Морис Леблан - Хрустальная пробка

• Название: Хрустальная пробка
• Автор: Морис Леблан
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1996

---

Спустя два часа Люпен, принявший уже все меры предосторожности, стоял возле своего склада. Он увидел Добрека, выходящего из соседней улицы. Депутат недоверчиво приближался к Люпену.

Люпен сам открыл ворота.

— Ваши вещи здесь, господин депутат, — сказал он. — Вы можете их проверить. Рядом вы найдете подводы и людей — можете их нанять. Где ребенок?

Добрек сначала осмотрел вещи, потом проводил Люпена до бульвара Нейли, где две завернутые в вуали старые дамы и Жак ждали их.

Люпен повел ребенка к автомобилю, в котором сидела Виктория.

Все это было сделано быстро, без лишних слов, как будто все движения были рассчитаны и заучены вперед, как выход актера в театре.

В десять часов вечера Люпен, согласно обещанию, привез Жака к матери. Пришлось поспешно призвать врача — до такой степени ребенок был возбужден и испуган всем происшедшим.

Понадобились целых две недели, пока ребенок оправился настолько, чтобы перенести новый переезд, который Люпен находил необходимым. И сама госпожа Мержи едва только начала приходить в себя к моменту отъезда, который устроили ночью со всеми возможными предосторожностями под руководством Люпена. Он проводил мать и ребенка в Бретань на берег моря и поручил их заботам Виктории.

— Наконец-то, — сказал он, устроив их, — между мной и Добреком никого нет. Он больше ничего не может сделать ни госпоже Мержи, ни ребенку, а она сама теперь не рискнет вмешаться в борьбу. Довольно. Мы проделали достаточно глупостей. Во-первых, мне пришлось раскрыться перед Добреком, во-вторых, пришлось отказаться от мебели, взятой в Энжиене. Конечно, рано или поздно я получу ее назад, в этом нет ни тени сомнения. Но все-таки мы не подвигаемся вперед, а через неделю Вошери и Жильбер предстанут перед судом.

Чувствительнее всего Люпена поразило то, что Добрек раскрыл его убежище на улице Шатобриан и донес об этом полиции. Полиция обыскала дом, и установив тождественность Люпена с Мишелем Бомоном и завладев некоторыми бумагами, более настойчиво, чем до сих пор, бросилась на поиски Люпена.

Его ненависть к Добреку возрастала пропорционально тем неприятностям, которые депутат ему причинял. У него было одно только желание: захватить Добрека в свои руки, распоряжаться им и волей или неволей вырвать у него тайну. Он мечтал о тех пытках, которые самому молчаливому человеку развязали бы язык. Ему казалось, что этот человек достоин самой жестокой казни и что в данном случае цель оправдывает все средства.

Каждый день Гроньяр и Балу изучали путь, который проделывал Добрек от дома до парламента и от дома до клуба. Нужно было выбрать самую пустынную улицу и самый удобный час для того, чтобы схватить Добрека и посадить его в свой автомобиль.

Люпен, со своей стороны, присмотрел и обустроил недалеко от Парижа, посреди большого сада, старое строение, которое вполне удовлетворяло всем необходимым условиям безопасности и изолированности и которое он назвал «Клеткой обезьяны».

К несчастью, Добрек остерегался. Он каждый раз изменял свой маршрут и ездил то в метро, то в трамвае. Клетка оставалась пустой.

Люпен сочинил другой план. Он выписал из Марселя одного из своих союзников Брендебуа, почтенного бакалейщика, жившего в выборном районе Добрека и занимавшегося политикой.

Брендебуа предупредил Добрека о своем посещении и депутат принял очень радушно своего почтенного избирателя. На следующей неделе был назначен обед. Избиратель предложил пойти в маленький ресторанчик на левом берегу реки, где можно было чудесно пообедать. Добрек согласился.

Люпену только этого и нужно было. Хозяин этого ресторана был в числе его друзей. Похищение было намечено на четверг, и на этот раз не могло быть неудачи.

Между тем с понедельника на той же неделе начался процесс Жильбера и Вошери.

Все еще слишком хорошо помнят то непонятное пристрастие, с которым председатель суда отнесся к Жильберу. Люпен один понимал, что это делается под гнусным влиянием Добрека.

Поведение обоих обвиняемых было совершенно различно. Вошери был сумрачен, молчалив, признавался во всем цинично в коротких иронических выражениях почти вызывающе перечислял все свои прошлые преступления. Но по какому-то неизъяснимому противоречию он отрицал свое участие в убийстве лакея Леонарда и обвинял во всем Жильбера. Он, очевидно, хотел, связав свою судьбу с судьбой Жильбера, заставить Люпена освободить их обоих.

Что касается Жильбера, открытое лицо и мечтательные меланхолические глаза которого завоевали всеобщие симпатии, он не умел ни обходить ловушки, которые ему то и дело ставил председатель суда, ни отбиваться от лжи Вошери.

Он плакал, слишком много говорил или молчал, когда надо было говорить. Кроме того, его защитник, один из лучших адвокатов, заболел в самый нужный момент (и в этом Люпен видел руку Добрека) и был заменен секретарем, который защищал плохо, придал делу дурной оборот, не сумел ни расположить к себе присяжных, ни изгладить впечатления, произведенного обвинительным актом и защитой Вошери.

Люпен, который с непонятной смелостью присутствовал и на последнем заседании суда, в четверг, не сомневался в том, что будет вынесен смертный приговор.

Это было несомненно, потому что все усилия правосудия были направлены к тому, чтобы подкрепить тактику Вошери и связать обоих подсудимых. Это было несомненно, в особенности потому, что дело шло об единомышленниках Люпена. С самого начала следствия до произнесения приговора процесс был направлен против Люпена, хотя за недостатком улик и из-за нежелания следствия разбрасываться его лично не впутывали в это дело. В лице его друзей хотели казнить его самого, знаменитого и симпатичного бандита, престиж которого хотели запятнать перед толпой. Казнь Жильбера и Вошери положит конец легенде. Ореол Люпена исчезнет.

Люпен… Люпен… Арсен Люпен. В продолжение четырех дней раздавалось одно только это имя. Прокурор, председатель, судьи, защитники, свидетели — все произносили это имя, сопровождая его проклятиями, поруганиями, оскорблениями, делая его ответственным за все проступки. Можно было подумать, что Жильбер и Вошери только статисты на суде, а процесс ведется против него, Люпена, грабителя Люпена, предводителя шайки, фальшивомонетчика, поджигателя, рецидивиста, бывшего каторжника. Люпен убийца, Люпен запятнан кровью жертвы, Люпен трусливо скрылся, толкнув своих друзей на эшафот!

— Ах, они хорошо знают, что делают, — пробормотал он. — Жильбер заплатит мой долг. По-настоящему виновник я.

И страшная драма продолжала развертываться.

В семь часов вечера, после длительного обсуждения, присяжные вернулись в зал суда и председатель прочитал ответы на предложенные им вопросы. По всем пунктам был утвердительный ответ. Они подтверждали виновность и отклоняли всякое снисхождение.

Привели подсудимых.

Стоя, бледные, они выслушали смертный приговор, и в торжественной тишине раздался голос председателя:

— Вы ничего не имеете сказать, Вошери?

— Ничего, господин председатель. С той минуты, как мой товарищ приговорен вместе со мной — я спокоен. Мы оба на одной доске. Нужно, чтобы патрон нашел средство спасти нас обоих.

— Патрон?

— Арсен Люпен.

В толпе раздался смех.

Председатель спросил снова:

— А вы, Жильбер?

Слезы катились по щекам несчастного мальчика, и он пробормотал несколько неясных слов. Но так как председатель повторил свой вопрос, он овладел собой и ответил дрожащим голосом:

— Я могу сказать, что я виновен во многом, правда. Я наделал много зла и раскаиваюсь в этом от всего сердца… Но только не это… Я не убил… Я никогда не убивал… И не хочу умереть… Это слишком ужасно…

Он покачнулся и, поддерживаемый стражей, заплакал, как ребенок, зовущий на помощь:

— Патрон, спасите меня!.. Спасите меня! Я не хочу умирать!

Тогда в толпе посреди всеобщего волнения и шума зазвучал голос:

— Не бойся, дитя, патрон здесь.

Произошло смятение, потом давка. Полиция и сыщики окружили зал и толпа указала на толстого человека с красным лицом, будто бы произнесшего это восклицание. Он отбивался ударами кулаков и ног.

Он сейчас же был допрошен и назвался Филиппом Банель, служащим в бюро похоронных процессий. Он заявил, что один из его соседей предложил ему стофранковый билет за то, что он произнесет в назначенный момент фразу, написанную на бумажке. Можно ли было от этого отказаться?

В доказательство он предъявил сто франков и записку.

Филиппа Банеля отпустили.

В это время Люпен, который не мало содействовал задержанию этого человека, вышел из зала суда с тревогой в душе. Он нашел на набережной свой автомобиль. Он сел в него в таком отчаянии, что ему стоило больших усилий удержаться от слез. Призыв Жильбера, его голос, полный отчаяния, его изменившееся лицо преследовали Люпена, которому казалось, что никогда в жизни, ни на одно мгновение он не забудет его. Он вошел в свою новую квартиру на площади Клиши. Там нужно было подождать Гроньяра и Балу, с которыми он должен был в этот вечер совершить похищение Добрека.