Юрий Никитин - Княжий пир

• Название: Княжий пир
• Автор: Юрий Никитин
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-15456-6

Все знают: не только перед дальней дорогой, перед любым серьезным начинанием нужно обязательно присесть, хотя бы ненадолго. Так уж повелось испокон веков. Так поступали наши деды, и их деды, и их прадеды, и даже знаменитые древние герои не чурались этого обычая. Чуть что – собирались вместе и садились за круглый стол легендарные рыцари короля Артура. Не меньше них блюли традицию былинные богатыри, допущенные к пиршественному столу киевского князя Владимира. Много было съедено и выпито за этим столом, много поведано сказаний о славных подвигах защитников земли русской. К сожалению, лишь малая толика этих невероятно интересных историй уместилась в эту книгу…

---

– Погоди, – сказал Залешанин дрогнувшим голосом, – там что-то гадкое… Давай объедем.

Собственный голос показался чересчур громким и неуместным. Он даже пригнулся, как раз вовремя: над головой затрещало, листья тревожно шелестнули, и нечто тяжелое пронеслось рядом, больно рванув за волосы.

Он ошалело смотрел на воткнувшийся до половины в пористый мох тяжелый сук с двумя блестящими, как оленьи рога, отростками. Еще чуть правее, и проткнул бы его, как нож протыкает зайца!

Что за лес, прошептал он одними губами и тут же в страхе посмотрел наверх. Как они тут живут? Давай, Сивка, поищем другую тропку. Даже не тропку, откуда тут тропки, а проход. Князь говорил, что это к другим владениям древлян ни пешему, ни конному не пройти, но к самому Искоростеню есть дорога даже для конного…

Часто шуршали листья, он видел, как ползают мерзкие скользкие гады, прыгают лягушки. Толстые жабы смотрели даже с деревьев, а когда он проезжал мимо, пытались вытянуть шеи, провожая его взглядами.

Волхвы рассказывают, что Азазель, решив избавить людей от гадов, собрал их, и завязал в мешок, и велел человеку отнести и бросить в море. Тот из любопытства заглянул по дороге, а гады разбежались. Азазель превратил его в аиста, чтобы постоянно собирал их. От стыда у человека-аиста покраснели нос и ноги.

Залешанин змей не любил и боялся, потому и аистов недолюбливал, все-таки тот дурак, их предок, виноват, что эта гадость ползает по земле, кусает или хотя бы пугает, но с другой стороны – старики говорят, что, ежели разорить гнездо аиста, он принесет уголек и подпалит хату. Ему это просто: крыши соломенные. Полыхнет так, что и выскочить не успеешь. А если успеешь, то голый и босой…

К тому же Азазель позже пожалел дурака, но сделанное нельзя сделать несделанным, слово не воробей, только и того, что разрешил на зиму улетать в дальнюю страну, где становятся людьми. Полгода живут там, затем снова обращаются в аистов и возвращаются в родные края, где вьют гнезда на крышах хат, выращивают птенцов и все стараются понять, какими бы их дети были в людской личине и как бы играли и бегали по улице вместе с остальными детьми людей.

Сейчас Залешанин ехал вдоль болотистого берега, в камышах гулко ухала выпь, аисты неспешно бродили по разогретой полуденным солнцем воде. Лягушки сидели важно на широких листьях, но, завидев аистов, нехотя слезали в воду, прятались под коряги.

Лягушки, как хорошо знал с детства Залешанин, – это утонувшие во время потопа люди. К ним добавились утонувшие при переходе через море во время бегства из жарких стран. Поэтому бить лягушек нельзя: они когда-нибудь снова превратятся в людей.

Когда аист бросает лягушку в трубу, она, пройдя через дымоход, превращается в ребенка. Лягушка может плюнуть человеку в глаза, и он ослепнет. В лягушек к весне превращаются старые ласточки, которые перезимовали в болоте под водой. Живущая под порогом лягушка оберегает дом от несчастий. Словом, аистов бить нельзя, змей нельзя, лягушек тоже нельзя, разве что муравьев топтать можно, но тех Залешанин сам любил и жалел, а в детстве помогал им таскать гусениц, совал в муравейник забитых жуков, бабочек.

Он отчаялся выбраться, когда деревья раздвинулись, впереди блеснул свет. Конь всхлипнул как ребенок, в крупных коричневых глазах выступили слезы. Залешанин подался вперед в седле, но конь уже и сам без понукания, хрипя и задыхаясь, полез через последние валежины, вломился в заросли колючих кустов, свет приближался, деревья нехотя расступились, сзади разочарованно ворчало, ухало, щелкало зубами, но Залешанин успел ухватить взглядом далекую бревенчатую стену.

Конь выбрался на опушку, ноги дрожали. Брюхо в мыле, с удил срывались клочья кровавой пены, словно скакал без передыху от Новгорода до Киева. Частокол был из вековых сосен, свежеоструганных, с заостренными концами вверху. Через каждые три десятка шагов над стеной поднимались высокие бревенчатые башни. Широкие, крытые, на два-три десятка лучников в укрытии. Ворота широкие, свежие, окованы железом и медью.

Залешанин поежился. Перед стеной идет вал, где поблескивают зубьями кверху бороны, там натыкали заостренные колья, обломки кос, а от вала к лесу перекинут подъемный мост, ибо помимо вала Искоростень, стольный град древлян, окружен еще и широким рвом.

– Как примут, не ведаю, – сказал Залешанин коню, – но что теряем?

Конь кивнул замученно, уж его-то не станут убивать, тем более жечь железом или топить в болоте. Залешанин невесело засмеялся, отпустил повод.

Стена приближалась, он видел, как сразу на двух ближайших башнях появились люди, а когда подъехал к мосту вплотную, услышал скрип натягиваемой тетивы. Он вскинул обе руки, показывая пустые ладони:

– Я с миром!

– Кто таков? – прогремел злой голос.

– Да просто гость, – крикнул он как можно беспечнее.

– По какому делу?

Он развел руками, закричал все так же весело:

– А как насчет того, что сперва накормить-напоить, в баньку сводить, а потом расспрашивать?

Злой голос посоветовал:

– Ты это Бабе Яге предлагай.

А другой, даже повизгивающий от усердия, попросил:

– Старшой, дай я его стрелой сшибу! Вот те душу о заклад, что попаду между глаз!

Залешанин вскрикнул торопливо:

– Да заплутал я просто! Ехал в Царьград, а тут набросились какие-то лохматые, еле ноги унес… Да заблудился в лесу. Если позволите переночевать, утром уеду восвояси, а боги вас наградят!

Он в напряжении ждал ответа, а голос буркнул с презрением:

– Это за тебя-то наградят?.. Ладно, проезжай.

Залешанин услышал скрип, но ворота оставались недвижимы. Конь осторожно вступил на мост, копыта застучали глухо, мост из толстых бревен. Слева в створке ворот приотворилась дверка: узкая, но всадник протиснется, если пригнется к самой гриве, став совсем беззащитным перед стражами.

По спине прошел недобрый холод. На миг пожалел, в темном лесу не так жутко. Не зря говорят старики, что человек – самый страшный зверь, когда он зверь.

ГЛАВА 16

По обе стороны ворот две башни высились не зазря: когда протиснулся в узкую дверь, увидел в трех шагах еще одни ворота, запертые. Над головой недобро потрескивало, он узнал знакомый звук сгибаемого орешника. Значит, луки у них длинные, приспособленные бить со стен далеко и со страшной силой.

– Да я один, – сказал он дрогнувшим голосом, – вы ж и калитку за мной заперли…

– Проходи, – велел голос сверху.

Грюкнул тяжелый засов. Конь торопливо протиснулся в следующую калитку, а Залешанин звучно ударился лбом о низкий край, услышал довольный смешок стражей, но смолчал, хотя в глазах вспыхнули костры.

Под ним задрожало, конь встал как вкопанный. Залешанин помотал головой, искры и туман в глазах рассеялись. Конь стоял, мелко дрожа, в окружении огромных псов, страшных, с оскаленными пастями, а со всех сторон двора сбегались такие же огромные и лохматые чудища. Залешанин застыл, страшась шелохнуться. Если человека можно напугать, попереть на него, то пес есть пес, его не испугаешь ни мечом, ни ножом, ни боярской грамотой: все равно кинется, а зубы вон какие!

Двор был широк, на той стороне полукругом идут постройки, сараи, конюшня, две или три кузницы, амбары, чуть дальше виднеется крыша трехповерхового терема. Из построек выходили люди, вытирали руки о кожаные передники, смотрели ожидающе. Из окон выглядывали любопытствующие бабы и дети.

Один из мужиков лениво направился в его сторону. Не отрывая взора от Залешанина, цыкнул на псов, те оторвали задницы от земли, кое-кто нехотя попятился, но все смотрели и облизывались, скоро ли позволят вцепиться этому… в глотку.

– Откуда? – спросил мужик.

Залешанин чуть осмелел:

– Конь подо мной сейчас упадет… Может быть, мне позволят наконец сойти на землю и хотя бы отведать водицы?

Мужик оглядел коня с сочувствием:

– Да, заморил… Поводи по двору, пусть остынет. А то запалится, если сразу к колодцу… А потом и ты можешь напиться. После коня.

– Благодарю, – буркнул Залешанин. – Какой добрый народ древляне!

– Мы такие, – согласился мужик гордо. – Последнюю рубашку с себя для гостя! Да что рубашку, шкуры снимем. За что боги нас и любят.

Залешанин спрыгнул, расседлал коня, свалив тяжелое седло на землю, так как не сказали, куда нести, а помочь никто не вызвался, повел коня по двору. Псы неотступно следовали сзади, а мужик остался, следил из-под нахмуренных бровей.

Залешанин, когда проходил мимо, спросил словно невзначай:

– Искоростень отстроился, любую осаду выдержит. Не хазар опасаетесь?

Мужик поколебался, но Залешанин не был похож на княжеского дружинника, все же ответил уклончиво:

– А хоть хазары, хоть торки… хоть кто. Свое надо держать на запоре.

– Понятно, – ответил Залешанин.

«Хоть кто» – это, конечно же, кияне. Не столько сами кияне, как захватившая Киев чужая дружина, что еще при деде нынешнего князя, князе Игоре, начала налагать дань на окрестные племена. Наложила и на древлян, а когда дружину Игоря истребили, а самого страшно казнили, разорвав деревьями, его жена Ольга явилась с еще большим войском, сумела взять и сжечь Искоростень. Правда, дань уменьшила. Но все же Киев далеко, мало ли что там… Могут и сами друг другу глотки порвать. А явятся с войском, то в этот раз Искоростень уже не тот, голубей да воробьев во всем граде ни одного не отыщешь!..