Марио Льоса - Разговор в «Соборе»

• Название: Разговор в «Соборе»
• Автор: Марио Льоса
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-8291-0045-2

Роман «Разговор в „Соборе“ — один из наиболее значимых в творчестве известного перуанского писателя Марио Варгаса Льосы (род. в 1936 г.). Оригинальное и сложное по стилю произведение является ярким образцом прозы XX века.

---

— Понятное дело, — сказал ему Амбросио. — Есть у меня немножко прикопленных. Вот я и хотел узнать, не поможете ли вложить их повыгодней. Лудовико говорил: дядя мой — человек в высшей степени понимающий.

— Подольстился, значит, — засмеялась Амалия.

— Его сразу — как подменили, — сказал Амбросио. — По-человечески стал разговаривать.

— Ох уж этот Лудовико, — захохотал тогда дон Иларио; добрая душа: откуда что взялось — такой добряк. — Но он вам сказал чистую правду. Одни рождаются летчиками, другие — певцами. А я создан дела делать.

Он улыбнулся Амбросио не без лукавства: правильно сделал, что ко мне пришел, он его пристроит к месту. Уж он-то придумает что-нибудь, чтоб денежки к деньгам шли. И вдруг, с бухты-барахты: пойдем-ка поедим, проголодался что-то. Понимаешь, Амалия, ведь это что за народ — сразу и есть захотел, и пить.

— Жил он во всех трех своих домах одновременно, и ходили мы с ним из одного в другой, из другого — в третий, — говорит Амбросио. — А потом я узнал, что у него и в Тинго-Марии тоже жена и дети. Можете себе представить?

— Но ты же мне до сих пор не сказал, сколько у тебя отложено, — отважилась спросить Амалия.

— Двадцать тысяч, — сказал дон Фермин. — Да-да, это твои, это тебе. Они тебе помогут исчезнуть, дурень, исчезнуть и начать все сначала. Не надо плакать, Амбросио. Ступай, ступай. Помоги тебе Бог.

— Он закатил мне обед на славу, взяли еще полдюжинки, Амалия, — сказал ей Амбросио. — И за все он платил.

— В делах самое главное — знать, на что можешь рассчитывать, — говорил дон Иларио. — Тут как на войне. Представлять надо ясно, какие силы поднимаешь в атаку.

— На сегодня мои силы — пятнадцать тысяч, — отвечал ему Амбросио. — В Лиме у меня есть еще немножко, так что если дело мне подойдет, привезу попозже.

— Негусто, — задумчиво и старательно шарил во рту дон Иларио. — Но для начала и это сгодится.

— Как же не начать воровать при таком семействе, — говорит Сантьяго.

Амбросио, видите ли, дон, подошло бы что-нибудь связанное с транспортом, потому что он шофер, это уж его стезя. А он, Амалия, улыбался, когда я заговорил про фирму «Транспортная Компания Моралеса», и объяснил, что существует дело уже пять лет, что у него два грузовичка и три фургончика, которые возят пассажиров из Пукальпы в Тинга-Марию и обратно. Но работа, Амбросио, та еще: тут не шоссе, а форменная топь, ни скаты, ни моторы долго не служат — все в клочья. Но ничего, дело идет, не хиреет.

— Вот если б вы мне дали грузовичок, — сказал ему Амбросио. — На первый взнос у меня хватит. А остальное погасится — отработаю.

— Это что же, значит, я своими руками конкурента себе сделаю, — ласково засмеялся тогда дон Иларио.

— Пока не договорились, — сказал Амбросио. — Завтра опять встретимся.

Встретились назавтра, а потом послезавтра, а потом и на следующий день, и каждый раз Амбросио возвращался домой навеселе и дышал на нее пивным перегаром: ну и здоров же пить этот дон Иларио. Через неделю пришли к соглашению: Амбросио будет водить полугрузовичок за пятьсот солей жалованья плюс десять процентов за билеты и войдет компаньоном в одно дело, надежное и верное. Какое дело? — спросила Амалия, увидев, что он мнется.

— Похоронное бюро «Безгрешная душа», — сказал ей Амбросио. — Мы его покупаем за тридцать тысяч, дон Иларио говорит: просто даром. Да мне и делать-то ничего не надо, и покойников видеть я не буду, дон Иларио все берет на себя, а мне каждые полгода — мою долю прибылей. Ну, что ты? Что тут плохого?

— Да нет, плохого ничего, — сказала ему Амалия, — сама не знаю. Наверно, потому что деток хоронить.

— Мы и для стариков будем гробы делать, — сказал ей Амбросио. — Дон Иларио говорит, вернее бизнеса не бывает, потому что рано или поздно все там будем. Доходы — пополам. Говорю же, он все берет на себя — и бесплатно. Об этом только мечтать можно. Верно?

— Так, значит, ты теперь будешь все время ездить в Тинга-Марию? — сказала ему Амалия.

— Да, и мне будет не до этой похоронной конторы, — отвечал ей Амбросио. — Тебе придется. Не зевай, считай, сколько гробов продано. Ты ж совсем рядом. Тебе и из дому выходить не придется.

— Ладно, ладно, — все повторяла Амалия. — Не нравится мне это, а почему — сама не пойму.

— И вот несколько месяцев подряд я то газовал, то тормозил, — говорит Амбросио. — Древней этой машины, наверно, и на свете не было. Называлась «Горный гром».

III

— Так, значит, вы в семье первым женились? — говорит Амбросио. — Подали пример и Чиспасу и сестрице?

Из клиники он заехал в пансион побриться и переодеться, а оттуда — в Мирафлорес. Было только три, но автомобиль дона Фермина стоял у ворот. Дворецкий встретил его с видом значительным и недовольным: господа были очень встревожены тем, что он в воскресенье не пришел к обеду. Ни Тете, ни Чиспаса дома не было. Сеньора Соила смотрела телевизор в заново отделанной комнате под лестницей, где она со своими приятельницами играла по четвергам в канасту[66].

— Наконец-то, — проговорила мать, обратив к нему хмурое лицо. — Пришел узнать, живы ли мы еще?

Он попытался отшутиться — вырвавшись из больничного плена, ты был в превосходном настроении, Савалита, — но она, слушая, бросала долгие взгляды на экран, где шла очередная серия какого-то телеромана, и продолжала пилить его: мы ждали тебя к обеду, Тете, Чиспас, Попейе и Кари не расходились до трех, все думали, ты соизволишь явиться, ты мог бы проявить чуточку больше внимания — ведь знаешь, что отец нездоров. Что он считает дни до встречи с тобой, думает он, что он очень огорчается, если ты не приходишь. Ты думал, Савалита, что он послушался совета врачей, не ездил в свой офис и отошел от дел. В тот день, Савалита, ты понял, что ошибался. Отец сидел у себя в кабинете один, укутав ноги пледом. Он листал какой-то журнал и улыбнулся тебе с ласковой укоризной. Кожа на лице, еще не утратившем летний загар, одрябла, рот как-то странно запал, отчего зубы казались полуоскаленными, словно он внезапно и стремительно похудел килограммов на десять. Он был без галстука, в вельветовой домашней куртке, из-под которой в распахе рубашки виднелась седая волосатая грудь. Сантьяго сел рядом.

— Отлично выглядишь, — сказал он, поцеловав отца. — Как твое здоровье?

— Получше, но твоя матушка и Чиспас делают все, чтоб я чувствовал себя полной рухлядью, — пожаловался дон Фермин. — В контору отпускают ненадолго, заставляют спать после обеда и сидеть здесь часами, как калеку.

— Но это же только пока ты не поправишься, — сказал Сантьяго. — Потом отыграешься за все.

— Я их предупредил, что буду соблюдать этот инвалидный режим только до конца месяца, — сказал дон Фермин. — С первого числа я возвращаюсь к нормальной жизни. Теперь я даже не знаю, в каком состоянии дела.

— Да пусть Чиспас делами занимается, — сказал Сантьяго. — У него ведь, кажется, это хорошо получается?

— Получается, — с улыбкой кивнул дон Фермин. — Он все взял в свои руки. Деловой малый, есть хватка и чутье. Но это не значит, что я согласен стать мумией.

— Кто бы мог подумать, что в Чиспасе прорежется бизнесмен, — засмеялся Сантьяго. — Видишь, как хорошо, что его отчислили из училища. Все к лучшему.

— Да нет, не все, — сказал дон Фермин прежним, ласково-усталым тоном. — Вчера я заезжал к тебе в пансион, и сеньора Лусия сказала, что ты несколько дней не приходил даже ночевать.

— Я был в Трухильо, папа. — Он понизил голос, думает он, как бы доверяя отцу мужской секрет: между нами, папа. — Командировочка. Очень спешно, я даже не успел вас предупредить.

— Ты стал взрослым, Сантьяго, поздно тебя журить или давать тебе советы, — по-прежнему мягко и грустно сказал дон Фермин. — Тем более что толку от этого все равно не будет.

— Ты, надеюсь, не думаешь, что я веду беспутную жизнь? — усмехнулся Сантьяго.

— До меня уже давно доходят тревожные слухи, — прежним тоном сказал дон Фермин. — Тебя видят в барах, в ночных клубах. И не в самых фешенебельных, далеко не самых. Но ты так рьяно отстаиваешь свою свободу, что я не решался тебя ни о чем спрашивать.

— Да, я бываю там — изредка, не чаще, чем другие люди, — сказал Сантьяго. — Ты же знаешь, папа, я не из породы вертопрахов и никакой не кутила. Помнишь, мама чуть не силой заставляла меня ходить на всякие там детские праздники?

— Детские, — рассмеялся дон Фермин. — А теперь чувствуешь себя глубоким старцем?

— Так что можешь пропускать все эти сплетни мимо ушей, — сказал Сантьяго. — Чего другого, а этого можешь не опасаться.

— Я так и думал, сынок, — после долгого молчания сказал дон Фермин. — Поначалу я считал: пусть развлекается, ему это пойдет на пользу. Но потом стал слышать от многих: его видели тут, его видели там, всегда рюмочки и общество самое неподходящее.

— Ну, правда же, у меня нет на кутежи ни денег, ни времени, — сказал Сантьяго. — Чушь какая-то.