Иван Наживин - Глаголют стяги

• Название: Глаголют стяги
• Автор: Иван Наживин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-300-00234-8, 5-300-00233-X

Иван Фёдорович Наживин (1874—1940) — один из интереснейших писателей нашего века. Начав с «толстовства», на собственном опыте испытал «свободу, равенство и братство», вкусил плодов той бури, в подготовке которой принимал участие, видел «правду» белых и красных, в эмиграции создал целый ряд исторических романов, пытаясь осмыслить истоки увиденного им воочию.

Во второй том вошли романы «Иудей» и «Глаголют стяги».

Исторический роман X века

---

Бранным духом опалило и Ядрея, который все на реке трудился. Замкнувшись в себе, он стоял в стороне от веяний новой жизни, но когда узнал он, что рать собирают против ехидных эллинов, он бросил свой челнок и сети и поступил простым воем в полк великокняжеский: на этот раз бока им, чертям, уж настратилатят как полагается!..

Наступил наконец и заветный день похода. Пешие вои по челнам расселись, а конные за городом на поле построились. В блистательных доспехах воинских, в сопровождении старших дружинников Володимир вышел на кручу над берегом и оглянул полки свои: экая силушка поднялась!.. Володимир махнул рукой. На Подоле зазвенели трубы, и, тесня одна другую, от берега пошли на стрежень ладьи. Остро блистало на солнце оружие, и мокрые весла бросали молнии. Весёлый луговой ветер доносил дружное пение: первые челны были заняты Бояном с его гуслярами и певцами. И закипела река…

Володимир, стараясь скрыть своё волнение, обернулся. Отроки подали ему богато разубранного коня. Уздечка наборная огнём горела, под лебединой шеей коня был пышный, по старой скифской моде, науз, чёрно-бархатный подклад был весь вышит золотом. Князь вскочил в седло. Он чувствовал за плечами крылья. И с черным свёрнутым стягом во главе — его «взволачивали» только перед началом боя — дружина, лязгая оружием, выровнялась за князем. Ударили в бубны, песнь удалая вспыхнула — Русь пошла в поход…

Весело прошли Вятичевы холмы, прошли селение Стайки, где обычно купеческие караваны ради бережения в стайку собирались, и вдруг с головной ладьи послышался строго-суровый покрик старого вожатого-лоцмана:

— Не спи-и-и-и-и!..

То начинались жуткие пороги. Первый из них так и назывался «Неспи». Днепр тут был узок, и три скалы — звавшиеся Троянами — безмолвно, но сурово предостерегали пловцов о близкой опасности. Караван жался к левому берегу. У Троянов вода, крутясь страшными воронками, низвергалась по острым камням с оглушительным шумом вниз. Одни из гребцов, раздевшись донага, спустились в воду, чтобы ногами нащупывать среди каменных гряд русло, а другие, на ладьях, из всех сил боролись с быстриной.

Благополучно прошли первую лаву и весело пошли дальше: целых семь вёрст можно было плыть спокойно. И достигли второго порога, носившего старинное название «Островуни праг», ибо тут перед порогом был большой остров, весь заросший тальником, камышом и высокой травой. Прошли третий, «Геландри», что по-древнеславянски значит — шум, звон, сумятица, и подошли к самому страшному — «Неясытцу». Над ладьями испуганно закружились грузные, розовые пеликаны, которые гнездились тут по камням тысячами. Князь с дружиной и конными полками первый подошёл берегом к страшному месту — много русской крови тут пролито было! — и вдруг дозорные подметили впереди печенегов… Сознание, что степняки, данники, дерзнули теперь загородить путь руси, гневной молнией опалило всех.

И вдруг от степняков отделилось несколько всадников и шагом поехали навстречу русским полкам. Все насторожились и недоумевали: в чём дело? Но вскоре всё разъяснилось: то сын Кури, когда-то ворога Святославова, с дарами выехал приветствовать великого князя… И поднёс бородатый, рослый печенег, повелитель степей, русскому князю превосходную шкуру леопарда, — князья очень любили дарить один другого этим, — и невольниц, и жёлтый череп, оправленный в золото. Володимир немножко нахмурился на последний подарок: это было не в обычае.

— То череп отца твоего, Святослава, княже… — почтительно сказал степняк.

Володимир все был в нерешительности: что это, намёк, предостережение или уже полная покорность? Смутилась и дружина. Но достаточно было посмотреть на эти суровые, бородатые лица, чтобы почувствовать, что сила печенежская уже сломана… И в то время как князь с дружинниками дружелюбно беседовали с печенежскими князьями, вои и кощеи выгрузили ладьи и берегом понесли товары в обход порогов, а за товарами с шумом великим понесли и потащили мокрые, тяжёлые ладьи. Волок был около двух вёрст. А там снова началась погрузка.

Печенеги, пыля, ушли в свои степи, а русская рать бодро прошла и «Вулнипраг» с его широким, всегда волнующимся разливом, и порог «Гадючий», и «Стравун» и, пройдя прежде опасное место у перевоза Кичкас, остановилась на Хортице. Князь с дружинниками, переправившись в ладьях на остров, принёс у векового дуба, в кругу из воткнутых стрел, благодарственную жертву богам за счастливое плавание… Радостно-воинственное настроение в рати нарастало…

От Хортицы начиналось уже привольное плавание. Днепр был здесь во всей своей красе и силе и разбивался на многие рукава. Это было уже Олешье непроходное. Русь через четверо суток вышла на морской берег, конные и пешие соединились, но, вместо того чтобы поворотить на запад, к «царским землям», по старинному пути, рать повернула вдруг по приказанию князя на восток, к Тавриде светлой: грека и отсюда можно было потеснить так, что в Царьграде завопят…

Вдали на обожжённых утёсах, как марево, встало над лазурным морем видение большого и богатого города: то была заветная Корсунь, а по-эллински Херсонес. Отсюда недавний робичич хотел начать разговор с гордым Царьградом уже не как почтительный и робкий проситель, а как глава молодой Руси… Это в рати чувствовали и одобряли всё до последнего обозного. Ядрей сумрачно раздувал ноздри: теперь засыплют этим стратилатам за ворот!.. И в этой надежде смягчалась его тоска по своим лесам и по далёкой, но не забытой Дубравке милой.

XXIX. В КОРСУНИ

Грозы от его престола по земле текут.

И — «нача Володимир доспевати, яко взяти город». О том, чтобы взять его «копьём», приступом, и речи быть не могло: засада его[9] была значительна и за высокими заборалами крепости жители могли спать спокойно до тех пор, пока из Византии не подоспеет помога. Володимир обложил город со всех сторон, уставил тараны, пороки и пращи и, по обычаю Руси, стал возводить вкруг стен насыпной вал. Было очень жарко, дружина раскисала, работа подвигалась довольно вяло. Поэтому был пущен — больше от нечего делать — слух, что корсунцы уносят по ночам землю тайными ходам в город. Стали искать тайных ходов — их не оказалось. Почёсываясь и позёвывая, стали продолжать насыпку вала. Пороки били в стены. Пращи посылали в город тяжёлые камни. Князь с дружиной в шатре разубранном пировал, истребляя по случаю жары всякой «вологи» неисчислимое количество, и квасу, и меду, и вина, и олуя — светлого норманнского пива, который элем прозывается. Муромец от бездействия очень скучал и, притулившись где-нибудь в холодке, храпел целыми часами. Он даже толстеть стал, и это беспокоило его: кольчуга-то и так едва сходится!

А в Корсуни попы все молебны пели, чтобы Господь пришёл к ним поскорее на помощь, и смотрели в лазурную даль моря: не бегут ли от горизонта ветрила красные? Но ветрил не было. Тогда начальство снова заставляло попов молебны петь. Среди корсунцев было, конечно, не мало людей предприимчивых, которые уже подумывали втихомолочку о том, как бы, несмотря на молебны, руси город предать и тем покончить неудобства осады и — получить награду свою. Особенно думал о том Анастас, который занимался поставкой молодых красавиц на цареградское торжище и повсюду…

И вот раз, когда попы, по обыкновению, взывали с городской площади к Господу о помощи, со стены полетела в русский стан стрела с грамотицей малою, в которой на очень плохом русском языке неизвестный друг извещал сиятельнейшего русского князя, что стоит только перекопать воду, которая шла в город под землёй трубами с восточной стороны, и Корсунь сдастся. Володимир так и сделал, и стали люди в городе изнемогать «жажею водною».

И — сдали город. Князь Володимир с дружиной своей чубатою и воями при звуках труб и бубнов торжественно въехал в богатую Корсунь. В тот же вечер Анастас — высохший, кривой грек, липкий, как осенняя муха, — добился, чтобы его допустили перед светлые очи князя.

— Это я пустил к тебе стрелу, княже… — заюлил, закланялся и заулыбался грек. — Ах, глупый народ: разве можно сопротивляться и гневить такого блистательного князя?!

С первой же ночи он снабдил и князя, и всю дружину красивыми девицами и чрезвычайно скоро сделал себя совершенно необходимым при дворе завоевателя. А попы грецкие тем временем пели молебны, благодаря Господа за прекращение брани.

И в Царьград было снаряжено пышное посольство: великий князь киевский Володимир желает взять за себя царевну Анну, а не то и Царьграду будет то же, что и Корсуни. На ушко говорили, что Анне было уже под тридцать, что это был подсохший уже перестарок, но она была дочь и сестра императоров византийских, и этого было достаточно… Муромец, провожая посольство, просил привезти ему из Царьграда лук какой поспособнее…

В свите посольства ехал, между прочим, и Ядрей, как человек бывалый и по-эллински борзо говорить гораздый. Он был смущён ещё больше прежнего: по рати ходили тёмные слухи, что князь задумал будто креститься!.. Неужели и его обольстили окаянные прелестями своими? Отец его погиб благодаря козням их Стратилата, а он, ни на что не глядя, лезет в расставленную ему ловушку!.. Но когда ладьи посольские ткнулись вострыми, отбелёнными морской волной носами в песок морской, в глубине Рога, неподалёку от церкви святой Мамы, и увидел он опять пышные картины великого города, в нём поднялись сомнения с другой стороны: уж не бесы ли лесные, тёмные, прельстили его, заставив усомниться и почти отказаться от веры крещёных? Гляди-ка, какое тут богатство, какая сила всего!..