Марио Льоса - Разговор в «Соборе»

• Название: Разговор в «Соборе»
• Автор: Марио Льоса
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-8291-0045-2

Роман «Разговор в „Соборе“ — один из наиболее значимых в творчестве известного перуанского писателя Марио Варгаса Льосы (род. в 1936 г.). Оригинальное и сложное по стилю произведение является ярким образцом прозы XX века.

---

— Ладно, — сказал Амбросио. — Я вымылся, я чистый.

— Ладно, — сказала Кета. — Так что случилось? А меня разве не было на этой вечеринке?

— Нет, — сказал Амбросио. — Да и самой вечеринки тоже не было. Там что-то стряслось, и почти никто из приглашенных не пришел. Всего трое-четверо, ну, и он среди них. Хозяйка очень сердилась, говорила, что ей в душу плюнули.

— Полоумная считает, что Кайо устраивает вечера для ее развлечения, — сказала Кета. — Как бы не так. Он развлекает своих приспешников.

Они лежали рядом, на спине, оба уже оделись, оба курили. Пепел стряхивали в пустой спичечный коробок, который Амбросио пристроил у себя на груди; конус света из окна падал на ноги; лица оставались в темноте. Не слышно было ни музыки, ни голосов, только изредка скрипел где-то далеко замок или щеколда да иногда с ревом проносился под окнами автомобиль.

— Я сам заметил, что приемы эти не просто так, — сказал Амбросио. — А вы думаете, он для этого и держит сеньору Ортенсию? Чтоб приваживала друзей?

— Нет, не только для этого, — негромко, медленно рассмеялась Кета, провожая взглядом тающую струйку дыма. — Еще и потому, что она хорошенькая и выполняет его прихоти. Ну, так как же все-таки это было?

— Вы тоже, — почтительно сказал он, не поворачиваясь, не глядя на нее.

— Я выполняю его прихоти? — с расстановкой сказала Кета, подождала, пока не погаснет огонек сигареты, и снова рассмеялась тем же медленным полуиздевательским смешком. — Но ведь и твои тоже, а? Тебе ведь недешево обходятся эти два часа со мной, а?

— В заведении выходило дороже, — сказал Амбросио и добавил как бы по секрету: — Вы же за номер с меня не берете.

— Ну, так ему это стоит много дороже, чем тебе, — сказала Кета. — Я — совсем другое дело. Полоумная это делает не за деньги, не из корысти. Ну, и, конечно, не потому, что любит его. По глупости, по простоте душевной. Я вторая дама Перу, Кетита. У меня бывают министры и послы. Совсем дурочка. Никак не поймет, что они ездят к ней в Сан-Мигель как в бордель. Уверена, что это ее друзья, что они приходят ради нее.

— Дон Кайо-то понимает, — пробормотал Амбросио. — Эти сволочи, говорит, меня считают ровней себе. Я, когда его возил, тысячу раз это слышал. И что льстят они ему потому, что он им нужен.

— Это он им льстит, — сказала Кета и без перехода спросила: — Ну, так что же все-таки было на этой вечернике?

— Я несколько раз его там видал, — сказал Амбросио, и что-то едва заметно изменилось в его тоне, и весь он как бы неуловимо подобрался, поджался. — Знал, например, что он с хозяйкой на «ты». Мне его лицо запомнилось, еще когда я дона Кайо возил. Раз двадцать, наверно, я его видал. А он меня — нет. Вот до той самой вечеринки.

— А как ты вообще туда попал? — спросила Кета. — Разве тебя когда-нибудь впускали в дом?

— Нет, только один раз, вот тогда, — сказал Амбросио. — Лудовико прихворнул, и дон Кайо отправил его спать. А я сидел в машине и приготовился уж было всю ночь так прокуковать, а тут вдруг вышла хозяйка и говорит: идем, поможешь.

— Полоумная? — засмеялась Кета. — «Идем, поможешь»?

— Нет, правда, им надо было помочь, они прислугу рассчитали, или она сама ушла, толком не знаю, — сказал Амбросио. — Вот и надо было тарелки подавать, бутылки откупоривать, лед носить. Я, знаете, никогда раньше этим не занимался. — Он помолчал, засмеялся. — Помощи от меня мало было. Два стакана раскокал.

— Кто же там был? — сказала Кета. — Китаянка? Люси? Карминча? Как же это они тебя не углядели?

— Я по именам их не знаю, — сказал Амбросио. — А женщин в тот раз вообще не было. Только мужчины — человека три-четыре. А его я заметил, когда приносил что-нибудь — лед там, тарелки. Он пил как все, а головы не терял. Хмель его не брал. Или, может, он умел вид делать.

— Элегантный такой, и седина ему идет, — сказала Кета. — Наверно, в молодости был просто красавец. Он ведет себя неприятно: этакий самодержец.

— Нет, — твердо и убежденно сказал Амбросио. — Он не напился, как другие, ничего себе не позволял, я видел. Пил рюмку за рюмкой — и ничего. Я видел. И вовсе он себя не считает самодержцем, нет. Я его знаю, и это для меня ясно: нет.

— А почему же ты на него именно обратил внимание? — сказала Кета. — Что в нем было такое особенное?

— Ничего, — прошептал, словно винясь в чем-то, Амбросио. Голос его звучал еле слышно, как бывает, когда говорят о чем-то сокровенном. — Он и раньше раз сто, наверно, на меня смотрел, а тут вдруг мне показалось, что он понял, что смотрит на меня. Смотрел, правда, все равно как на стенку.

— Полоумная так и остолбенела, когда узнала, что ты будешь работать у него, — сказала Кета.

— Я вошел в комнату и словно уже заранее знал, что он сейчас на меня посмотрит, — прошептал Амбросио. — Глаза у него были блестящие и смеющиеся. Как будто он что-то говорил мне без слов. Понимаете?

— И ты до сих пор еще не понял? — сказала Кета. — А вот Кайо, пари держу, обо всем сразу догадался.

— Я понял только, что смотрит он как-то странно, — пробормотал Амбросио. — Он скрывал чего-то. Поднял стакан, поднес его к губам, чтобы дон Кайо подумал, что он собирается выпить, но я — то понял: нет, не для этого. Я опустил глаза и, пока из комнаты не вышел, ни на кого не глядел.

Кета засмеялась, и он мгновенно умолк. Окаменев, ждал, когда она остановится. Снова закурили, и он положил руку на ее колено. Рука не ласкала, а лежала покойно и расслабленно. В комнате было не жарко, но тот кусочек нагого тела, к которому прикасались его пальцы, стал влажным. В переулке зазвучал, постепенно замирая, чей-то голос. Потом зарычал мотор машины. Кета взглянула на часы: два.

— А потом я спросил, не хочет ли он еще льду, — бормотал Амбросио. — Другие гости уже разошлись, вечер кончался, он один сидел. И ничего мне не ответил. Зажмурился и сразу открыл глаза — не могу объяснить как. Не то шутливо, не то с вызовом. Понимаете?

— А ты — нет? — настойчиво спросила Кета. — Значит, ты глуп.

— Это — да, — сказал Амбросио. — Я подумал: он прикидывается пьяным, а может, и вправду напился, а может, хочет подшутить надо мной. Я-то пил на кухне: думаю, может, я напился и мне мерещится бог знает что. Но когда вышел в следующий раз, понял: нет. Было уже часа два или три, не знаю. Я вошел окурки выбросить, пепельницу сменить. Вот тут он и заговорил со мной.

— Ну-ка сядь, — сказал дон Фермин. — Посиди с нами, выпей.

— Это было не приглашение, а приказ, — бормотал Амбросио. — Он не знал, как меня зовут. Хоть и слышал раз сто, как дон Кайо ко мне обращается, но все равно не знал. Так он мне потом рассказал.

Снова засмеялась Кета, и снова он замолк на полуслове, пережидая. Слабое свечение доходило до стула, где в беспорядке лежала его одежда. Табачный дым струился над ними, сворачиваясь таинственными спиралями, расплываясь и тая в воздухе. За окном промчались, словно наперегонки, две машины.

— А она? — уже переставая смеяться, сказала Кета. — А Ортенсия?

Глаза Амбросио заворочались в безмерном смущении: дон Кайо вроде совсем не удивился и неудовольствия не выказал. Поглядел на него сосредоточенно и потом кивнул: можешь сесть. В поднятой руке Амбросио ходуном ходила пепельница.

— А она уже к тому времени заснула, — сказал Амбросио. — Прикорнула в кресле. Она набралась порядочно. А я присел на кончик стула, мне было не по себе — неловко как-то, я стеснялся.

Он потер руки и вдруг, с церемонной торжественностью произнеся «ваше здоровье» и ни на кого не глядя, выпил.

Кета повернулась, чтобы видеть его лицо: глаза его были закрыты, губы плотно сомкнуты, лоб в испарине.

— Ну, этак мы за тобой не угонимся, — рассмеялся дон Фермин. — Налей себе еще.

— Он играл с тобой, как кошка с мышкой, — брезгливо и тихо произнесла Кета. — А тебе, как я понимаю, это нравилось. Нравится чувствовать себя мышкой. Нравится, когда тебя пинают, когда тобой помыкают. Если бы я поначалу была с тобой поприветливей, ты вряд ли бы копил деньги, чтоб лежать тут и плакаться. А на что плакаться? Раньше я думала, что у тебя разные горести, а теперь вижу: нет. Тебе нравится все, что с тобою происходит.

— И я сидел с ними, как равный, и пил с ними. — Голос его был так же тускл, безразличен, и слова выговаривались с расстановкой. — И казалось, что дону Кайо это ничего, а, может, он прикидывался, что ничего. А тот все не отпускал меня. Понимаете?

— Да куда ж ты так гонишь, не торопись, — в десятый раз полушутливо приказал дон Фермин. — Мы за тобой не поспеваем.

— Он в тот раз был совсем другой, я его таким раньше не видел, — сказал Амбросио. — Раньше — это когда он меня не замечал. Он и смотрел по-другому, и говорил. А говорил без умолку, обо всем на свете и вдруг выругался. Такой образованный человек, и культурный, и вид такой, что похож…

Он вдруг замолчал, как бы засомневавшись, и Кета повернула голову: на кого похож?

— На знатного сеньора, — быстро выговорил Амбросио. — Или на самого президента.