Марио Льоса - Разговор в «Соборе»

• Название: Разговор в «Соборе»
• Автор: Марио Льоса
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-8291-0045-2

Роман «Разговор в „Соборе“ — один из наиболее значимых в творчестве известного перуанского писателя Марио Варгаса Льосы (род. в 1936 г.). Оригинальное и сложное по стилю произведение является ярким образцом прозы XX века.

---

— Лед приготовь, Карлота, и можешь идти спать, — сказал он. — Да не стойте же в дверях, сядьте. Вы с чем предпочитаете? С содовой, с минеральной? Ах, чистый? Разделяю ваш вкус.

— Что это все значит? — шевеля непослушными губами, выговорила она наконец. — Куда вы меня привезли?

— Вам не нравится? — улыбнулся он. — Ну да, вы, наверно, привыкли к более фешенебельной обстановке.

— Кто эта женщина, про которую вы спрашивали горничную? — задыхаясь, прошептала она.

— Моя любовница, ее зовут Ортенсия, — сказал он. — Вам льду побольше? Поменьше? Ваше здоровье. Вот видите, не хотели пить, а стакана как не бывало. Позвольте вам налить.

— Я знала, мне говорили, что вы — самый отвратительный негодяй, какой только есть на свете, — вполголоса сказала она. — Чего вы хотите? Унизить меня? Вы за этим меня сюда привезли?

— Затем, чтобы мы выпили и поболтали, — сказал он. — Ортенсия — не мне чета: она, конечно, не такая утонченная и благопристойная дама, как вы, но все-таки производит приятное впечатление.

— Ну, дальше, дальше, — сказала женщина. — Интересно, до чего вы дойдете. Дальше.

— Вас бесит больше всего, что я — это я, — сказал он. — Будь перед вами человек вашего круга, вы бы такого омерзения, вероятно, не испытывали?

— Нет. — Зубы ее на мгновение перестали стучать, губы — дрожать. — Но человек моего круга и не позволил бы себе такого.

— Так, значит, дело не в том, что придется другому отдаваться, а в том, что этот другой — чоло, плебей, — сказал он, сделав глоток. — Разрешите, я налью?

— Чего вы ждете? Хватит! Где тут у вас кровать, на которой вы мучаете своих жертв, мерзкий шантажист? — сказала она. — Вы что, думаете, если я напьюсь, мне будет не так противно?

— Вот и Ортенсия, — сказал он. — Нет-нет, не вставайте, не надо. Здравствуй, крошка. Позволь тебе представить — дама-незнакомка. Сеньора, это Ортенсия. Чуть пьяновата, но, как видите, очень мила.

— Чуть? — засмеялась Ортенсия. — Да я на ногах не стою. Очень приятно, дама-незнакомка, рада познакомиться. Вы давно приехали, Кайо?

— Пять минут назад, — сказал он. — Садись, выпей с нами.

— Вы не думайте, я не ревную, просто любопытно, — засмеялась Ортенсия. — К таким красоткам я никогда не ревную. Ох, ну я и надралась. Ты не куришь?

— Выпей, полегчает, — сказал он, протягивая ей стакан. — Ну и где же ты была?

— У Люси, — сказала Ортенсия. — Да, я заставила Кету увезти меня оттуда: они все перепились, совсем с ума посходили. А чокнутая Люси устроила полный стриптиз, можешь себе представить. Ваше здоровье, дама-незнакомка.

— Вот погодите, проведает об этом наш друг Ферро, он эту Люси крепко отшлепает, — сказал он с улыбкой. — Люси — это подруга Ортенсии, сеньора, и любовница одного господина по фамилии Ферро.

— А вот и нет. — Ортенсия, хохоча, повернулась к женщине. — Ровно наоборот. Ему как раз очень нравится, когда Люси вытворяет что-нибудь такое, он страшно развратный тип. Ты разве не помнишь, как он ее заставил плясать голую вот на этом самом столе? Ух, как вы лихо пьете, дама-незнакомка. Налей своей гостье еще, не жмись.

— Ферро этот — очень славный человек, — сказал он. — Только меры не знает. И удержу.

— Да уж, особенно насчет женского пола, — сказала Ортенсия. — Его сегодня не было, а Люси до того разошлась, что, говорит, не придет до двенадцати, позвоню ему домой и такое устрою. Ну ладно, это скучно, давайте музыку заведем.

— Мне пора идти, — пробормотала женщина, ни на кого не глядя и не трогаясь с места. — Вызовите, пожалуйста, такси.

— Одна, так поздно? — сказала Ортенсия. — Не боишься? Смотрите, эти таксисты — форменные бандиты.

— Минутку, я только позвоню, — сказал он. — Лосано? Вот что: завтра к семи утра доктора Ферро из-под стражи освободить. Да, да, сами проследите. Ровно в семь чтоб он был на свободе. Все, Лосано. Спокойной ночи.

— Ферро посадили? Нашего Ферриту? — сказала Ортенсия.

— Вызови-ка нашей безымянной даме машину, Ортенсия, и помалкивай, — сказал он. — А вы, сеньора, никого не опасайтесь, я распоряжусь, чтоб постовой вас проводил до самого дома. Мы в расчете.

III

А любила ли хозяйка дона Кайо? Должно быть, не очень. Она и плакала-то не потому, что он ее бросил, а потому, что без средств оставил: негодяй, сволочь такая. Сама виновата, говорила ей сеньорита Кета постоянно, сама виновата, даже машину не сумела из него вытрясти, даже дом на свое имя перевести. Но в первые недели ничего в доме не изменилось: холодильник и шкафы набиты припасами, как всегда, Симула по-прежнему подсовывала липовые счета, и жалованье они все три к концу месяца получили полностью. В то воскресенье, когда встретились в Бертолото, сразу заговорили про хозяйку. Что ж с ней теперь будет, кто ей теперь поможет? А Амбросио: ничего, она женщина смышленая, поворотливая, петух пропеть не успеет, как заведет себе нового. Не надо так про нее говорить, сказала ему Амалия, это нехорошо. Пошли они в кино, на аргентинскую картину, а когда вышли, Амбросио стал пришепетывать и присвистывать на аргентинский лад, да перестань же, с ума сошел, смеялась Амалия, и вдруг привиделось ей лицо Тринидада. Потом оказались в комнатенке в Чиклайо и уже стали раздеваться, как вдруг какая-то бабенка лет сорока, ресницы накладные, постучалась, спросила Лудовико, а когда Амбросио сказал, что, мол, уехал в Арекипу и еще не вернулся, лицо у нее вытянулось. Ушла, Амалия стала смеяться над ее ресницами, а потом спросила, что же в самом деле с Лудовико? Дай Бог, чтоб все обошлось, до чего ж у него душа не лежала ехать в Арекипу. Пообедали в центре, гуляли, покуда не стемнело. Присели на лавочку на проезде Республики, разговаривали, глядя, как мимо катят машины. Подул ветерок, Амалия притулилась к нему, а он обнял ее за плечи: ты хотела бы, Амалия, своим домом жить, выйти за меня замуж? Она глядела на него удивленно. Скоро уж они смогут пожениться, завести детишек, Амалия, я коплю деньги. Неужели правда? Неужели будет у нее свой дом и дети? Казалось это таким далеким, невозможным, и Амалия, лежа в кровати, глядела в потолок, пыталась представить, как она будет жить с ним, готовить, обстирывать. И ничего не придумывалось, не представлялось. Да почему же, дура? Сколько людей женятся, почему бы и ему на тебе не жениться?

Минул месяц, как ушел дон Кайо, и вот однажды хозяйка вихрем ворвалась в дом и сразу — за телефон: Кетита, все в порядке, со следующей недели толстяк меня берет, сегодня же начинаю репетировать. Ну конечно, надо обрести форму, да-да, гимнастика, турецкие бани. Вы, сеньора, вправду будете на сцене выступать? Ну конечно, Амалия, как и раньше, только я поломала себе карьеру из-за этого недоноска, а теперь все начну сначала. Идем, я тебе покажу, ухватила она ее за руку, потащила по лестнице, а в кабинете вытащила альбом, тот самый, что ты искала, подумала Амалия, да никак найти не могла. Смотри, смотри, и гордо показывала ей себя в разных видах: в длинном платье до полу, в купальном костюме, с высокими гребнями в волосах, а вот с короной на голове посылает воздушные поцелуи. Нет, ты послушай, Амалия, что про меня писали газеты: и собой необыкновенно хороша, и такой знойный у нее был голос, и каким громовым успехом пользовалась. С того дня все в доме пошло кувырком: хозяйка говорила только про репетиции, села на диету: в полдень — стакан грейпфрутового сока, бифштекс на решетке, а вечером — салат без ничего, умираю с голоду, но ничего, ничего, да закройте же окно, сквозит, дует, если я заболею перед дебютом, руки на себя наложу, и курить бросила, табак для артиста — яд. Однажды Амалия слышала, как она жаловалась Кетите: ничего вперед не дает, такой скупердяй, но ничего, ничего, главное — не упустить шанс, завоевать публику, тогда можно диктовать условия. Ушла она к тому толстяку часов в девять, в брючках, в тюрбане, с чемоданчиком, а вернулась под утро, накрашенная сверх всякой меры. Раньше главная забота была чистота, а теперь — как бы похудеть. Газеты читала чуть не с лупой: послушай, Амалия, что про меня пишут, а если еще кого-нибудь хвалили — то: да у нее все куплены с потрохами.

И вскоре опять начались вечеринки, пошли гости. Среди гостей Амалия иногда узнавала тех лощеных нарядных стариков, что бывали и при доне Кайо, но большинство теперь составляла совсем другая публика: помоложе, попроще одеты, и машины их не ждали, но зато какие веселые, пестрые, яркие, шумные — артисты, жужжала ей в ухо Карлота. Хозяйка развлекалась на всю катушку: сегодня у нас креольская вечеринка, Амалия! Симуле заказывалась утка с рисом или курица в перечном соусе, всякие закуски, покупалось пиво. Теперь уже хозяйка не запирала буфетную, не отсылала их с Карлотой спать. Амалия видела все это сумасшедшее веселье: хозяйка перепархивала из одних объятий в другие, в точности как ее подружки, не противилась поцелуям, больше пила, скорее напивалась. И все-таки, хоть этого и следовало ожидать, Амалия, увидав наутро после очередной гульбы выходящего из ванны мужчину, застыдилась за хозяйку, а потом даже разозлилась: прав оказался Амбросио, петух пропеть не успел, а она уж утешилась. Через месяц подцепила другого, еще через месяц — третьего. Ну, а к ним, к горничным, все равно была очень добра, и если Амбросио спрашивал, как поживает твоя хозяйка, приходилось ему врать, что с тех пор, как дон Кайо ушел, она все грустит — чтоб не думал про нее плохо.