Борис Кригер - Песочница

• Название: Песочница
• Автор: Борис Кригер
• Жанр: Современная проза

Эта книга включает в себя произведения разных жанров: рассказы (историко-философские, биографические, хулиганские, юмористические), сказки, эссе, очерки, пьесы. В нас практически никто не видит ЧЕЛОВЕКА. В нас видят женщин и мужчин, негров и евреев, писателей и террористов... Мы сами не видим человека в человеке, и это не только потому, что мы слепы, а потому, что в нем подчас его и нет... Поищите в себе ЧЕЛОВЕКА, и если он не найдется, то давайте планомерно начнем растить и лелеять его в себе, ибо Господь создал нас не для того, чтобы всё, что мы производим своим гибким и подчас столь удивительно стройным умом, было только образами деления на пол, расы и прочие касты...» Автор считает, что корни наших неврозов – в мелочных обидах, природной лени, неизбывном одиночестве, отсутствии любви, навязчивом желании кого-нибудь огреть по затылку, и рассказывает обо всем в своей «Песочнице» с неизменным юмором и доброй улыбкой.

---

Эля. Из газет…

Отец (злобно). И с каких это пор ты читаешь русские газеты?

Эля. В том-то и дело, что не русские. Вчера подружки принесли на лекции «Ле Фигаро», и там было о нас…

Отец (подавленно) Эля, ну ты-то понимаешь, что всё, что о нас говорят и пишут, – это ложь. В России к власти пришли изверги…

Эля. А вот «Ле Фигаро» так не считает. Там написано, что это ты изверг, а в России власть разумная и справедливая…

Отец (яростно). Это в России-то власть разумная и справедливая? Ну, ничего… Дай время, они и французов скоро в коленно-локтевую позицию поставят! У французов всегда была проститутская пресса! Французы настолько левые, что их постоянно заносит вправо! Только и знают вопить свое «Куа? Куа? Се па са!!!» Новоявленный самодержец в кои веки пенсии старикам выплатил, которых все равно ни на что не хватает, так ему вся Европа рукоплещет… Ничего… Ничего… Теперь его императорское величество Европу периодически без газа оставлять изволит, а потом, наоборот, подпустит ей газу! Мало не покажется! Я тебе еще раз объясняю, что всё, что мной заработано, было получено в поте лица, и поступал я всегда по совести, более того, я отдал бы Кремлю половину моего состояния, чтобы они оставили нас в покое… Но они не оставят. Они хотят всё! Они хотят повесить нас вниз головами, в назидание будущим поколениям! Ты – моя дочь, и не должна повторять клевету о собственном отце, тем более ты пользуешься всеми этими благами… и если не хочешь, чтоб тебя повесили на родине вниз головой!

Эля. Пусть повесят! А мне ничего не нужно!

Мать. Прекратите ссориться! Сегодня же рождественский вечер!

Отец (примирительно). Вот именно…

Эля (не унимаясь). Вот именно… Рождественский! С одной стороны, вы всё по церквам околачиваетесь, а с другой – нищему не подадите… С одной стороны – благородные речи, с другой – мат-перемат! Папа, не слишком ли много противоречий на одну душу населения?

Отец (возмущенно). Ну, это не так… Мы всегда занимались благотворительностью!

Эля (распаляясь). Да? Сейчас проверим! Вот в той же газете было написано, что муниципалитет поставил палатки вдоль Сены и предлагает жителям богатых домов пустить бомжей провести рождественский вечер к себе домой, а самим на всю ночь пойти праздновать на набережную в палатки!

Отец (возмущенно). Это еще что за глупости?

Мать. Немедленно прекрати! Тоже мне, революционерка!

Отец. Ты что же, думаешь, я всю жизнь был миллионером? Мы тоже с матерью начинали нищими, ну или буквально нищими. И нечего этим бездомным потакать… Они все бездельники и наркоманы!

Эля. Они тоже люди, и им тоже хочется тепла хотя бы в рождественскую ночь…

Отец. Невозможно поверить, что на дворе двадцать первый век… Ничегошеньки в этом сумасшедшем городе не меняется. Кажется, что снова времена Французской революции…

Эля. Это которой? Первой, второй или третьей?

Отец. Научили на свою голову…

Эля (чихая и заливаясь кашлем). А я пойду ночевать на набережную!

Мать. Никуда ты не пойдешь! Ты что, решила подхватить пневмонию?

Отец. Ничего, пусть проваливает… Продрогнет, образумится…

Мать. Коля, ты с ума сошел!.. Эля, у тебя же насморк!

Эля (чихая и продолжая кашлять). Это вы сошли с ума, это у вас насморк на всю голову. Живете, как барсуки затравленные. Сперли себе заначку и сидите, дрожите. Каждый день ждете беды, а сами словно бы знать не знаете, что жизнь так бессмысленна, грязна, никчемна, и меня туда же тянете… А я не хочу!

Отец. А кто тебя спрашивает, чего ты хочешь? Ты еще дура, чтоб тебя спрашивать! Мы с матерью всё для тебя делаем! Знаешь, сколько для иностранцев стоит обучение в Сорбонне? А частный учитель французского?

Эля. А не надо! Не надо для меня ничего делать! Не надо мне вашего французского! Ненавижу ваш Париж! Ненавижу вашу Сорбонну…

Мать (прерывая). А что же тебе надо?

Эля (осекшись на полуслове). Мне? Мне? Мне надо, чтобы все оставили меня в покое! Всё, я пошла на набережную…

Эля вскакивает из-за стола и выбегает из комнаты.

Отец. Вот идиотка! Учти, что если ты притащишь какого-нибудь бомжа – я его застрелю! И меня оправдают! Рано или поздно… Ну, как этого… который дрейфил…

Мать (растерянно). Дрейфуса?

Отец. Вот-вот… его самого…

Сцена 3

Те же без Эли.

Мать (порывается встать из-за стола). Я все-таки ее догоню… Что за безумные фантазии ночевать на набережной с бомжами?

Отец (останавливает ее). Оставь ее… Она нарочно разыграла этот спектакль. Гормоны играют, да и потом, эта идиотская статья в «Ле Фигаро»…

Мать. Про нищих?

Отец. Да, и про нищих тоже… Парижская мэрия лучше сама прекратила бы воровать в особо крупных размерах, глядишь, в Париже не осталось бы бездомных. Я вообще в жизни не видел более сумасшедших людей, чем парижане…

Мать. Да уж, хамы еще те! Ты знаешь, парижане, пожалуй, не заслуживают Парижа!

Отец (тяжело вздыхая). Да, и Париж оказался вовсе не таким, каким мы его себе представляли…

Мать. Может, его никогда и не существовало, этого нашего Парижа? Может быть, мы сами себе его придумали, жадно разглядывая в детстве заграничные картинки?..

Отец (грустно). Кому в России расскажешь, никто не поверит… (Передразнивая Элю.) «Не надо для меня ничего делать! Не надо мне вашего французского! Ненавижу ваш Париж! Ненавижу вашу Сорбонну…» Где-то мы Элеонору упустили, что ли…

Мать. Мы всегда были слишком заняты, чтобы ее воспитывать…

Отец. Вот и доверились французскому образованию. А они нам воспитали неформалку-рэволюционэрку. Правда, Лиза, давай подумаем о переезде в Лондон… Или вообще куда-нибудь подальше… Хотя если от себя не убежишь, то от Кремля и подавно…

Мать. Они теперь нигде нам житья не дадут. Ты же знаешь. Они профессионалы: если за что-то взялись, обязательно доведут до конца.

Отец. Да, помнишь, как у Мандельштама: «И где хватит на полразговора, вспоминают кремлевского Вову…» Змеи подколодные… И кто бы мог подумать? В девяностые все складывалось так замечательно… Казалось, еще чуть-чуть, и Россия станет нормальной страной… Хотя, наверное, я заблуждался… Мы просто слишком много времени проводили за границей. Из заграницы сразу начинаешь Россию идеализировать, а как вернешься… Гаси свет!

Мать. А я скучаю по нашей старой квартире, по тополям… А с нынешними ужесточениями, мне кажется, все это было спланировано с самого начала, и они ни на секунду не выпускали власть из рук… Просто ждали верного момента затянуть петельки.

Отец (задумчиво). Может быть… Может быть. В начале девяностых с народом невозможно было совладать. Буквально у всех крыша съехала! Все были помешаны на свободе, предпринимательстве и загранице! А потом их рылом ткнули в дикий капитализм… Теперь «свободный рынок» звучит не иначе как ругательство…

Нынче народ ненавидит Запад, ненавидит Восток… И снова готов голосовать как один за генералиссимуса. Довели до кондиции, ничего не скажешь…

Мать. Коля, и зачем ты лезешь в политику? Мы же успели всё вывезти, им не досталось ни цента…

Отец. Не знаю, Лиза, просто чутье мне подсказывает, что так мы будем в большей безопасности, чем если будем просто ратовать за собственное добро.

Мать. А мне кажется, что, наоборот, лучше было бы не высовываться, но тебе виднее… Господи, что с нами со всеми будет?..

Отец. Могу сказать только одно: слава богу, что мы не остались в России.

Отец прочувственно осеняет себя крестным знамением.

Мать тоже крестится, но как бы украдкой, и сразу поднимается, чтобы подойти к окну.

Мать. Нет, ну ты посмотри на эту красотку… В декабре в тонкой курточке, с голой поясницей и пупком наружу… И еще к бомжам в палатку лезет… Я пойду ее верну.

Отец. Не ходи. Так она назло тебе всю ночь там просидит. А оставишь ее в покое, так, может, задрогнет и вернется…

Мать. У нее же насморк… Она же совершенно больна!

Отец. Се ля ви… Ничего не попишешь… Лучше пойдем спать.

Действие второе

Сцена 4

Набережная с видом на Нотр-Дам. Стоят палатки. У жаровни греются два бомжа. К ним подходит Эля и тоже начинает греть руки у огня.

Первый бомж. Каман сава, ма шери[46].

Эля. Сава, сава… Трэ фруа[47]!

Первый бомж (сладострастно лезет обнимать Элю. Он говорит с грубым восточным акцентом, так что не сразу ясно, что это ломаный французский). Ту э тре жюли! Же пё тэ фер шо[48]!

Эля (сопротивляется). Это я-то милашка? Это ты-то меня собрался согреть? (В панике.) Лесе муа соль! Лесе муа соль[49]!

Из палатки выходит Глеб и молча, но решительно высвобождает Элю из рук первого бомжа.