Дмитрий Лекух - Хардкор белого меньшинства

• Название: Хардкор белого меньшинства
• Автор: Дмитрий Лекух
• Издательство: Ad Marginem
• Жанр: Контркультура
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91103-010-0

"Лекуха трудно не назвать "русским Дуги Бримсоном" – но ярлык неточный: у Бримсона "кэшлс" – эксцентрики, канализирующие через насилие свою дурную энергию. Для лекуховских русских – наоборот: осуществлять насилие – способ копить энергию"

Афиша

"Истинные герои книги – футбольные фанаты. И это не маргиналы с окраин, а солидные граждане сильно за тридцать, для которых "футбольная лихорадка" – возможность расцветить серые офисные будни"

Коммерсант

"Надо признать, автор умело показал путь от фанатской бессознательности к невероятно насыщенной "духовной жизни" фаната образца начала 2000-х"

Русский журнал

"Лекух – замечательный рассказчик. Рассказы у него короткие, очень жесткие и "стильные "

Российская газета

---

Мамаши молодые со своими авоськами.

Дети с перочинными ножиками и бутылочными осколками.

Молодежь со своим извечным «Оля + Коля» и «"Спартак" – чемпион».

И вообще – надо еще суметь через эту землю наверх пробиться.

Сам узлом завяжешься.

Но – растут, зеленеют.

И даже иногда спасают кому-то жизнь.

Вот, к примеру, у меня в конторе сотрудник из окна выбросился. Молодой совсем еще парень, причем – очень толковый.

В двадцать три года – начальник управления.

Девушка от него, видите ли, к другому ушла.

Целился, видимо, на асфальт, но, поскольку не десантник, – с четвертого этажа – промахнулся.

Не долетел чутка.

На дерево приземлился.

Сложный перелом бедра, перелом двух ребер, сильные ушибы.

И – ничего опасного для жизни…

А вы говорите…

Через два месяца уже из больницы выписался, в офис пришел.

Мне секретарша докладывает:

– Дмитрий Валерьянович, к вам Никита, примете?

А в голосе – такое сочувствие, такое переживание – будто человек с фронта вернулся.

– Ну, пусть заходит, – говорю. – И коньячка нам приготовь, лучше – армянского.

Заходит.

Под правой подмышкой – костыль.

Стоит, мнется.

– Садись…

Сел в кресло, ногу – вперед. Аккуратно так.

– Ну что, прыгун? На работу пришел проситься?

Кивает.

Я закурил, гляжу – он тоже за сигаретами тянется.

Пододвинул ему пепельницу.

А тут и секретарша появилась, Леночка. На подносе – бутылка «Наири», пара маленьких хрустальных рюмочек (как я люблю, «а-ля рюс»), ломтики лимона, посыпанные тертыми кофейными зернами и сахарной пудрой.

Улыбнулась, потрепала парня по волосам, – мол, все будет нормально, не переживай.

И – ушла.

Ну-ну.

Посмотрим…

Он вздохнул:

– А в больнице меня десантником называли...

Я только хмыкнул.

– До десантника, парень, тебе – как до Пекина раком.

Порылся в столе, достал оттуда старый альбом.

Дембельский.

Как-то принес его в контору, хотел «айтишникам» отдать, отсканировать, чтоб иметь еще и электронную версию.

И – забыл.

А тут вспомнил.

– На, смотри…

Он тоже хмыкнул в ответ.

Но – открыл.

Смотрит, перелистывает.

– Ого, ничего себе. Это вы? Вот этот, молодой, с ружьем? И где это?

Я тем временем коньяк разлил.

– Давай, выпьем. Тебе можно?

Он только плечами в ответ пожал.

Мол – можно.

Выпили.

– Это, за речкой. За самой южной. Мы так Афган называли. Провинция Газни́. А «ружье», которое тебе так глянулось, называется СВД. Снайперская винтовка Драгунова. «Драгунка». Мой самый близкий друг в тех краях. Еще коньяка хочешь?

Кивает. Разлил. Выпили.

– Нас, – продолжаю, – туда тридцать восемь человек из учебки пришли. А вернулись – семеро. Нет, ты не думай, не все погибли. Кого-то ранило, у кого-то – гепатит нашли или еще хрень какую. Одного придурка змея в лицо укусила, когда спать на камешке улегся. А так чтобы живы-здоровы вплоть до дембеля – семеро. И не думай, что мы какие-то особенные были. Обычные московские школьники и студенты. Только там, за речкой, таких, как мы, тридцать тысяч остались, и это – по официальной статистике, а она – всегда врет, сам знаешь. А служили сколько… Только у меня из класса – четверо. Считай – каждый пятый…

Помолчали.

– Ты про «третий тост» слышал когда-нибудь?

Он мотает головой отрицательно.

Нет, мол.

И, действительно, – откуда ему.

– Его не чокаясь, пьют, понял?

Он вздохнул.

Кивнул.

– Понял…

Выпили.

– Это я к чему говорю… Это я к тому, что это они, – киваю на альбом, – десантники. С большой буквы «Д». А ты – прыгун…

Голову опустил.

Кажется – понимает.

Помолчали, я закурил.

– Ладно, твое место, сам понимаешь, – занято. Фирма не могла ждать, пока ты из больницы выпишешься. Работы полно, людям зарплату платить надо. А на всевозможные трудовые кодексы – мне плевать с высокой колокольни. Если хочешь – можешь судиться…

Мотает отрицательно головой.

Не хочет.

И правильно.

Я вздыхаю:

– Парень ты не без башки, так что могу предложить место ведущего специалиста в другом управлении. Будешь землю грызть – повышу быстро, нет – не обессудь. Согласен?

– Согласен.

Я снова разлил:

– Ну, за твою удачу и жизненный урок.

Выпили.

Он ушел.

А я подошел к окну, за которым шел осенний дождь и тянулись к низкому московскому небу кривые, голые и узловатые руки деревьев. Покурил, побарабанил пальцами по стеклу.

Я прекрасно знал, что с ним будет дальше.

Он приятельствует с Денисом, и рано или поздно Дениска приведет его к нам в паб. Там он найдет себе что-то по интересу: рок-н-ролл, стрит-рейсинг, футбол, просто компанию.

А еще через некоторое время он станет таким, как мы все.

Я налил себе еще коньячку, выпил, поморщился, зажевал ломтиком лимона. Кабинет заливал ровный и мягкий искусственный свет. На стенах висели фотографии с моих выездных матчей и рыбалок, с Машкиных челленджей и Сашкиных рок-тусовок. Я выключил свет, подошел к окну и снова закурил.

Ну почему, блин, во всем этом сраном городе нет ни одного, ну совсем ни одного не изломанного дерева…

«Глаз урагана»

Ненавижу ходить на всевозможные «встречи одноклассников».

И понимаю, что не идти нельзя, – а все равно ненавижу.

И никакие самодисциплина и самоконтроль, которые я в последнее время пытаюсь в себе культивировать – ну ни фига не спасают.

Во-первых, это само по себе отвратительное зрелище, когда ребята, которых помнишь молодыми, полными надежд, с горящими глазами…

А, что тут говорить…

Ну, а во вторых, – опять-таки – что уж тут говорить – дико совестно собственной, пусть и достаточно относительной, «успешности».

Хочется, вроде бы, хоть что-то рассказать, хоть чем-то поделиться – а как?

Как рассказывать им о неспешной крикливости Рима, о пышной коварности интриганки-Флоренции и истошной вони хваленых венецианских каналов? Как говорить об имперской надменности Вестминстера и имперской же снисходительности Трафальгара, о незамутненном спокойствии тибетских монастырей и о ярости волн, бьющихся о мыс Рока? Как поделиться кровавым ужасом затерянных в джунглях ступенчатых пирамид майя с ребятами, для которых банальная поездка в абсолютно неинтересную, грязную и ненавидимую мною Анталию – чуть ли не кругосветное путешествие?

Как пожаловаться на дикий трафик столичных магистралей людям, ездящим, преимущественно, на метро?

При этом – ты их любишь.

И помнишь – совсем-совсем другими…

Молодыми, блестящими, длинноволосыми, с некоторым романтическим закосом в цинизм – так тогда было модно – и целой огромной жизнью впереди…

Короче – ненавижу…

Я б и в этот раз не пошел, да Колька застыдил. Мы с ним с седьмого класса вместе учились, а теперь – вместе работаем.

Партнеры.

Так сложилось.

Молча зашел ко мне в кабинет, молча плюхнулся в гостевое кресло и уставился на меня своими огромными, чуть навыкате, карими буркалами.

Прямо с утра.

Еще и рабочий день-то толком не успел начаться.

Я заерзал.

Но – пока сдержался, промолчал.

Потом секретарша кофе принесла.

Две чашечки.

Я не заказывал, значит – он постарался…

Еще чуть-чуть помолчали.

Потом он не выдержал:

– Ну, опять «последний звонок» сачковать решил?

Молчу. Думаю.

– Совесть, – продолжает, – имей. Я понимаю, что тебе внапряг, а мне что – опять отдуваться? «Дима занят, Дима в командировке». Я так с тобой скоро – совсем изоврусь. Надоело.

Я сигарету закурил.

Кольке предлагать не стал, он – полгода как бросил.

А у меня – ни фига не получается.

– Короче, товарищ начальник. Тебя все видеть хотят. А я лично – наоборот. Но отмазывать больше не буду. И не проси.

Я докурил, раздавил окурок в пепельнице.

Поднялся:

– Ладно, хрен с тобой. Поехали…

…Школа у нас – в самом центре Москвы.

Между Пушкинской и Патриаршими. Очень красивый район.

И – очень зеленый.

В школьном дворе тоже деревья растут.

Много.

Вроде уже больше двадцати лет прошло, а они – все такие же…

Вот под ними и встретились. Потолкались растущими животами, похлопали друг друга по плечам.

С девчонками расцеловались.

Под ними же – в смысле под деревьями – и выпивать начали.

Как водится.

Потом отправились в поход «по памятным местам».

Вот здесь, типа, в футбол играли, когда с уроков сбегали, а вот здесь – портвейн впервые пробовали.

А вон туда – курить на переменках убегали, надо же, какое счастье…

…А потом – я сбежал.

Не выдержал все-таки.

Сделал вид, что выпил лишку, и – бочком-бочком в машину. Стекла поднял, кондиционер включил, музыку поставил.

И буркнул водителю:

– Давай-ка, Вов, на Воробьевы горы. Продышаться хочу…

Поехали.

Я там часа три, наверное, прогулял.