Борис Кригер - Песочница

• Название: Песочница
• Автор: Борис Кригер
• Жанр: Современная проза

Эта книга включает в себя произведения разных жанров: рассказы (историко-философские, биографические, хулиганские, юмористические), сказки, эссе, очерки, пьесы. В нас практически никто не видит ЧЕЛОВЕКА. В нас видят женщин и мужчин, негров и евреев, писателей и террористов... Мы сами не видим человека в человеке, и это не только потому, что мы слепы, а потому, что в нем подчас его и нет... Поищите в себе ЧЕЛОВЕКА, и если он не найдется, то давайте планомерно начнем растить и лелеять его в себе, ибо Господь создал нас не для того, чтобы всё, что мы производим своим гибким и подчас столь удивительно стройным умом, было только образами деления на пол, расы и прочие касты...» Автор считает, что корни наших неврозов – в мелочных обидах, природной лени, неизбывном одиночестве, отсутствии любви, навязчивом желании кого-нибудь огреть по затылку, и рассказывает обо всем в своей «Песочнице» с неизменным юмором и доброй улыбкой.

---

Ведь Генри Миллер, как нагадивший котенок, напоследок словно бы еще и старается порвать своими неокрепшими коготочками обшивку вашего дивана, а вам и хочется шлепнуть его, и рука не поднимается. А как быть? Дойти до самой сути и оставить свой экслибрис и на этой книжке? Ведь, оставляя свои экслибрисы, мы отправляем их в пустоту не нашего будущего расплачиваться за пустоту нашего прошлого. Хотя мой экслибрис кажется таким неуместным на книге Миллера, но это ведь моя книга, надо нашить на нее ярлычок…

Я коллекционирую книжки, как белочка, фанатически собирающая орешки. Орехи я, впрочем, тоже собираю про запас, добывая их в магазинах и складируя в специально припасенную для этого корзинку. Однако книжки лучше орехов. Орех съел – и все дела, а книги можно читать и перечитывать. С годами я люблю их все больше и больше. Мне не хватает времени, конечно же, их всех прочитывать от корешка до корешка, но я читаю наискосок или просто выборочно разные страницы…

Нет для меня большего домашнего счастья, как уединиться вечерком со стопкой книжек. Увы, нам отпущена быстро утекающая жизнь, и нет времени читать книжки поодиночке, любовно и вдумчиво вглядываясь в каждый знак языка… Только редкие тома я позволяю себе смаковать таким образом.

Я, наверное, так ревностно и учу различные языки, чтобы иметь полноправное основание собирать свою библиотеку не только на уютном домашнем русском да на давно потерявшем для меня свою экзотическую иностранность английском, но и на еще свежем в своей недавней неведомости французском, предательски ясном, но в то же время и играющим со мной в прятки испанском, на практически малодоступном пока немецком, и, наконец, и вовсе знакомом мне скорее на созерцательном уровне, чем в ипостаси беглого чтения китайском. Иврит я хотя и считаю своим вторым языком, а английский лишь только третьим, на иврите, увы, книг у меня мало. Уж не знаю, видимо, так вышло, что народ книги ограничился своей Книгой, а другие хорошие книги на иврите как-то не издает… Ну, не сложилось.

Мне хочется оставить свой след на всех этих букинистических сокровищах, которые большую часть своей подчас многовековой жизни провели по чердакам в разных концах света, о чем нередко свидетельствует неприятный мне запах плесени или совсем уж огорчившее меня какое-то незнакомое книжное насекомое, съевшее мой столетний двадцатитомник в духе «По странам и континентам» на английском языке. Мы пока выложили его на скамеечку у входной двери – пускай охолонет, хотя я подумываю насекомое вытравить химией, а подъеденные книги подарить местной библиотеке, если, конечно, их согласятся взять. Ведь народы стран и континентов прилично изменились за последние сто лет…

Когда мне попадаются книги с экслибрисами, наклеенными на них чьими-то давно отжившими пальцами сто и даже более ста лет назад, я думаю: вот ведь как оно, не осталось от человека даже и воспоминания – кто он был, зачем купил эту книгу, о чем думал… А вот экслибрис остался. И еще пометки на полях, оставленные чернильным пером… Я вижу, что именно тот, незнакомый мне, читатель отметил, и словно бы веду с ним разговор. По сути, для меня он более живой в этой книге, чем сам автор, ее написавший.

И вот что я для себя тогда решил. Я тоже хочу послать весточку за пределы, отведенные мне бренностью моего существования. Я тоже стал делать пометки на страницах… Но не всегда это удается. Иногда книги не плохи и не хороши, да и не сообщают ничего такого, что хотелось бы отметить. Да и строгое воспитание как-то довлеет надо мной, и даже карандашом черкать в книгах мне кажется неприличным, особенно в старинных книгах. Я купил, например, многотомник Руссо по-французски, изданный еще до Французской революции. Ну-ка, поднимется ли у вас рука почеркать на таких книжках? А вот еще есть у меня книга о законах и нравах Прованса, она вообще 1650-х годов, издана до знаменитого Лондонского пожара… Так я ее сам боюсь. Она как из могилы вынутая – страшно в руки взять. И надо сказать, достались мне все эти сокровища вовсе недорого. Нынче e-bay, такая универсальная интернетная толкучка, предоставляет нескончаемые возможности купить редкие книги из любого более или менее цивилизованного уголка света по совсем недорогой цене, а если повезет на аукционе, то и вовсе за бесценок.

Вместо экслибриса у меня была своя печать, которой я когда-то пропечатывал книги из своей библиотеки, но потом бросил, потому что ведь опять же, брякнуть чернильную печать на какой-нибудь томик семнадцатого века рука у меня не поднимается. Что же я, вовсе уж варвар?

Эти книги настолько стары, что кажутся мне живыми. Как-то я имел неосторожность поставить десять огромных томов с опубликованной перепиской Вольтера к себе в спальню, в книжный шкаф, стоящий прямо напротив кровати, и потом никак не мог заснуть. Мне казалось, что эти книги, пережившие пожар, судя по запаху гари, несущемуся от страниц, смотрят на меня с полки и переговариваются между собой шепотом по-французски: «Quel idiot est notre nouveau propriétaire?»[13]

Они могут торжествовать и смотреть на меня свысока вполне обоснованно. Такие книги переживут еще многих хозяев; если уж они сохранились до наших дней, повидав по меньшей мере четыре разных века, теперь вряд ли кому-нибудь придет мысль бросить их в печь, и они неминуемо отправятся в свое нескончаемое путешествие то по чердакам, а то по роскошным кабинетам, а потом снова по чердакам, а затем опять по роскошным частным собраниям, пока не доберутся до двадцать второго, а может, и до двадцать третьего века. И так до тех пор, пока не рассыплются в прах или не будут проданы по отдельным страничкам, как нынче продают старинные манускрипты. И тогда их отдельные листы будут доживать, заключенные в рамки, в двадцать четвертом и двадцать пятом веках… Вот это судьба…

«Это же настоящие путешественники во времени!» – подумал я и заказал у Иры Голуб – художницы, иллюстрирующей все мои книги, попутчика им вдогонку, – свой экслибрис. Художница, разумеется, поинтересовалось, что я хотел бы изобразить на этом посланнике в будущее, и я, растерявшись, сначала сказал, что что-нибудь рыцарское, потом попросил нарисовать песочные часы и надписать цитату из Сенеки по-латыни «Береги каждый час; будешь откладывать, жизнь и пройдет».

Ира прислала мне несколько вариантов эскизов, последний из которых оказался для меня совершенно неожиданным.

Ну вот, судите сами. Как говорится, картинка стуит тысячи слов, что у нас с ней вышло…

Сначала я подумал, что оклеить раритеты такими мультяшными картинками – это просто хулиганство какое-то, и спросил у своих детей, что они думают, раз уж они являются естественными наследниками моей библиотеки, а тем самым тоже в какой-то мере мои посланники в будущее, и именно им и предстоит снести все это старье на чердак, чтобы уже внуки снова все это выставили на продажу. Дети проголосовали единогласно за экслибрис с плюшевым мишкой и зайкой – Маськиным. Я удивился и спросил, почему. Они ответили:

– Потому что это твои книги, и мы хотим, чтобы на них остался след чего-то того, что напоминало бы о тебе и о Маськине.

– Очень трогательно! – поблагодарил я.

Я поддался этому доводу и выбрал этот последний эскиз. Мы напечатали три тысячи наклеек на серебряной фольге, отчего экслибрис принял вид золотинки от шоколадной конфеты «Три медведя» с нарисованной на ней шариковой ручкой картинкой. В общем, вышло красиво, наивно и очень светло!

А вот на Руссо у меня пока не хватило духа наклеить этот экслибрис. Так что очень может быть, он продолжит свое путешествие во времени без какого-либо следа моего присутствия на этой планете. А знаете что? Я вот сейчас соберусь с духом, пойду и наклею на него моих Маськиных. И еще покажу Руссо язык – пусть себе не думает, тоже мне, раритет! Ведь это же мои книги? Или, по крайней мере, пока…

Призрак окончательного решения

Нормальный человек – это тот, кто думает прежде всего о своей безопасности и о безопасности ближних, к которым он, в общем, причисляет все человечество. Нормальный человек ищет любви, дружбы, успеха в делах, жаждет искусства, творчества, усерден в науках и в конце концов принимается за поиск своего высшего предназначения, поддерживая в этом других. Для такого человека нет рас, национальностей, народностей, видов, подвидов, ваших и наших, своих и чужих. Он понимает, что если пока еще и не все люди братья, то ничто, кроме них самих, не мешает им таковыми стать. Но дело в том, что миром не правят нормальные люди.

Предъявите нормальному человеку риторику сионистов и антисемитов. Он ничего в ней не поймет. Какой избранный народ? Зачем в третьем тысячелетии создавать государство по типу жреческого царства, с древней, а потому неизбежно дикой религией во главе? С другой стороны, зачем, пользуясь древнеиндусской свастикой, сжигать в печах последователей древнееврейского учения? Все давно позабыли, что религия нужна человеку, чтобы ему жилось и умиралось легче, а не для того, чтобы ему не давать жить, запрещать жениться, мешать растить детей, или, тем более, насильственно его умерщвлять, принося в жертву якобы высшим идеям, или отказывать ему в похоронах, пытаясь хотя бы напоследок досадить если не усопшему, так хотя бы его непородистым родственникам…