Борис Кригер - Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста

• Название: Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста
• Автор: Борис Кригер
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э.РАкитской
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-98575-175-9

Поиск ответа на вечные вопросы бытия. Автор размышляет о кризисе середины жизни, когда, оглядываясь в прошлое, ищущий человек пытается переоценить все, что пережил, и решить, куда ему идти дальше. Может быть, кто-то последует примеру автора; «придет к выводу, что лучше прожить одну жизнь подробно и вдумчиво, чем разбазариваться на тысячу смазанных и невыразительных судеб».

Роман вдохновляет обычного читателя. Да, каждый из нас с его страстями, исканиями, страданиями, даже болезнями – Великий Человек. Он интересен для других. Мы находим в этом человеке много схожего с собой. Его переживания понятны нам. Мы порой боимся признаться даже самим себе в том, что этот человек вынес на всеобщее обсуждение. Это подвиг. Это самопожертвование во благо другим. Это жертва, которая ради нашего с вами совершенствования, подставила себя на распятие. Это очередная задумка Творца в его борьбе за человека.

Роман читается на одном дыхании. Так мы читали романы в журналах 60-х годов прошлого столетия в период оттепели. Когда за каждым словом видели приговор системе, пытающейся убить человека физически и морально. Здесь следующий виток. Приговор всеобщей системе существования человека на земле…

---

– Единственный предмет моей философии есть человек. Ведь человек – есть, в какой-то мере, мерило всех вещей… А тремя началами всех вещей являются Бог, материя и идеи, – неохотно и заученно сообщил Сократ.

– Для меня Бог включает в себя и материю, и все идеи, и себя самого, и свою противоположность, – сказал я, вспоминая незнакомого Сократу Спинозу.

– О Боге я скажу, что я не знаю, чем он является, но знаю, чем он не является, – резко возразил мне Сократ.

– Здесь дело все в том, какое определение Бога вы признаете верным… – рассудил я.

– Не стоит толочь воду в ступе, давать определение Богу – все равно, что пытаться пролить вино из пустой чаши, – промолвил Сократ и, зачавкав соленым огурцом, задумчиво опрокинул пустую стопку. Из стопки ничего не капало. Грязные пальцы Сократа крепко сжимали несчастное граненое стекло, он мрачно продолжал: – Материю я определяю как субстанцию, возникающую и уничтожающуюся; идеи же —субстанция неразложимая, они как бы являются мыслями Бога.

– Красиво сказано, но это только лишь слова, – беспокойно отметил я и боязливо посмотрел на мускулистые руки Сократа. Несмотря на преклонный возраст, он вполне был способен навалять не приглянувшемуся собеседнику. Сократ был в числе тех двух тысяч гоплитов, которых Афины когда-то направили с флотом против Потидеи. Было видно, что Сократ был и остался воином.

– Я знаю то, что ничего не знаю, и оставь меня в покое, – сказал Сократ, развернувшись ко мне спиной.

– А я бы пошел дальше и сказал, что я ничего не знаю и знать ничего не хочу! – пошутил я.

– Es Hai'dou bas'ke[52]! – коротко процедил Сократ, не оборачиваясь.

– Можно я у вас поживу, дядя Сократ? – тоскливо попросился я. – До следующего автобуса из Древней Греции еще трое суток.

– Живи, – безразлично ответил он.

– Eukha'ristos eimi'[53], – поблагодарил я.

Древнегреческое солнце заходило за колья колоннад. В городе стали готовиться ко сну. Мы поели чечевичной похлебки, и я лег на циновку. Сократ сразу заснул, и из его угла стал доноситься мерный громкий храп.

Я долго ворочался и уже хотел было встать и выйти на воздух. Я, в общем, во многом соглашался с учением Сократа и шел по указанному им пути к самопознанию – «познай самого себя». Вот и этот роман, который лежит перед вами, разве не является живой иллюстрацией моего сократовского подхода к самому себе? Одно название чего стоит: «Самороман». Ишь, замахнулся… В общем, созвучно с «самообманом»…

Я согласен с Сократом, что только таким путем и можно прийти к своему пониманию справедливости, права, закона, благочестия, добра и зла. Материалисты – наивны в своей простоте. Изучая природу, они приходят к отрицанию божественного разума в мире, притом что они не находят в этом мире ничего, устроенного напрасно или неразумно. Я вообще против того, чтобы мерить вечные предметы плоскодонной ложкой человеческого бытия. Человек – не мера всех вещей, а просто единственный доступный нам инструмент познания. Человеческая голова – ничего иного нам пока не дано. Компьютеры лишь служат нам, не изменяя качественно наше восприятие. Согласно Сократу, я обращаюсь к познанию самого себя, общечеловеческого духа, и в нем ищу основу своего отношения к жизни. Таким образом, основной философский вопрос я тоже решаю, как и Сократ, мы оба-два неисправимых идеалиста: первичным для нас является дух, сознание, природа же – это нечто вторичное и даже несущественное, не стоящее внимания философа.

В комнате стало совсем темно, и за стенами утихли пьяные возгласы афинской молодежи. Сократ теперь спал спокойнее, тише, раскинув руки в стороны. Я приподнялся на локте. Во мраке с трудом различались уродливые черты сморщенного, вечно чем-то недовольного лица. Через год этот человек поскандалит со всеми и вся и примет яд, который, убив его, тем самым обессмертит. Через год я буду далеко отсюда, в других пространственно-временных областях, и буду вспоминать эту каморку, как выветрившийся сон.

Этим утром, ища адрес Сократа, я подслушал разговор на базарной площади: люди болтали, что он спендрил с ума. Рассказывали, что он вроде бы говорил, что нужно «прислушиваться к природе», ссылаясь на особый внутренний голос, якобы наставлявший его в важнейших вопросах, – народ его нарек «демоном» Сократа. Я-то знаю, что мир, увы, не объясним с интуитивной точки зрения…

Сократ внезапно проснулся, поднялся с тяжелыми вздохами и отправился в туалет. Вернувшись, он поглядел на меня.

– Не спишь? – безразлично спросил он.

– Что-то не спится, – признался я, – все думаю о детерминизме ваших древнегреческих материалистов.

– Нечего о них думать: негодяи, да и только, – Сократ присел на корточки рядом со мной. – Я тут намечаю свои основы телеологического миропонимания, причем здесь исходным пунктом для меня является субъект, ибо я считаю, что все в мире имеет своей целью пользу человека.

– Странно, Сократ, что ты можешь быть столь наивным, – откровенно сказал я.

– Я не наивен, – неожиданно рассмеялся старик. – Пусть моя телеология выступает в крайне примитивной форме, зато она удобна для жизни. А что лучше: быть правым и несчастным или заблуждаться и быть счастливым?

– Ну, поскольку не заблуждаться мы не можем, то вопрос излишен, лучше уж заблуждаться и быть счастливым, чем заблуждаться и чувствовать себя несчастным. В общем, я придерживаюсь того же мнения.

– Ну вот, – зашептал Сократ, – органы чувств человека, согласно моему учению, своей целью имеют выполнение определенных задач: цель глаз – видеть, ушей – слушать, носа – обонять и т. п. Равным образом боги посылают свет, необходимый людям для зрения, ночь предназначена богами для отдыха людей, свет луны и звезд имеет своей целью помогать определению времени. Боги заботятся о том, чтобы земля производила пищу для человека, для чего введен соответствующий распорядок времен года; более того, движение солнца происходит на таком расстоянии от земли, чтобы люди не страдали от излишнего тепла или чрезмерного холода, и так далее…

– В этом что-то есть, я тоже верю, что человек, за отсутствием чего-либо более сознательного, есть продукт направленной эволюции вселенной, имеющей своей целью самопостижение… Но, я боюсь, тебя поймут слишком буквально и будут потешаться.

– А что лучше: быть понятым буквально, чтобы над тобой потешались, или не быть понятым вообще?

Ведь быть непонятым равносильно тому, чтобы быть забытым.

– Пожалуй, тогда лучше уж быть понятым буквально, – неосторожно согласился я.

– Особое значение я придаю познанию сущности добродетели, – продолжил Сократ. – Нравственный человек должен знать, что такое добродетель. Мораль и знание с этой точки зрения совпадают; для того чтобы быть добродетельным, необходимо знать добродетель как таковую, как «всеобщее», служащее основой всех частных добродетелей. Задаче нахождения «всеобщего» должен способствовать мой философский метод.

– Я не люблю ваш метод, Сократ Софрониску-сович, вы уж не обижайтесь. Я очень уважаю попытки обнаружения «истины» путем беседы, спора, полемики, эдакий первоисточник идеалистической «диалектики», под которой в вашей древности понимают искусство добиться истины путем раскрытия противоречий в суждении противника и преодоления этих противоречий. Некоторые ваши философы считают, что раскрытие противоречий в мышлении и столкновение противоположных мнений является лучшим средством обнаружения истины, но позвольте вам сказать, что, мне кажется, вы скорее высвечиваете несовершенство человеческого языка, чем всерьез касаетесь сути предметов.

– Pax[54]! Ну ладно, спи, – похлопал меня по плечу Сократ. – Вам, молодым, ничем не угодишь.

Утром мы продолжили наши споры, так мы рассуждали до вечера и большую часть ночи… К обеду зашли Платон и Ксенофонт. Пища была груба, но беседа текла деликатесно.

Я прожил у Сократа еще несколько дней, а потом пришел автобус, и Сократ сказал мне на прощанье:

– Яд убивает, но иногда делает человека бессмертным. Мы еще увидимся.

– Я знаю, – улыбнулся я.

Глава тридцать третья Как я дружил с Декартом

Так бывает, что сквозь толщу календарных листков протягивают навстречу друг другу свои слабые лучики родственные души. Декарт, пожалуй, мой самый близкий единомышленник. Его жизнь в Голландии —уединенная, размеренная, сосредоточенная на научных занятиях, – стала для меня примером, к которому я постоянно стремился. Моя жизнь в Норвегии была блеклой тенью его «голландского уединения».

Мир никак не может успокоиться и перестать жарить на кострах своих несчастных Джордано Бруно, принуждать отрекаться от очевидного Галилеев, сажать в тюрьму Кампанелл. В этом есть определенная преемственность поколений, однако нельзя не отдать должное миру – он прогрессирует. Если раньше споры шли, по существу, об устройстве вселенной, о месте человека в мироздании, то теперь Джордано Бруно приговорили бы к смертной казни за попытку организации теракта в масштабе Солнечной системы, Галилея осудили бы за задолженность по налогам, а Кампанеллу —просто за компанию.