Виль Липатов - Лев на лужайке

• Название: Лев на лужайке
• Автор: Виль Липатов
• Жанр: Современная проза

Роман о головокружительной газетной карьере «обаятельного конформиста». Последний роман Автора, изданный спустя 10 лет после его смерти.

---

Вот мы и подошли к той черте характера Андрея Витальевича Коростылева, которая в высокоэрудированном коллективе «Зари», процентов на шестьдесят рекрутированного из коренных москвичей, могла нанести существенный урон авторитету первого заместителя главного редактора – выдвиженца из провинции, то есть варяга. Андрей Витальевич Коростылев во всем, что бы он ни делал и что бы он ни говорил, был самую малость серьезнее, чем того требовал стиль человеческих отношений в несомненно охочей до юмора газете «Заря». Смешноватая старательность Коростылева была универсальной – хоть днем с огнем ищи, нельзя было отыскать щели в этой старательности – в редакционном бытии вещь решительно несовместимая с шутливыми словами. Он и улыбался старательно, и руку пожимал собеседнику старательно, и шагал по длинным коридорам старательно, именно при этом – шагании по коридору – наиболее похожий на разудалого косца из стихов Кольцова, одетого в современное платье и образованного на уровне Академии общественных наук. Одним словом, старательность Андрея Витальевича Коростылева вела начало от незабытой деревенской старательности, непременной для «самостоятельного» мужика. Для более проницательного и зоркого человека добродетели первого заместителя были понятны и в их развитии. Старательный и работящий Коростылев, опираясь опять же на практичный деревенский разум, тщательно отобрал из сложного мира то, что ему самому казалось непременно нужным, что составляло внешний и внутренний портрет теперешнего Андрея Витальевича Коростылева. Никита Ваганов же мудро полагал, что запрограммированность собственным выбором добродетелей для сосуществования с миром в конечном итоге сделает Коростылева скучным для всех человеком, а возможно, и смешным. Речь идет об опасности стать смешным только оттого, что трагедийный исход Коростылеву не грозил – так была крепка цитадель выбранных им правил и свобод от правил. Нет, смех и только смех мог снять с лица Коростылева старательно слепленную маску праведника, человека, живущего, скажем, по тридцати пяти принципам, добровольно отобранным из тысячи возможных. Ключик «Старательность» подходил ко всем замкам Андрея Витальевича Коростылева. Постепенно узнавались пристрастия и отрицания первого зама Главного. Об одном из пристрастий стоит поговорить отдельно.

Еще в те времена, когда Валька Грачев и во сне не мог видеть себя зарубежным корреспондентом, когда отрицание Коростылева процентов на восемьдесят было от ярости и зависти беспомощных, друг школьных и студенческих лет смог-таки принести в кабинет Никиты Ваганова информацию смешную и, значит, опасную для Коростылева. Год или два после института Андрей Коростылев по путевке райкома комсомола возглавлял сельский клуб, воспоминания о работе в котором, как оказалось, были самыми светлыми в его дальнейшей судьбе. То ли уж по-особенному красиво повисали над неподвижной рекой плакучие ивы, то ли местные девчата были хороши, веселы и певучи, то ли сам Андрей Коростылев только начинал по-настоящему жить и лихо кровь играла, но два года клубного заведования стали пунктиком, на котором кончался обыкновенный Коростылев и начинался этакий разукрашенный сентиментальностью гармонист и всем на свете радостно пораженный парень с полуоткрытым ртом.

Количество коростылевских клубных историй увеличивалось, с монументальной постепенностью из них вырастал образ Андрея Витальевича Коростылева, слегка чокнувшегося – у кого нет своего пунктика? – на клубной работе и на всем том, что окружало ее, сопутствовало и даже отдаленно касалось. Признанные редакционные остряки-анекдотчики рассказывали тринадцать коростылевских клубных историй так, что от первой до последней трогательность возрастала почти до скупых мужских слез. Конечно, было весело, когда в редакции появился раздел практической клубной работы – руководитель А.В. Коростылев. Это действительно смешно: «практической клубной работы», – и целых три дня не спохватились, над «практической клубной работой» успели повеселиться досыта. На беду, клубной работой в свои очень отдаленные молодые годы занимался и главный редактор «Зари» Иван Иванович, его первому заму удалось расшевелить какие-то крохотные остатки девичьих песен и звонких тальянок, и в «Заре» появились два или три читательских письмеца с пародийно звучащими в конце двадцатого века заголовками типа: «Клуб на замке» или «Хозяева клуба – мыши!»…

Не забыть сказать, что смех над клубной страстью Коростылева был легким, беззлобным, скорее приносил пользу, чем вред, так как в насмешках непременно проскальзывало: «А он славный, этот самый Коростылев!» А женщины однажды назвали первого зама Душкой, что и стало его прозвищем в дамской части редакционного коллектива…

* * *

Рассказывая мне об этом новом прозвище, Нелли Озерова, пришел к которой я все с теми же думами о Коростылеве, от восторга никак не могла расстегнуть тугой крючок на юбке, когда же я ей помог и юбка плавно спустилась к ее загорелым ногам, она поцеловала меня в нос и сказала:

– Ну и везет тебе, Ваганов! На этот раз я даже разочарована.

Сегодня ей полагалось выдать за штучки в «Аквариуме» по первое число в чисто профилактических целях, и я стал глядеть на Нельку так, точно ей вовсе и не стоило раздеваться. Мгновенно почувствовав мой взгляд, она поежилась и злобно крикнула: «Отвернись!», на что я не обратил внимания, а сказал:

– Ты на самом деле глухая деревенщина, Нелька, если Москва придала тебе апломб. Она, видите ли, не только раскусила Коростылева, но и запрограммировала его финал… Вот этого мне еще не хватало: надутых губок и обиженных глаз. Я сейчас научу тебя приличному поведению.

Схватив Нельку, я стряхнул с нее остатки одежды, бросил на застонавшие пружины, мгновенно закутал от подбородка до пят в одеяло и сел плотно, то есть придавил ее к противоположной стенке. Это называлось «разговаривать с куколкой». Я сказал:

– Есть в редакции люди, которые знают, что мы – любовники?

– Есть.

– Так какого дьявола ты каждый раз выстраиваешь насмешливую физиономию, когда упоминается Коростылев? Ну, отвечай.

– А я не знаю, как отвечать… Улыбка сама выстраивается…

– Тогда я тебе объясню, отчего она выстраивается. Ты считаешь Коростылева чуть ли не ничтожеством, что, впрочем, было тобой подтверждено пять минут назад…

– Ну и что из этого?

– А то, что Коростылев – выше на три головы всех моих бывших, настоящих и будущих противников. Я бы мог объяснить почему, если бы твой бабий ум хоть чуточку походил на мужской… Я тоже хочу под одеяло, мне холодно…

Нелька поняла это по-своему: полезла целоваться и обниматься, на что я никакого внимания не обращал – все старался сообразить, а сколько человек из мужской части коллектива относятся к Коростылеву так же, как Нелли, и, видимо, все ее дамское окружение, и нисколько не удивился, когда таких не нашел. У него было весьма и весьма достойное положение. Когда я размышлял об этом, вид у меня, вероятно, был настолько озабоченный и тревожный, что Нелька, пощекотав мое ухо теплыми и нежными губами, прошептала:

– Клянусь! Никаких насмешливых физиономий больше выстраиваться не будет… Поцелуй за это послушную женщину, ты, мужчина…

* * *

Когда я уснул, Нелли Озерова бесшумно встала с постели, вынула из пиджака Никиты Ваганова свежий, то есть завтрашний, номер газеты и трижды прочла статью Виктора Алексеева «На запасных путях». Она разочарованно пожала плечами: вот уж совсем непонятно, какой криминал содержится в обыкновенной, довольно сухо и чуть злобно написанной статье? Она, наверное, подумала: «Он прав! Мы, женщины, мыслим совсем по-другому!»

Глава четвертая

I

Третьего льва в моей короткой жизни я увидел много позже – лет через пять после окончания Академии общественных наук, перед моим назначением на должность заместителя главного редактора «Зари» по вопросам промышленности, то есть вместо Александра Николаевича Несадова, переведенного в газету чисто промышленного уклона, заведующим отделом капитального строительства. Было это в последнюю декаду мая, пока не жаркого, но по-московски пыльного и сутолочного. Меня сопровождала Нина Горбатко, мы ехали на служебной машине «Зари» с удобными номерами – чуть ли не сплошные нули – на дачу главного редактора «Зари» Ивана Ивановича Иванова, где я еще никогда не был, хотя приглашали, но я как-то ловко избегал… В армии подполковничье звание – человек носит на погонах с двумя просветами две достаточно крупных звезды, но это всего только подполковник – человек, далекий от полковничьей папахи, как Земля от Марса. Меня назначали одним из заместителей главного редактора Иванова, мне предоставляли множество благ, привилегий и прав, но заместитель главного редактора и главный редактор – это подполковник и полковник. У полковника мерлушковая папаха, у подполковника – цигейковая, у полковника сукно знатно дорогое, у подполковника на мундире – сукнишко. Да что говорить. Главный редактор – это главный редактор, заместитель – это заместитель, и при кажущейся близости они проживают в разных социальных слоях и геологических эпохах.