Вера Хенриксен - Сага о королевах

• Название: Сага о королевах
• Автор: Вера Хенриксен
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-300-00198-8

«Сага о королевах» норвежской писательницы Веры Хенриксен поведает об известных исторических персонажах — королеве Гуннхильд и короле Ирландии Ниале Уи Лохэйне.

---

На борту же корабля Олава Трюгвассона под названием «Великий Змей» оставались двое, кто не принимал участия в битве — его королева и епископ Сигурд. Конунг Олав устроил для них убежище на дне корабля за щитами.

Там они и сидели, в темноте, а вокруг шла битва. Они слышали крики, звон мечей, свист копий, стоны и звук падения тел. Сверху с палубы падали кровавые капли. Но время шло, и постепенно все затихло. Затем раздался громкий клич. Королева с епископом не знали, что и думать. Когда священник пытался просить у Бога победы для своего конунга, у него ничего не получалось. Молитве мешал запах крови и воинственные крики. И в такт биения своего сердца в голове епископа родились слова: «Да будет воля твоя! Да будет воля твоя! Да будет воля твоя!» Эта молитва стала с тех пор постоянным девизом Сигурда. Он никогда не мог забыть этих слов.

Битва началась ранним утром, а когда их вытащили на палубу дружинники, которых они раньше никогда не видели, начинало уже смеркаться. И на борту «Великого Змея» был Эйрик ярл. Королева расплакалась.

Эйрик ярл был известен в Норвегии своим благородством. И когда он увидел королеву в слезах, то пообещал, что везде на его земле ее ждут почет и уважение. Но она была безутешна, отказывалась от еды и питья. Даже епископу не удалось переубедить ее, и через несколько дней королева умерла.

«Она умерла от тоски и горя», — говорил Сигурд, когда при нем заходила об этом речь.

Да и сам епископ очень скорбел по Олаву Трюгвассону, к которому успел привязаться. Сигурд считал, что Олаву была уготована такая участь в наказание за ту жестокость, с которой он крестил Норвегию. Епископ чувствовал, что и на нем лежит большая вина, и считал, что ничем уже не может быть полезен Норвегии.

Когда отец решил принять христианство — а это случилось вскоре после битвы при Свёльде — он послал гонца к епископу Сигурду и попросил его приехать в Швецию. Епископ с удовольствием согласился. Конунга крестили здесь, в Хюсабю, но вместе с ним крестились и многие другие язычники — не только в Хюсабю, но и в других местах Швеции. Вскоре после принятия крещения было построено много церквей.

Но в то время крещение происходило по доброй воле. Даже когда язычники убили троих священников, к ним отнеслись со снисхождением. Хотя и наказали убийц по закону. Но сначала к восставшим направился сам епископ. Один, без всякой защиты. Его броней была сутана, как сказал Сигурд отцу. Он призывал людей к миру. Говорил о милосердии Господнем и любви к ближнему. Сигурду удалось уговорить язычников вознести молитву Христу и испросить прощения. Он был тверд в своей вере, и никто не осмелился поднять на него руку.

Епископ Сигурд прожил в Швеции много лет. Но он никогда не был дружен с твоим архиепископом, Рудольф. И когда архиепископ прислал сюда нового епископа, Сигурд не захотел ссориться с ним. «Кто-то сеет, кто-то жнет, чему быть, того не миновать», — сказал он мне. И в голосе его не было злобы или неудовольствия.

Сигурд уехал обратно в Англию. Там он повстречался с Олавом Харальдссоном, который собирался плыть в Норвегию, чтобы сражаться за престол. И когда Олав предложил Сигурду отправиться вместе с ним, епископ не колебался. Он считал, что теперь, после долгих лет невзгод и лишений, сможет уберечь нового конунга Норвегии от ошибок. Гримкель, племянник епископа Сигурда, отправился в это путешествие вместе с ним. Он принял сан епископа как раз перед отплытием из Англии. Но эти два епископа были совершенно не похожи друг на друга.

Сигурд был мягким человеком, но обладал сильной волей. И он всегда говорил конунгу то, что думал, даже если королю это и не нравилось. Гримкель же, наоборот, всегда поддакивал Олаву. Сигурд посвящал свободное время книгам и ученым беседам, а Гримкель был человеком дела. И если Сигурд говорил о любви к Богу, то Гримкель интересовали прежде всего церковные законы.

— Скажи мне, — прервал королеву Рудольф, — неужели у этого английского епископа не было недостатков?

— Были, — ответил я. — Он не умел обращаться с рабами.

— Да, это верно, — сказала Астрид, — но откуда это известно тебе?

— Мне рассказали, — коротко ответил я.

Все с удивлением посмотрели на меня.

Наконец заговорила Гуннхильд:

— Три разных человека — Карл Магнус, епископ Сигурд и святой Патрик. Три разных способа обратить язычников в истинную веру — силой, властью и любовью. Какой из них по-твоему самый хороший, Рудольф?

— Тот, что действует, — не задумываясь, ответил священник.

Королева Астрид отправилась в свою опочивальню, а мы занялись собственными делами.

Я принес письменные принадлежности и устроился у стола. Я решил переписать и дополнить свои записи. Но внезапно мой взгляд упал на пергамент с орнаментом из спиралей и драконов.

Я задумался. Один из углов пергамента был уже закончен. Оставалось только воспроизвести такой же рисунок в других углах. Мои последние драконы выглядели по-прежнему ужасно, но они перестали поднимать головы с пергаментов и угрожающе шипеть.

Когда я принялся рисовать, то настолько увлекся, что ничего не замечал вокруг. Я вздрогнул и чуть не посадил большую кляксу на рукопись, когда до моего плеча дотронулась рука Эгиля Эмундссона.

— Никогда не видел подобной работы, — задумчиво сказал Эгиль. Помолчал и добавил:— Но твой стиль напоминает мне резьбу по дереву.

В этот момент открылась дверь спальни королевы Астрид, и Гуннхильд, которая тоже была в палатах, поспешила ей навстречу.

Астрид доковыляла до скамьи, опираясь на руку Гуннхильд, и тяжело опустилась на нее. Но вскоре она отдышалась и сказала:

— Дай мне посмотреть пергамент, Ниал.

Я протянул ей лист с орнаментом и чистые листы переписанной рукописи.

— Буквицы я пока не делал. Надеюсь, у меня будет время заняться этим позже, когда будет готова вся рукопись.

Она кивнула, внимательно посмотрела на пергамент и удовлетворенно улыбнулась.

— Ведь, кажется, буквицы рисуют обычно под конец? — спросила она.

— Да, — с удивлением ответил я.

— Мне кое-что известно о книгах, — с улыбкой пояснила Астрид.

— Где ты научилась этому? — поинтересовался я.

— В Норвегии. Так уж получилось, что конунг пировал с дружинниками, а епископ Сигурд с учеными людьми проводил вечера в моих палатах. Но…— Она с удивлением огляделась. — Где же наш ученый Рудольф?

В ее голосе невозможно было не заметить иронии.

— Ты без него скучаешь? — рассмеялась Гуннхильд.

— Да, — кивнула Астрид. — Он часть моего рассказа.

— Тогда пойду схожу за ним, — тут же предложил я.

Я нашел его там, где священнику и полагается быть — в церкви. Он стоял на коленях перед алтарем в холодном нетопленном нефе. Тем не менее я не ожидал его тут увидеть и почувствовал укол совести.

Я решил не мешать ему в молитве и просто встал рядом на колени. Я читал «Отче наш». Рудольф искоса посмотрел на меня и вскоре поднялся с коленей. Вместе мы вышли из церкви. Только на улице я объяснил, почему пришел в церковь.

В палатах на этот раз все были в полном сборе.

— Следующее после приезда в Норвегию Оттара Черного лето было для меня незабываемым, — продолжила королева Астрид, — Это было мое четвертое лето в Норвегии, и впоследствии я всегда вела от него отсчет времени. Либо до этого лета, либо после.

Мой отец умер, и мне полагалось испытывать горе и страх перед будущим. Защищать меня было некому. Но я нисколько по нему не скучала, да и не было у меня для этого особых причин. То, что я перестала быть наложницей Олава Харальдссона было заслугой других — твоего отца, Эгиль, твоей собственной — и Сигвата Скальда. Я чувствовала себя уверенней, когда думала, что ты и Сигват служите в дружине Олава. У меня было чувство, что вы мои братья. Да и в золоте у меня теперь тоже не было недостатка. Когда отец договаривался с Олавом Харальдссоном о моем приданом и свадебных подарках, они оба старались вытянуть друг у друга как можно больше. Так что в результате я оказалась владелицей хуторов в обеих странах. И еще я поняла, что конунг Олав не хочет ссориться с конунгом Энундом и постарается не трогать меня. Меня даже не особенно расстраивало, что конунг почти не интересовался нашей дочерью. Ульвхильд шел третий годик, и она была прелестным ребенком. У нее появилось много новых друзей.

Кроме того, я обрела наконец отца, о котором всегда мечтала. Епископ Сигурд часто бранил меня за проступки, но дарил при этом такую заботу и любовь, что я впервые в жизни почувствовала себя счастливой.

Именно он помирил нас с Олавом после ссоры, произошедшей из-за Оттара.

Что епископ сказал конунгу, я не знаю. Но мне он заявил, что у Олава есть все основания сердиться. Потому что я выставила его на посмешище перед дружиной. Я заявила, что имею право отблагодарить скальда за стихи, посвященные женщине! Я посмела сравнить любовную песнь с хвалебной драпой в честь конунга! Я ответила, что лесть приятна каждому и не считаю викингские походы Олава приличествующими христианскому королю. И я рассказала то, что слышала от самого Олава: как он издевался над умирающим архиепископом в крепости Кантара.