Агота Кристоф - Толстая тетрадь (журнальный вариант)

• Название: Толстая тетрадь (журнальный вариант)
• Автор: Агота Кристоф
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997

Первый перевод на русский язык самого известного романа на французском языке конца 80 — х годов лауреата премии «Лента франкофонии». Герои в процессе самоидентификации. Язык в процессе своего преобразования в литературу. В основу книги австрийской писательницы Аготы Кристоф лег дневник, написанный братьями-близнецами Клаусом и Лукасом, но на протяжении романа братья сливаются в один персонаж, а повествование, и без того насыщенное жестокостью, страхом, дополняется еще и виной перед братом, реальным или, может быть, вымышленным. Жестокая, беспощадно-правдивая история о жесткой, беспощадно правдивой жизни.

---

Солдаты тоже пьют и снова идут по домам — на этот раз они ищут женщин.

Повсюду слышны выстрелы и крики насилуемых женщин.

На ратушной площади солдат играет на аккордеоне. Другие солдаты поют и пляшут.

Пожар

Уже несколько дней мы не видели свою соседку — она не выходит в сад. Не видели мы и Заячью Губу. Мы идем посмотреть, что с ними.

Дверь домика распахнута. Мы входим. Хотя на улице ярко светит солнце, внутри темно, потому что окна очень маленькие.

Когда наши глаза привыкают к темноте, мы видим соседку. Она лежит на кухонном столе. Ее ноги свисают со стола, а руки она прижимает к глазам. Она не движется.

Заячья Губа лежит на постели. Она голая. Между ее раздвинутых ног — целая лужа из крови и спермы. Ее ресницы слиплись — теперь уже навсегда, а ее губы растянуты и открывают черные зубы в вечной улыбке: Заячья Губа мертва.

Соседка говорит нам:

— Уходите.

Мы подходим к ней и спрашиваем:

— Так вы не глухая?

— Нет. И не слепая. Уходите.

Мы говорим:

— Мы хотим вам помочь.

Она говорит:

— Мне не нужна помощь. Мне уже ничего не нужно. Уходите.

Мы спрашиваем:

— Что здесь произошло?

— Сами не видите?… Она ведь умерла, да?

— Да. Это были новые иностранцы?

— Да. Она сама их зазвала. Она вышла на дорогу и знаками звала их в дом. Их было двенадцать или пятнадцать. И они ее трахали один за другим, а она только кричала: «О, хорошо, хорошо! Давайте, давайте, все по очереди!» Она умерла счастливой — затраханная насмерть. А я не могу умереть! Я не знаю, сколько я уже тут лежу без еды и питья. А смерть все не приходит. Она никогда не приходит, если ты зовешь ее сам. Ей нравится мучить нас. Я зову ее вот уже много лет — а она не слышит меня.

Мы спрашиваем:

— Вы действительно хотите умереть?

— Чего я могу еще хотеть? Если вы и впрямь хотите мне помочь, подожгите дом. Я не хочу, чтобы нас нашли — вот так.

Мы говорим:

— Но это же будет очень больно.

— А это уж не ваше дело. Подожгите дом, и все, если, конечно, вы на это способны.

— Да, сударыня, мы на это способны. Положитесь на нас.

Мы перерезаем ей горло бритвой, потом идем и сливаем немного бензина из бака армейского грузовика. Мы поливаем бензином тела и стены дома. Потом мы поджигаем дом и идем к себе.

Утром бабушка говорит:

— Дом соседки сгорел. Они обе были внутри — и она, и ее дочь. Верно, девчонка оставила что-нибудь на огне — с дурочки станется.

Мы идем к дому соседки, чтобы забрать кур и кроликов, но другие соседи уже растащили их ночью.

Конец войны

Уже несколько дней мы видим, как победоносная армия новых иностранцев — которую мы теперь называем армией-освободительницей — идет мимо бабушкиного дома.

Танки, пушки, бронеавтомобили и грузовики Освободителей день и ночь идут через границу. Фронт уходит все дальше и дальше в глубь соседней страны.

В противоположном направлении движется другой поток: идут пленные, побежденные. Среди них много людей и из нашей страны. Пленные все еще в форме, но без оружия и без знаков различия. Они бредут, опустив голову, к станции, где их сажают в вагоны и увозят. Никто не знает, куда и надолго ли их увозят.

Бабушка говорит, что их везут далеко, в холодные и безлюдные края, где их заставят работать так тяжело, что никто не вернется. Все они умрут от холода, непосильного труда, голода и разных болезней.

Через месяц после освобождения нашей страны война заканчивается совсем, и Освободители занимают нашу страну — люди говорят, навсегда. Поэтому мы просим бабушку научить нас их языку. Она говорит:

— Что я вам, учительница? Как я вас учить-то буду?

Мы говорим:

— Очень просто, бабушка. Просто говорите с нами весь день на их языке — в конце концов мы начнем понимать.

Вскоре мы знаем достаточно, чтобы переводить, когда местные говорят с Освободителями. Мы пользуемся этим и становимся посредниками при обмене того, что в избытке у военных: сигареты, шоколад, табак, — на то, что есть у жителей: вино, водка и фрукты.

Деньги ничего не стоят, все только меняются.

Девушки спят с солдатами за шелковые чулки, украшения, духи, часы и прочие вещи, которые солдаты набрали в освобожденных городах.

Бабушка больше не ходит на рынок со своей тележкой. Наоборот — теперь к ней приходят хорошо одетые дамы и умоляют продать им курицу или колбасу за перстень или серьги.

Люди получают продовольственные карточки. С четырех часов утра у мясных и хлебных лавок выстраиваются длинные очереди. Остальные магазины закрыты — им нечем торговать.

Не хватает всего.

Но у нас с бабушкой есть все, что нам нужно.

Сколько— то времени спустя у нашей страны снова появляется свое правительство и своя армия, правда, и правительство и армия находятся под контролем наших Освободителей. Их флаг висит на всех общественных зданиях. Повсюду портреты их Вождя. Они учат нас своим песням и танцам; они показывают в кинотеатрах свои фильмы. В школах введено обязательное изучение языка наших Освободителей, а все остальные иностранные языки запрещены.

Запрещено критиковать наших Освободителей или наше новое правительство, запрещены шутки о них. Достаточно доноса, чтобы любого человека бросили в тюрьму без суда и следствия. Люди — и мужчины, и женщины — исчезают без следа, никто не знает за что, и их семьи больше ничего про них не слышат.

Границу восстановили. Теперь ее невозможно перейти.

Нашу страну окружили колючей проволокой; теперь мы полностью отрезаны от остального мира.

Школа опять открылась

Осенью все дети опять идут в школу — кроме нас.

Мы говорим бабушке:

— Бабушка, мы не хотим идти в школу.

Она говорит:

— Надеюсь, что так: вы мне дома нужны. К тому же, что вы там еще можете узнать нового?…

— Ничего, бабушка, совершенно ничего.

Вскоре мы получаем письмо. Бабушка спрашивает нас:

— Что тут написано?

— Тут написано, что вы несете за нас ответственность и что мы обязаны явиться в школу.

Бабушка говорит:

— Киньте это в печку. Я неграмотная, вы тоже. Никто из нас это письмо не прочел.

Мы сжигаем письмо. Через несколько дней приходит еще одно. В нем сказано, что, если мы не пойдем в школу, бабушка будет наказана по закону. Мы бросаем в печку и это письмо и говорим бабушке:

— Бабушка, не забудьте, что один из нас глухой, а другой слепой.

Еще через несколько дней приходит какой-то человек. Он говорит:

— Я — инспектор начальных школ. В вашем доме проживает двое детей, по возрасту подпадающих под закон о всеобщем образовании. Вы получили уже два письменных предупреждения.

Бабушка говорит:

— Вы о письмах? Не знаю, не читала. Я неграмотная, и дети тоже.

Один из нас спрашивает:

— Кто это? Что он говорит?

Другой отвечает:

— Он спрашивает, умеем ли мы читать. На кого он похож?

— Он высокий, и лицо у него злое.

Мы начинаем кричать вдвоем:

— Уходи! Не трогай нас! Не убивай нас! Помогите!…

Мы прячемся под стол. Инспектор спрашивает бабушку:

— Что это с ними?

Бабушка говорит:

— Ох, бедняжки всех боятся! Они пережили ужасные вещи в Большом Городе. К тому же один глухой, а другой слепой. Глухой поэтому рассказывает слепому, что он видит, а слепой объясняет глухому, что он слышит. А иначе они ничегошеньки не понимают.

Мы продолжаем кричать под столом:

— Спасите, спасите! Все рушится! Я не могу выдержать этот грохот! Я ничего не вижу!…

Бабушка объясняет:

— Видали? Когда кто-нибудь их пугает, они слышат и видят то, чего нет.

Инспектор кивает:

— У них галлюцинации. Их надо положить в больницу.

Мы кричим еще громче.

Бабушка говорит:

— Это еще хуже! В больнице-то все и случилось. Они навещали свою мать — она там работала. А тут бомбежка, как раз когда они были в больнице. Они видели взрывы, убитых и раненых; они и сами были несколько дней без сознания.

Инспектор говорит:

— Бедные ребята! А где их родители?

— То ли померли, то ли пропали. Сгинули. Кто знает, что с ними!

— Это, должно быть, тяжкая ноша для вас.

— Что поделаешь. Я — единственная, кто у них остался.

Перед уходом инспектор пожимает бабушке руку:

— Вы очень добрая женщина.

Вскоре мы получаем еще одно письмо — в нем написано, что мы освобождены от посещения школы в связи с физическими травмами и психическим состоянием.

Бабушка продает виноградник

К бабушке приходит офицер. Он хочет, чтобы она продала свой виноградник. Армия хочет построить на его месте казарму для пограничников.

Бабушка говорит:

— А чем вы мне заплатите? Деньги нынче ничего не стоят.

Офицер говорит:

— В обмен за вашу землю мы проведем в ваш дом водопровод и электричество.

Бабушка говорит:

— Не нужны мне ваши водопровод и электричество. Я всю жизнь без них прекрасно обходилась.