Сюзанна Келлс - Последнее прощение

• Название: Последнее прощение
• Автор: Сюзанна Келлс
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996

Кэмпион Слайз растет в чужой семье, окруженная ненавистью приемного отца и брата, не подозревая о своем истинном происхождении и о том, что после замужества должна стать владелицей огромного состояния, хранящегося в банке до той поры, пока она не представит туда четыре печати.

Во время поиска похищенных печатей она встречает сэра Тоби Лэзендера. И с первой встречи между ними вспыхивает чувство, которое не могут погасить ни расстояния, ни козни врагов.

---

В эти слова она вкладывала всю душу, наполняя их смыслом, умом, любовью. Глаза ее были закрыты, но голова поднята, и слова были обращены не к этому трибуналу, а к любящему Христу, среди врагов которого тоже были священники и адвокаты.

— «Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». — Ни один адвокат не пошевельнулся, даже клерки неотрывно смотрели, гадая, удастся ли ей закончить. Голос ее звучал громко: — «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого». — Стоявший за спиной Верный До Гроба Херви воткнул нож между узоров на спинке стула, пронзив острием кожу над ребрами, и слегка повернул его. Она вскрикнула от внезапной боли и открыла глаза.

— Вот видите! — Верный До Гроба засовывал нож в карман. — Она не может выговорить этих слов! Не может! Видите, как она ерзает? Видите агонию врага внутри нее?

Он взял Библию у нее с колен.

— Она ведьма.

— Нет!

Верный До Гроба пятился, указывая на нее пальцем.

— Ведьма!

— «Отче наш сущий на небесах, да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя и на земле как на небе. — Она с вызовом выкрикивала слова, но Верный До Гроба подошел к ней, ударил раз, другой, а потом третий.

— Богохульство! — возопил Верный До Гроба. Зрители, оживившись, рычали на нее, аплодировали Верному До Гроба. Лицо у Кэмпион болело. Сзади угрожающе шумели, и Кэлеб Хигбед, опасаясь, как бы это театральное слушание не вышло из-под контроля, стукнул правой рукой по столу.

— Тише! Тише!

Он подождал, пока уляжется волнение.

— Думаю, того, что мы услышали, вполне достаточно. Верно?

Адвокаты закивали. Кэлеб Хигбед перетасовал лежавшие перед ним бумаги.

— Близится время обеда, все мы проголодались. — Он добродушно хмыкнул. — Я должен поблагодарить преподобного Верного До Гроба Херви и конечно же преподобного Пейлли.

Оба священнослужителя отвесили ему неглубокие поклоны. Кэлеб Хигбед посмотрел на Кэмпион.

— Любопытное выдалось утро. Наши изыскания, наше заявление мы представим Большому жюри присяжных, и оно уж будет решать, предстанете ли вы перед судом. Он кивнул ей, потом солдатам:

— Можете увести, и спасибо за помощь!

Ее бросили снова в ту же зловонную камеру. Дверь захлопнулась, погрузив Кэмпион в нескончаемую зимнюю ночь. Она сидела на соломе и почти радовалась, что снова одна, а потом принялась тереть грудь мешковиной и терла до тех пор, пока кожа не заныла, а соски не начало саднить. Впрочем, отделаться от ощущения позорной грязи было невозможно. Она прислонилась головой к холодному мокрому камню и зарыдала. Она была обречена.

Эбенизер Слайз наблюдал за унижением сестры. Он сидел в конце самого последнего ряда, зная, что отсюда она его не увидит. Она вообще была не в том состоянии, чтобы кого-нибудь разглядывать, и он усмехнулся, вспомнив прежнюю Доркас. Ребенком, когда над ней издевались Мэттью и Марта Слайз, она всегда верила, что жизнь переменится к лучшему. Эбенизер же ненавидел ее жизнерадостный, живой характер. Ненавидел ее за то, что она могла бегать, прыгать через скакалку, смеяться, а он был пленником искалеченного, хромого тела. Теперь он стал свидетелем того, как душу сестры лишили жизни.

Он подождал, когда комната опустеет, и вышел вслед за адвокатами на крохотный газон перед часовней Тауэра. Кэлеб Хигбед увидел его и подошел, извинившись перед собеседниками.

— Вы удовлетворены, мистер Слайз?

— И благодарен вам, сэр. — Эбенизер не собирался обижать Кэлеба Хигбеда, процветающего, влиятельного адвоката. — Я полагаю, проблем не будет?

— Проблем! — Кэлеб Хигбед распрямил спину, подставив солнцу румяное добродушное лицо. — Какой чудесный день! А вы знаете, что в Хаундсдиче есть целое поле маков? Вчера на солнышке я проходил мимо него. Просто великолепно! Я частенько задумываюсь, сколько полевых цветов растет в нашем городе. В Грейз-Инн алеет очный цвет, тоже очень красивое зрелище.

Он оглянулся на солнечные блики на серых стенах.

— Проблемы, говорите. Может быть, пройдемся? Или вы верхом?

— Я еду назад.

— А! Но пешком настолько больше замечаешь, мистер Слайз, правда-правда. — Он посмотрел на хромающего Эбенизера. — И все же, да, я понимаю. Проблемы.

Он опять остановился.

— Я вот что думаю, мистер Слайз. А не умнее было бы ограничиться простым обвинением в убийстве? Я полагаю, нет сомнений в том, что она зарезала своего мужа?

— Никаких сомнений, сэр.

— Душа отправится в ад за убийство точно так же, как и за колдовство. Но, я полагаю, уже слишком поздно менять обвинение?

Он вопросительно глянул на Эбенизера.

— Сэр Гренвилл настаивал на колдовстве.

— А! Сэр Гренвилл! Славный сэр Гренвилл! — Кэлеб Хигбед засмеялся. — Человек из суда лорд-канцлера. Не нам учить его законам, а, мистер Слайз? Не нам. Значит, быть колдовству с оттенком убийства.

Он оглянулся на солдат, маршировавших к главным воротам. В остриях пик и нагрудниках, поблескивая, отражалось солнце.

— Я всегда наслаждаюсь этим приятным зрелищем, — продолжил адвокат. — Не сомневаюсь, Большое жюри присяжных примет решение в нашу пользу, но одна мелочь не дает мне покоя. Мелочь, мистер Слайз, но она меня все же беспокоит.

— Что же, сэр?

— Дело, мистер Слайз, в maleficio.

Он кивнул, будто сказал что-то очень умное. С уважительным и серьезным видом Эбенизер повторил:

— Maleficio, сэр?

— О! Болезнь всех адвокатов! Вечно рассчитываем, что и не адвокаты нас поймут. Наличие maleficio, мистер Слайз, требуется по закону о колдовстве тысяча шестьсот четвертого года. Вкратце закон гласит, что никого нельзя обвинить в колдовстве — и неважно, есть третий сосок или нет, — пока следствие не установило, что он руководствовался maleficio. To есть что раньше этот человек заявлял, ясно заявлял, что хочет уничтожить жертву своих злых козней. В случае вашей сестры, мистер Слайз, у нас должны быть доказательства, что она намеревалась убить мужа с помощью колдовства и что она публично об этом заявляла. Вы следите за моей мыслью?

Эбенизер в изумлении покачал головой:

— Но это же чушь! Ни одна ведьма не станет объявлять о своих намерениях!

— Ах, чушь! Как часто наши законы кажутся чушью молодым! И вы, без сомнения, правы, но закон есть закон, мистер Слайз, и мы, так сказать, увязли в нем. Я полагаю, нам нужен либо свидетель, который бы показал, что слышал, как ваша сестра говорила о своих злых намерениях и желании убить, либо нам нужно ее признание.

Он сокрушенно вздохнул.

— Я возлагал большие надежды на Пейлли, но ему не удалось ничего сделать.

— Признание?

— Сделанное по возможности по собственной воле. — Хигбед кивнул. — Но тут встает еще один вопрос, мистер Слайз.

— Да, сэр?

Кэлеб Хигбед прищурился, глядя вверх на огромную Белую Башню:

— В прошлом году там гнездилась пустельга, а в этом я что-то не вижу. Коллега мне сказал, что птиц подстрелили. Жаль. Да, мистер Слайз, еще одна проблемка. Я не сомневаюсь, что пытками вы можете вырвать у нее признание, и оно будет очень ценным, но, если ее придется пытать, то, боюсь, вид у нее потом будет еще более жалкий, чем сейчас. Я прав?

— Правильно, сэр, — согласился Эбенизер, глядя на энергичное, дружелюбное лицо адвоката.

Кэлеб Хигбед продолжал:

— Мы ее приговорим, мистер Слайз, можете не сомневаться, но нужно принять все меры предосторожности. Мне показалось, под наслоениями грязи я разглядел красоту вашей сестры. На самом деле. Она красивая девушка?

Эбенизер подтвердил:

— Да.

— Вы озадачены! — Хигбед рассмеялся. — Думаю, вы, мистер Слайз, заметите, что двадцать лет юриспруденции не притупили моих умственных способностей. Подумайте вот о чем. Ваша сестра предстанет перед судьей и присяжными. Мы скажем, мы докажем, что она ведьма и убийца, роялистка! И что же они увидят? Несчастную девушку, бледную, изможденную, беспомощную, рыдающую, разве можно будет винить их, если в них проснется жалость? — Он поднял руку. — О, я уверен, что они ее осудят, но есть шанс, ничтожно малый шанс, что в ее хрупкости они увидят беспомощность, вызывающую у них сострадание. О мужчинах и женщинах, мистер Слайз, мне известны две вещи. Первое — это то, что если мужчине жаль женщину, он попытается ей помочь. Мы не хотим этим рисковать.

Эбенизер перенес вес на короткую изувеченную ногу, Потом снова выпрямился.

— А второе, сэр?

— А, второе. Если мужчины видят женщину, гордую своей красотой, великолепно одетую, она нередко вызывает у них неприязнь. Почему это кому-то должно быть дозволено обладать таким очарованием, в то время как они обречены делить ложе со старой, сварливой, уродливой каргой? — Он засмеялся. — Не сочтите, что я говорю на основании собственного опыта! И когда, мистер Слайз, наши присяжные фригольдеры увидят красавицу, их одолеет зависть. Если они не в силах обладать ею, они ее уничтожат! Вы не замечали, мистер Слайз, что мужчинам нравится уничтожать красивые предметы? Так дайте же им возможность попрактиковаться! К тому же считается, что она ведьма! Роялистка! Пусть возненавидят ее!