Александр Ильин - Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде

• Название: Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде
• Автор: Александр Ильин
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: Политика
• Год: 2005
• ISBN: 5-9265-0171-7

Из этой книги читатель узнает неизвестные «закулисные течения» в КПРФ, которые привели партию к резкому падению ее авторитета в обществе. После предательства верхушки КПСС во главе с Горбачевым обновленную компартию возглавил Геннадий Зюганов. Он стал лидером, но не стал вождем, потому как в августе 1991 года «Правда» партии стала не нужна. Именно в ту пору, когда «победившая демократия» прилагала все усилия, чтобы уничтожить газету.

Книга последнего главного редактора «главной» газеты Советского Союза «Правды» Александра Ильина, который провел ее через ложь 1991 и расстрелы 1993 годов, — это честный рассказ о самом сложном, драматичном, порой даже трагическом периоде в судьбе страны и народа через судьбу партии и ее лидера — Геннадия Зюганова.

---

А Аксенова не надо?

А что у него — призыв плестись за Западом?..

Борис Славин добыл стенограмму, подготовил материал. Я взял на себя — договориться с главным редактором. Геннадий Селезнев нас поддержал, хотя некоторые члены редколлегии пытались публикацию торпедировать. Зачем, дескать, давать слово этим авторам — они же не наши.

С тяжелой руки Александра Невзорова “наши” (в его, конечно, представлении) чуть не стали серьезным политическим движением. Для меня же в этом слове дорого прежде всего значение, обретенное им в годы войны — на нашей памяти, Великой Отечественной. “Наши пришли!” — значит пришли освободители. “Наши отступают” — значит горе горькое. “Наша Победа!” — значит не моя, а общая, народная.

Но есть у этого слова и иные значения. От бытовых — “наш” значит свойский, свой, от игровых — “наша команда” — до блатных и еще — идеологических. “Не наш он человек” — одной этой фразы бывало достаточно, чтобы сломать человеку не только биографию — судьбу. “Не наш…” и не надо ничего доказывать, надо только вовремя доложить, донести, достучаться…

Однако я отвлекся.

В день публикации полосы в редакцию позвонил Владимир Максимов. Высказал недовольство: газета сократила в его выступлении как раз наиболее важные для него куски…. Но недовольство не было уничижающим, заряженным отрицательной энергией. Чувствовалось все же, что публикацию в “Правде” Максимов воспринял, это оставило след в его сознании как поступок журналистов. Ведь в то время его практически не печатали в России — в разных газетах под разными предлогами отклоняли его необыкновенные по силе обличения статьи. Он был диссидентом при старой власти, его не принял и новый режим. А писателю, публицисту нужна трибуна…

Через два года мы вместе с Володей Большаковым, собкором “Правды” в Париже, заехали за Максимовым на улицу Лористон, недалеко от Елисейских полей, и отправились в пригород Парижа — Фонтене-о-Роз к Андрею Синявскому и Марии Розановой. Была долгая, интересная встреча — наш собкор написал о ней целую полосу, которая тоже увидела свет на страницах “Правды”. Я надеюсь еще вернуться к той беседе, сейчас же вспомнил о ней потому, что Андрей Синявский на встрече говорил о потребности для писателя — донести свои мысли до читателей, используя любые, самые немыслимые возможности.

— Я печатаюсь там, где меня публикуют, — рассказывал Андрей Донатович, вспоминая, как его упрекал один из былых друзей за статьи в “не тех” изданиях.

И все же я думаю, что Максимовым двигала не одна лишь голая потребность печататься, донести до российских читателей свою тревогу и боль за судьбу родной, хоть и давно оставленной не по-доброму стране. Больше того, убежден: в старой, прежней “Правде” Максимов печататься бы не стал. И его бы там не печатали. Да еще с признанием — а он напоминал о том почти в каждой статье в “Правде” — что остается антикоммунистом.

Скорее всего, он делал эти признания специально, проверяя редакцию на “вшивость” — вычеркнут или нет? Мы тоже сознательно оставляли текст почти нетронутым, во всяком случае, этих его оговорок не сокращали. Хотя не раз заявляли — и Максимов это знал, — что “Правда” антикоммунистической быть не может и не станет такой никогда. Наша — придется употребить это слово и здесь — “Правда”.

… Как видите, мы немножко приблизились к ответу на тот вопрос, что был поставлен в начале. Но — только чуть-чуть, самую малость.

Возможно, я и вовсе не стал бы вдаваться в тонкости: ну печатался и печатался. В “Правде”. Владимир Максимов. Это уже исторический факт. Из песни слова не выкинешь.

Так-то так, но мы же знаем, что выкидывают из песен слова. Но нет ничего беззащитнее памяти — об ушедшем времени, об ушедших от нас в мир иной великих и малых людях. Чуть ли не каждый цитирует: “о мертвых или хорошо, или ничего”, а потом следует подчас такая вакханалия зла, бесшабашная пляска на костях.

Вот и Максимова ревностно пытались “увести” от “Правды”. Был, дескать, досадный эпизод — с кем не бывает. Он еще раньше у Акселя Шпрингера помощи попросил и принял ее, хотя у многих интеллигентов немецкий король желтой прессы вызывал высокомерную аллергию. А Максимов создал журнал “Континент”, напечататься в котором те же интеллигенты считали за честь…

В 1996 году в Париже прошла памятная научная конференция, в ней по замыслу организаторов должен был участвовать и главный редактор “Правды”. Да вот как-то — уже на последнем этапе — забыли пригласить…. В книге Максимова “Самоистребление”, основу которой составили его публикации в “Правде”, автор предисловия, коллега-журналист, по сути “отмазывает” писателя от газеты, давшей ему трибуну в очень и очень нелегкую пору жизни…

… Похоже, опять я “начал с хвоста”, как Ванька Жуков. Не лучше ли просто напомнить отдельные эпизоды, достойные внимания читателей?

Итак, по порядку.

Не прошло и двух месяцев после июньской дискуссии в здании Президиума РАН, на которой Евгений Сабуров предложил заключить соглашение между различными слоями российского общества, как наш не терпящий политического затишья президент объявил о начале “артподготовки” предстоящего наступления. Вскоре последовал сентябрьский указ № 1400, упразднявший Конституцию, а вместе с нею и съезд народных депутатов России, и Верховный Совет РФ. Все развивалось точно по Салтыково-Щедринскому сценарию: хочется то ли новой Конституции, то ли севрюжины с хреном, то ли кого-нибудь ободрать.

Новая Конституция “под Ельцина” была практически готова.Севрюжина с хреном, как свидетельствует в своей книге верный охранник ельцинского режима А. Коржаков, тоже была в наличии и пущена на угощение особо приближенных сразу после того, как удалось “кого-нибудь”, конкретно — Верховный Совет, съезд народных депутатов, водевильных руководителей “Белого Дома” и массу невинных людей, пришедших защищать законную власть и Конституцию, ободрать…

(Ирония судьбы: заплечных дел мастерА. Коржаков,организатор кровавых расправ в октябре 93-го, на ура прошел в депутаты Госдумы нынешнего образца. Радикально оппозиционная “Советская Россия” в нетерпении, не дождавшись выхода коржаковских вымыслов на русском, перевела с английского и перепечатала три главы из этой во всех отношениях мерзопакостной книги….Прав был Владимир Буковский, говоря в июне 1993-го:“Сама мысль о состязании (на выборах. — А.И.)со своим кагэбэшнымтюремщиком для меня омерзительна”. И еще — но это уже спорно:“Страна, где это нужно объяснять, безнадежна”).

4-го октября “Правда” была прикрыта, причем дважды: приказом Давида Цабрия, рыжеволосого миниатюрного грузина из Минпечати РФ, и постановлением московского мэра в кожаной кепке, которое, кажется, и до сих пор не отменено, хотя и с самого начала не имело законной силы.

К счастью, свято место не бывает пусто, и то, что хотела, но не смогла сказать “Правда” в номере, остановленном 4-го октября, сказала — быть может, не столь решительно — “Независимая газета”. Хору позорных выкриков погромщиков и их трусливых подпевал был противопоставлен чистый голос честных людей, не приемлющих кровавых методов решения политических или иных вопросов даже во имя самой-пресамой демократичнейшей из демократий. Признание и хвала Виталию Третьякову и его команде, спасшей честь российской журналистики.

И само собой разумеется, что голос протеста против кровавой демократии по-ельцински, по-барсуковско-коржаковски был голосом Владимира Максимова, голосом тех заброшенных на чужбину диссидентов — Петра Абовина-Егидеса, Андрея Синявского, — которые не поддались чувству мести терзавшей их власти, которые ни на минуту не усомнились в том, что кровь людская не водица, что демократия на крови — не демократия, а диктатура.

Прошло еще несколько месяцев, пока не позвонил наш собкор из Парижа: Владимир Емельянович Максимов хотел бы вести в “Правде” еженедельную рубрику, как к этому отнесутся в редакции?

К тому времени я уже был избран главным редактором “Правды”, и у меня не возникло никаких колебаний насчет Максимова.

Наверное, надо признаться, что я никогда не симпатизировал диссидентам, что книг Максимова — в силу известных обстоятельств — прежде не читал, о журнале “Континент”, им издаваемом, слышал только негативные суждения, лично Владимира Емельяновича не имел чести знать. Но то, что он, как и я , не принял октябрьского расстрела, не признал, подобно уже погромному правозащитнику Сергею Адамовичу Ковалеву, правоту и юридическую целесообразность кровавой расправы над собственным народом — для меня решило все…

Кажется, мы все ближе и ближе к разгадке того, почему же противник советской власти Владимир Максимов и символ этой власти — газета “Правда” сошлись на историческом перекрестке и оказались друг другу нужны. И все же не будем ставить точку — исследование продолжается…