Марио Льоса - Разговор в «Соборе»

• Название: Разговор в «Соборе»
• Автор: Марио Льоса
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-8291-0045-2

Роман «Разговор в „Соборе“ — один из наиболее значимых в творчестве известного перуанского писателя Марио Варгаса Льосы (род. в 1936 г.). Оригинальное и сложное по стилю произведение является ярким образцом прозы XX века.

---

— Не я был мозгом этого заговора, вам это известно, дон Кайо, — сказал дон Фермин. — Я с самого начала сомневался в успехе. Со мной никто не советовался, мне представили это как решенное дело.

— Эспина утверждает, что вы и Ланда щедро субсидировали планируемый переворот, — сказал он.

— Вам ли не знать, что я не вкладываю средства в сомнительные предприятия, — сказал дон Фермин. — Деньги я давал в 48-м году, я выворачивался наизнанку, убеждая деловых людей поддержать Одрию, потому что верил в него. Надеюсь, президент не забыл об этом.

— Президент — горец, — сказал он, — а у горцев хорошая память.

— Если и вправду переворот замышлял бы я, дело бы не кончилось для Эспины так плачевно, если бы план разрабатывали мы с Ландой, то вовлекли бы в заговор не четыре гарнизона, а десять. — Дон Фермин говорил без всякого высокомерия, неторопливо, со спокойной уверенностью, а он подумал: впечатление такое, будто я впустую тратил слова, а моя святая обязанность — знать все это. — С десятью миллионами солей любой заговор в Перу обречен на успех, дон Кайо.

— Сейчас я еду во дворец, буду говорить с президентом, — сказал он. — Сделаю все от меня зависящее, чтобы расположить его в вашу пользу и уладить дело ко всеобщему удовольствию — по крайней мере, в части, касающейся вас, дон Фермин. Вот и все, что могу сообщить вам в данную минуту.

— Меня арестуют? — сказал дон Фермин.

— Пока нет. В худшем случае вам предложат на некоторое время покинуть страну, — сказал он. — Однако не думаю, что эта мера понадобится.

— Ну-с, а какие же меры будут приняты против меня? — сказал дон Фермин. — Экономические, я так понимаю. Вы ведь знаете, большая часть моих средств вложена в государственные предприятия.

— Постараюсь, чтобы вы этого избежали, — сказал он. — Президент — человек не мелочный и не злопамятный, надеюсь, что вскоре он пойдет на мировую. Больше пока ничего сказать не могу.

— А наши с вами дела, надо полагать, подлежат забвению? — сказал дон Фермин.

— Я бы даже сказал — захоронению, — поправил он. — Я с вами не лукавлю, дон Фермин. Прежде всего, я — человек режима. — Он помолчал и добавил тише и не таким безразличным тоном: — Знаю, вы переживаете сейчас трудное время. Нет-нет, речь не об этом заговоре. Я про вашего сына, того, который ушел из дому.

— А что с Сантьяго? — Дон Фермин стремительно повернулся к нему. — Вы все еще преследуете мальчика?

— Нет, за ним походили несколько дней, сейчас наблюдение снято, — успокаивающе заверил он. — Похоже, это печальное происшествие внушило ему отвращение к политике. С прежними своими друзьями не встречается, вообще ведет себя образцово.

— Вы знаете о Сантьяго больше, чем я: мы с ним уже несколько месяцев не виделись, — пробормотал дон Фермин, поднимаясь. — Что ж, засим позвольте вас оставить, я очень устал сегодня. До свиданья, дон Кайо.

— Во дворец, Лудовико, — сказал он. — А этот увалень опять заснул. Не надо, не надо, не буди его.

— Приехали, — смеясь, сказал Лудовико. — Вот и вас сморило, дон Кайо. Всю дорогу спали, даже похрапывали.

— Доброе утро, наконец-то, — сказал майор Тихеро. — Президент пошел отдохнуть, но генерал Паредес и доктор Арбелаэс ждут вас, дон Кайо.

— Он попросил не будить его, если не случится чего-нибудь чрезвычайного, — сказал Паредес.

— Ничего чрезвычайного, я заеду потом, — сказал он. — Вместе, вместе. Доброе утро, доктор.

— Поздравляю вас, дон Кайо, — с затаенным сарказмом сказал Арбелаэс. — Без шума, без единого выстрела, не пролив ни капли крови подавили мятеж, ни у кого не прося ни совета, ни помощи. Это настоящая победа, дон Кайо.

— Хотел пригласить вас отобедать, я бы вам рассказал все в подробностях, — сказал он. — До последней минуты признаки были весьма неопределенны, а сегодня ночью медлить уже было нельзя, надо было действовать, вот я и не успел ввести вас в курс дела.

— Я, к сожалению, днем занят, но все равно — спасибо, — сказал Арбелаэс. — Теперь уже можно не беспокоиться, дон Кайо, в курс дела меня ввел президент.

— В иных обстоятельствах, доктор, приходится нарушать субординацию, — пробормотал он. — Ночью надо было не докладывать по инстанциям, а принимать решения.

— Разумеется, — сказал доктор Арбелаэс. — На этот раз президент удовлетворил мое прошение об отставке, чему я, поверьте, бесконечно рад. Так что трений у нас с вами больше не будет. Президент намерен пересмотреть состав кабинета — не сейчас, а когда окончатся торжества, но решение уже принято.

— Я буду просить президента изменить его: не принимать вашу отставку, — сказал он. — Вы вправе мне не верить, но мне хотелось бы по-прежнему служить под вашим началом.

— Под моим началом? — Доктор Арбелаэс расхохотался. — Недурно. Будьте здоровы, дон Кайо. Всего хорошего, команданте.

— Поедем, Кайо, выпьем немножко, — сказал Паредес. — На моей машине. Своему водителю скажи, чтоб ехал в штаб округа. Звонил Камино: самолет в одиннадцать тридцать. Ты будешь встречать Ланду?

— Что ж мне еще остается? — сказал он. — Если до тех пор не свалюсь. Еще три часа?

— Как побеседовали с акулой? — сказал Паредес.

— Савала — настоящий игрок: умеет проигрывать, — сказал он. — Ланда меня тревожит сильнее. У него больше денег, а стало быть, спеси. Ну, не будем загадывать.

— А каша-то заваривалась крутая, — зевнул Паредес. — Если б не полковник Кихано, пришлось бы расхлебывать.

— Да, можно считать, строй уцелел благодаря ему, — кивнул он. — Надо бы, чтоб Конгресс поскорей утвердил его производство.

— Два апельсиновых сока, две чашки двойного кофе, — сказал Паредес. — И поскорей, а то мы сейчас уснем.

— Ну, так что тебя беспокоит? — сказал он. — Вымолви, наконец.

— Савала, — сказал Паредес. — Твои с ним дела. Думаю, на этом он тебя и ущучит.

— Нет, — потянувшись, сказал он. — Сто раз пытался, но ничего так и не вышло. Предлагал мне и долю в прибылях, и пай, и купить акции, чего только не предлагал. Ничего не получил.

— Не об этом речь, — сказал Паредес. — Президент…

— Президент знает все досконально, — сказал он. — Есть то-то и то-то, но никто не сможет доказать, что эти контракты были заключены при моем посредничестве. Комиссионных я получал столько-то, в наличных. Деньги мои — за границей, на текущем счету. Мне уйти в отставку, покинуть Перу? Нет. А что мне надо сделать? Погубить Савалу. Слушаюсь.

— Вот уж это сделать ничего не стоит, — улыбнулся Паредес. — Учитывая его пристрастие к…

— Не учитывая его пристрастие, — сказал он, посмотрел на Паредеса и снова зевнул. — С этой стороны как раз к нему подбираться не стоит.

— Да, ты мне как-то говорил об этом, — улыбнулся Паредес. — Порочность — это единственное, что ты ценишь в людях.

— Его состояние — дом на песке, — сказал он. — Его лаборатория существует только за счет поставок армии. С этим покончено. Его строительная фирма держится на прокладке шоссе и «Унидадес Эсколарес». С этим — все, льгот больше не получит, и ссуды тоже. Наоборот, казна потребует погасить взятое ранее плюс огромные проценты. Не то чтобы он сразу разорится, но ущерб будет весьма ощутимый.

— Не думаю. Дерьмо всегда выплывет, — сказал Паредес.

— Это правда насчет смены кабинета? — сказал он. — Надо, чтобы Арбелаэс остался министром. Предаст, конечно, в любую минуту, но с ним можно работать.

— Перетасовка в кабинете — дело обычное, внимания к себе не привлечет, — сказал Паредес. — А с другой стороны, у бедняги Арбелаэса есть все основания злиться. Сложности могут возникнуть с каждым, кто бы ни сел на его место. Никто не захочет быть простым статистом.

— Я не мог посвящать его в мои дела: слишком рискованно — он очень близок к Ланде, — сказал он.

— Я тебя понимаю и не осуждаю, — сказал Паредес. — И именно по этой причине портфель должен получить ты. Отказываться сейчас ты не имеешь права. Льерена очень настаивал, чтобы в кресло Арбелаэса сел ты. Да и других членов кабинета тревожит, что у нас два министра: один — фиктивный, другой — настоящий.

— Сейчас я скрыт от глаз, никто не может загубить мою работу, — сказал он. — А министр — на виду и, значит, уязвим. Назначив меня министром, окажете большую услугу моим врагам: им только того и надо.

— После этого разгрома их можно в расчет не принимать, — сказал Паредес. — Теперь они притихнут надолго.

— Знаешь, уж друг другу-то мы можем мозги не крутить, — смеясь, сказал он. — Сила режима была в поддержке определенных групп. Теперь все изменилось. Ни Национальный клуб[58], ни армия, ни америкашки прежней страстью к нам не пылают. Пока они раздроблены и распылены, но когда объединятся — объединятся против нас, — можно будет собирать чемоданы. Если твой дядюшка не предпримет мер немедленно, все пойдет к черту.

— Что еще он, по-твоему, должен сделать? — сказал Паредес. — Кто вымел из страны коммунистов и апристов? Кто дал военным то, чего у них отродясь не было? Кто позвал этих господ из Национального клуба в министерства и посольства, кто разрешил им хозяйничать в казне? Кто во всем потрафлял и потакал американцам? Неужели этим сволочам мало? Чего им не хватает?