, любуясь оружием. Коногонов чувствовал его страстную тягу к вороненому автомату.

Из ворот показался Амир Садек, широко распахивая створы и приглашая Коногонова с поклоном.

– Брат ждет вас, Коноган. Будьте любезны, посетите наш дом! – все так же с поклоном, прижимая руку к груди, к тому месту, где блестели в патронташе желтые пули, пропустил Коногонова в резные ворота.

И не было больше жаркой улицы с голыми откосами стен, многоглазой горячей толпы. Он очутился среди глянцевито-прохладной зелени, мерцающих длиннолистых деревьев, среди белых и красных роз. Блестели чистые стекла в окнах. Над маленьким бассейном на столбиках возвышался деревянный помост, накрытый коврами, на которых сидели три вооруженных охранника. Разом встали, склонили головы, опустили руки вдоль тела. На открытой веранде с резными колонками, увитыми виноградом, мелькнули детские любопытные лица, красные и бирюзовые рубашки, серебряные расшитые тюбетейки. В полукруглом проеме светилась зелень соседнего, отделенного стеною дворика. Там, невидимые, размещались женская половина, помещения для слуг, для гостей. Ниже, углубленные в землю, находились строения для скотины, склады с провизией.

Он был в маленьком, хорошо устроенном феодальном поместье, в самом центре, в ядре кишлака. Здесь жил хозяин – князек. И образ яблока, окружившего своей мякотью плотную гроздь семян, этот образ посетил его, когда он вдыхал душистые запахи, долетавшие из близкого сада.

– Прошу вас сюда, дорогой Коноган! – приглашал его Амир Садек в прохладную горницу, устланную коврами, с шелковыми и шерстяными подушками. – Отдохните несколько минут. Брат сейчас придет к вам!

Подождал, пока Коногонов расшнуровал и снял запыленные ботинки, оставил у порога автомат и в носках прошел по ковру, опустился на розовую подушку. Амир Садек исчез, и было слышно, как он вполголоса отдает приказания охране.

Коногонов сидел среди подушек и сложенных горкой одеял в азиатской светлице, чьи стены были нежно-голубые. На них висела мусульманская литография с мечетью и арабской вязью. В маленькой нише стояла керосиновая лампа. Над входом был нарисован павлин. Сквозь раскрытые двери был виден цветущий дворик. Золотились плоды. На дереве скакали и пересвистывались изумрудные птички с хохолками. На деревянном помосте, сложив по-восточному ноги, сидели люди в чалмах, и казалось, они держат в руках струнные музыкальные инструменты. Все, что он видел: и восточные нарядные ткани, и сад с цветами и птицами, и играющих на струнах певцов – было так знакомо, похоже на иллюстрацию к Бабур-наме. И он опять испытал острое счастье. Он, Коногонов, находится в самых сокровенных недрах Востока, мусульманского мира, который изучал лишь по книгам и рукописям, мечтал увидеть, и вот оказался в самой его сердцевине.

Но это счастье было недолгим, оно опять сменилось неведением и тревогой. Трое на помосте касались пальцами не струн, а спусковых крючков автоматов. Броневик с задраенным люком нацелил пулемет на ворота. Арыки с водой, глухие башни с бойницами отрезали путь к отступлению. И он, Коногонов, не ученый, не лингвист, не историк, собирающий материал к диссертации, а офицер при исполнении службы, готовый любой ценой выполнить задание своего командира.

Он сидел на подушках, ожидая хозяина, двойным зрением озирая сад, нарисованного над дверью павлина. Вдруг опять подумал о своем Ярославле, о прощальном посещении отчего дома, когда явился в лейтенантских погонах, рассказал о своем назначении.

Мать накрывала на стол. То и дело вздыхала, подносила к глазам платок. Норовила незаметно погладить сына, то плечо, то локоть, то короткие, по-военному остриженные волосы. Отец бодрился, но, разливая вино, поднимая бокал, не выдержал. Голос его дрогнул. Чокаясь с сыном, сказал: «Возвращайся, Сережа, невредимый! Иначе ой как нам худо!..» Заморгал, заблестел глазами. Вечером в своей лейтенантской форме отправился гулять по любимым родным местам. Мимо «Ильи Пророка» на Волгу. На набережной – вечерняя, нарядная толпа. На Волге – теплоход, белый, с музыкой, с огненным, глубоко утонувшим отражением. И такая любовь к этим гуляющим, не ведающим о нем людям, к весенним деревьям, к Волге, такое желание блага, предчувствие грозных, ему предстоящих дней. Он обхватил корявый липовый ствол, обнимал весь широкий вечерний разлив, белый уплывающий корабль, темный шатер колокольни.

– Салам алейкум! – в проеме дверей, заслоняя сад, появился широкоплечий мужчина, властно-приветливый, без головного убора, высокий, с черными, длинными, почти до плеч, кудрями, в шелковой с отливом рубахе, с открытым вырезом, в котором виднелась смуглая крепкая волосатая грудь, дергалась и искрилась цепочка.

– Алейкум ас салям! – встал ему навстречу Коногонов, понимая, что перед ним хозяин дома и кишлака Амир Саид, пожимая долгопалую длинную руку, перехваченную браслетом, с двумя перстнями.

– Рад видеть вас в моем доме, дорогой Коноган! – приглашал его садиться Амир Саид, занимая место на ковре напротив, ловко, удобно подбирая себе под бок расшитую шерстяную подушку. – Вы проделали долгий путь, откликнувшись на мое приглашение. Надеюсь, дорога была неопасной? Вы не испытали тревог?

– Я доехал благополучно. Ваш брат, ваши люди были так добры, что встретили меня на пути. Я любовался вашим кишлаком, его садами, хлебами. Видно, в этом году вы соберете хороший урожай.

– Слава аллаху, урожай обещает быть хорошим. На горах было много снега, а в долине много воды. Все будут сыты, никто не будет нуждаться.

– Радуюсь за жителей кишлака, радуюсь за жителей Гератской долины!

В горницу вошел Амир Садек, держа поднос с цветастым чайником, пиалами, вазочками, полными сластей, изюма и миндаля. Следом один из охранников внес керамическое блюдо с ржаво-красными, словно обугленными гранатами, дымчато-синим, свисавшим виноградом и огромными алыми яблоками. Ковер покрылся яствами. Амир Сайд разливал дымящийся черный чай, угощал Коногонова. Тот с наслаждением пил душистый напиток. Клал под язык сладкий, в сахарной пудре орешек.

– Как чувствует себя командор? – спросил хозяин, поднося пиалу к черным усам. Эти волнистые усы, цветок на пиале, широкий бронзовый лоб, радушный над входом павлин уже не волновали Коногонова своей восточной живописностью. Его ум, его дух были заострены в работу, и эта работа уже началась. – Я знаю, у командора много хлопот, много поездок, – продолжал Амир Саид. – Мы слышали здесь, в кишлаке, что большой караван с оружием, шедший из Ирана в Герат, так и не попал к Турану Исмаилу. Командор опередил Турана Исмаила.