Татьяна Лунина - Когда забудешь, позвони

• Название: Когда забудешь, позвони
• Автор: Татьяна Лунина
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзикнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-025652-3, 5-271-09631-9, 5-9578-1120-3

Шесть лет в тишине и покое женского монастыря — и возвращение домой, в безумную круговерть столичной жизни!

Туда, где для когда-то блестящей телесценаристки открываются весьма своеобразные «новые перспективы» торговки-челночницы!

Туда, где единственный друг и единственный мужчина, еще не забывший, что значит «любить и защищать женщину», — бывший ученый, ныне «с низов» проходящий путь к богатству и положению «крутого нового русского»! Это — наша Москва.

Как же непросто здесь выжить!

Как же трудно здесь стать счастливой!

---

— Да, конечно, обязательно.

Женщина назвала адрес, куда подъехать, и, коротко попрощавшись, положила трубку. Иваныча знали многие, обзвонить надо всех — не до бесед. Да и о чем говорить? Речи нужны живым, мертвым — тихая память. Не спуская во дворе глаз с Черныша, Борис думал о том, как скуп человек на добрые слова при жизни и как щедр, когда сказать их уже некому, только — о ком.

Иваныча хоронил почти весь институт. Кроме директора, его широкая мясистая физиономия не мелькнула нигде. Впрочем, Глебову было не до поисков. Глядя на неподвижное строгое лицо с закрытыми глазами и уникальные руки, помогавшие прежде не одной сотне людей и приборов, а теперь безжизненно лежащие одна на другой с вставленной между пальцев горящей свечой, Борис испытывал чувство вины. Не дослушал, не вник, недооценил — исповедь старого человека, у которого болела душа. Не за себя — за всех.

— Борис Андреевич, — рядом проявился бывший соратник, трус и карьерист, ныне занимавший его кабинет, Афанасий Крестовский, — Люба просила передать, что ждет вас на поминки.

— Кто? — не понял Борис.

— Дочка Иваныча.

— Вы хорошо с ней знакомы? — усмехнулся предшественник.

— Я помогал с организацией похорон, — коротко пояснил Крестовский. — Там и познакомился.

— Борис Андреевич, вы поедете с нами помянуть отца? — К ним подошла моложавая, пухленькая женщина лет сорока. Светлые волосы покрывал черный прозрачный шарфик, покрасневшие от слез глаза вопросительно смотрели на человека, которого отец считал своим другом.

— Да, конечно! — не задумываясь, ответил он.

— Простите, я на минутку. — Крестовский взял женщину под локоток, отвел в сторонку, что-то шепнул и опустил сложенный вдвое конверт в дамскую сумочку.

«Идиот! — разозлился на себя Борис. — Вместо гонора взял бы лучше доллары». Он достал бумажник, быстро исследовал содержимое — слава богу, не пустой, — незаметно выпотрошил и сунул деньги в карман пиджака, чтобы без суеты разом отдать все дочери Иваныча.

— Борис Андреевич, — рядом опять проявился Крестовский, — вы на машине?

— Нет.

— Поедемте со мной. Я знаю дорогу, и у меня свободно.

Борис медлил: ехать с этим перевертышем охоты нет никакой. Но вспомнил конверт, опущенный в черную сумку, и передумал. Бывает, люди и меняются, иногда даже в лучшую сторону.

— Поговорить надо, Борис Андреевич, — тихо добавил нынешний зам.

— Хорошо!

Пока шли к машине, встретил много знакомых лиц. Их радость была такой неподдельной, а традиционное «как жизнь?» таким искренним, что Глебов почувствовал себя растаявшим от тепла пломбиром.

— Помнит вас народ, Борис Андреевич! — улыбнулся Крестовский, усаживаясь за руль.

— Ну да, — буркнул Борис, — еще скажите: любят и чтут.

— Насчет любви не знаю, — развеселился «сменщик», поворачивая ключ зажигания, — а вот что ждут, доподлинно известно. — И плавно тронулся с места.

— А у вас, Афанасий Юрьевич, появилось чувство юмора, — хмыкнул пассажир, — с чем и поздравляю.

— Спасибо! — не остался в долгу «юморист». — Только это и помогло выжить, как вы понимаете.

— Нет, не понимаю. Потому как предпочитаю жить — не выживать.

— Человек предполагает, а Бог располагает, — туманно отозвался Крестовский, выруливая на шоссе. Потом посерьезнел и, пристально глядя перед собой в лобовое стекло, сразил: — Борис Андреевич, я уполномочен просить вас вернуться в институт.

— Здесь можно курить? — невозмутимо поинтересовался Борис.

— Да.

Глебов закурил. Предложение было таким нелепым и так по-детски прозвучало, что реагировать на него было бы смешно.

— Борис Андреевич, понимаю, такой разговор не ко времени и не к месту. Но дома вас не застать, рабочий телефон никому не известен, а ситуация промедления не терпит. Мы просим вас о встрече.

— Кто — мы?

— Группа товарищей, — с улыбкой уклонился от ответа Крестовский.

— Вряд ли у меня найдется время для групповых бесед. Работа, знаете ли.

Уполномоченный надолго замолчал, внимательно наблюдая за дорогой. Потом серьезно заявил:

— Из института уходит директор. Я на это место не пойду ни за какие коврижки. Хватит, отскакался в чужих седлах! Жизнь научила адекватно оценивать собственные возможности и, как сказал бы покойный Иваныч, нэ лэзть попэрэд батьки в пэкло.

— Прекрасно, но при чем здесь я?

— Институт дышит на ладан. Финансирование — мышкины слезы покажутся озерами в сравнении с теми крохами, что нам достаются на исследования.

— Мы, кажется, едем в «Ауди», — невинно заметил Борис.

— Согласен, я не бедствую, как и остальное руководство. Но лучше всем прилично зарабатывать и уверенно смотреть в будущее, чем единицам набивать карман, ловя сегодняшний день. А жить хотелось бы не единым днем.

— Я вам не верю.

— Придете в институт — поверите. Здесь — здравая логика и трезвый расчет, ничего больше. Сейчас мы клюем по зернышку, а с умом можно и сытыми быть, и закрома набить.

— Если все так хорошо просчитываете, зачем вам чужой ум? По-моему, у вас и своего достаточно.

— Э, нет, — усмехнулся умник, сворачивая в тихий переулок, — тут нужен ум иного толка. Вашего, Борис Андреевич. — Припарковался у серого девятиэтажного дома, заглушил мотор. — Вы — ученый до мозга костей. А кто заразился вирусом науки, не излечится вовек. И вы — руководитель по призванию. Редкое сочетание, жаль только, поняли мы это поздно. Но лучше, как говорится, поздно, чем никогда. Уверен, вам не безразлична судьба ваших коллег. С кем многое пройдено, того из жизни просто так не вычеркнуть. Вас ждут и люди, и наука. Подумайте над нашим предложением, Борис Андреевич. Но прошу: недолго. Свято место, как известно, пусто не бывает. Посадят в директорское кресло какого-нибудь бойкого выскочку-недоучку, каких сейчас хоть пруд пруди, и конец нашему дому — уйдет народ к другому.

— Все не уйдут, — неуверенно возразил Борис.

— После вашего ухода уволилась треть. Лучшая. Еще треть разбрелась за эти годы. Остались самые стойкие — фанаты науки и те, кто никому не нужен. Полагаю, при новом руководстве и этих надолго не хватит. — Глебов не верил своим ушам. С ним разговаривал не пройдоха, который когда-то не устоял перед заманчивым посулом. Рассудительный, осторожный, неглупый человек убеждал сейчас согласиться со своими доводами. А доводы достаточно веские, и спорить с ними трудно. Но как же, видно, не просто досталось бедолаге право быть сытым! Такая метаморфоза с безмятежным покоем не уживается. — Можно хлопнуть дверью один раз и плюнуть с досадой на глупцов, что за ней остались, — негромко продолжал преемник. — Но не стоит упираться, когда тебя просят войти. Ваши идеи, Борис Андреевич, могут и должны спасти институт. Не думаю, что вы к этому индифферентны. — Он перегнулся через Бориса и открыл дверцу с его стороны. — Засим, как говаривали прежде, разрешите откланяться. Мне нужно заехать еще в одно место. Я с Любочкой договорился, что задержусь. Всего хорошего, Борис Андреевич! Очень надеюсь увидеться. И поработать вместе, как в старые добрые времена. А вы согласны, что они были не такими уж и черными, скорее полосатыми? — И, не дожидаясь ответа, повернул ключ зажигания. — Удачи вам!

На поминках Крестовский появился через час, когда Борис, извиняясь за ранний уход, прощался с хозяйкой. В прихожей Глебов вручил смущенной, заплаканной Любовь Ивановне деньги, которые, на счастье, оказались в его бумажнике.

Через четыре дня русский профессор повез Жака на первый сеанс. Отец и сын де Гордэ прилетели в Москву неделей раньше оговоренного срока. Но их спешка понятна. Когда дело касается жизни, летят к черту все сроки. Отец упрямо рвался поехать третьим, однако это был не тот случай, когда Бог благоволит троице, и Глебов настоял на дуэте. Всю дорогу Борис боролся с искушением спросить, почему же мадам Васса не прилетела? Заодно и взглянула бы на родные места. Кажется, тоска по родине — не придуманная морока, неужели новоявленную парижанку не тянет в Москву? Наконец не выдержал и равнодушно (!) бросил короткую фразу.

— Madam Vassa doesn't want to come to Moscow, isn't it?[9] — На чужом языке это прозвучало довольно глупо и вместо формальной вежливости выдало бестактное любопытство.

— I don't know[10], — еще короче ответил Жак. Вот эти слова и непритворный тон ясно дали понять, насколько не волнуют его чужие проблемы, когда своя печенку грызет и запросто может свести в могилу.

Больше разговаривать было не о чем, наступала пора от слов переходить к делу, и через пятнадцать минут вишневая «восьмерка» въезжала на участок, огороженный низким частоколом.

— С Богом, — пробормотал Борис, поднимаясь на крыльцо бревенчатого дома.

— What?[11] — спросил Жак. Его и без того бледное лицо стало совсем серым: дорога, волнение и страх перед неизвестностью порядком измучили беднягу.

— Good luck![12] — ободряюще улыбнулся Глебов.