Георгий Гуревич - В зените [Приглашение в зенит]

• Название: В зените [Приглашение в зенит]
• Автор: Георгий Гуревич
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017277-Х

Удивительный мир Звездного Шара, увиденный глазами получившего приглашение «в зенит» писателя, это не только блистательный калейдоскоп НФ идей и технологий, но и несколько концентрированных моральных уроков. История яхты Здарга из романа может читаться как «повесть с ключом», отражающая взаимоотношения в среде фантастов Москвы 60-х.

---

Сначала опрос, как в военном деле, точность требуется.

— Ису-хирург, изложи задание.

— Задание заключается в том, чтобы вернуть молодость объекту.

— Как будешь выполнять?

— Объект относится к тому типу сапиенсов, у которых периодизация жизни запрограммирована в железах и мозгу. Я должен посетить необходимые железы и нижний отдел мозга, чтобы переключить их с режима увядания на режим расцвета…

— Как ты будешь производить переключение?..

Здесь записи в моем блокноте обрываются. Я не хотел загромождать страницы названиями органов того сапиенса, всё равно у людей они не совсем такие. Но, насколько я понял, у нас речь шла бы о гипоталамусе и гипофизе.

Наконец экзамен закончен. Подаётся команда:

— Приступаем к миллитации.

Миллитацию мне демонстрируют тут же. Змея-хирург заползает в ёмкий блестящий шкаф, зеркальный даже. Я уже видел такие шкафы, назвать их можно ратоматорами — расстановщиками атомов. Их применяют для копирования и размножения любых предметов, дубликаты пресловутых персиков копировали для меня, пока я лежал больной, нуждался в земной пище. Обычно ратоматоры двойные — кладёшь персик-образчик в левое отделение, из правого вынимаешь точную копию. Здесь же слева был полномерный шкаф размером с будку для телефона-автомата, а справа ящик как бы для второго телефона. Змей заполз в будку, дверца за ним захлопнулась, и когда всё, что надо, отмигало и отгудело, за дверцей ящика оказалась небольшая змейка, копия, но уменьшенная раз в десять, этакий блестящий браслет. И, подняв свою крошечную головку, она просвистела что-то осмысленное о гипофизе и гипоталамусе.

Миллитация — это и есть копировка с уменьшением.

После второго уменьшения браслет превращается в колечко, после третьего — в сверкающую точку, после четвёртого его вообще не разглядишь. После пятого микроскопический хирург сам заползает в пилюлю и её глотают, если болезнь желудочная или лёгочная, или вводят в уголок глаза, или в ухо, или в вену, если надо лечить сердце, или железы, или мозг, как в данном случае[1].

— Вот какие машины делают на Чгедегде, — гордится Гилик. — Экстра-машины. Меня тоже сделали на Чгедегде.

— А зачем, — спрашиваю, — возиться, изготовлять бездушного хирурга? Нельзя ли просто миллитировать опытного врача? Я и сам не отказался бы сопровождать его в качестве корреспондента.

— Трудновато, — говорит Граве. — Мы, биологические сапиенсы, слишком сложны и чувствительны. Нам подай среду благоприятную, воздух, подходящую температуру, еду, питьё. В чужой крови мы просто захлебнулись бы, отравились бы, лейкоциты нас съели бы. Микрокосмос подобен макрокосму. Там и тут сапиенсу нужен корабль с надёжными непроницаемыми стенками, запасами пищи и воздуха, регенерацией, канализацией, системой жизнеобеспечения, да ещё с веером манипуляторов снаружи. Главная трудность — не лечить, а хирурга обезопасить, ради безопасности врача целую ампулу вталкивать в тело.

— Жалко, — говорю. — Я уже настроился на путешествие внутрь. Значит, не получается?

Все ещё злорадствую, когда узнаю, что местные сапиенсы не могут чего-то. Не таким уж младенцем чувствуешь себя.

— Бывали такие экспедиции, — говорит Граве.

И мне показывают документальный фильм. Назывался он “Экспедиция в палец”.

Нежнотелых биосапиенсов уменьшали плавно, не рывками, как хирургов-ису, поэтому внешний мир рос для них постепенно, как бы растягивался и наплывал на зрителя. Вот на экране громадный палец, розовый, с белыми дактилоскопическими узорами. Борозды все шире, вот они уже превратились в чешую. Очень похожи на чешую ороговевшие клетки, сразу видно, что, мы многомудрые — прямые потомки ящериц. Острый нос микроракеты проникает в кровь. И кровь-то на кровь не похожа: студень с волокнами, красными тарелочками и амёбовидными лейкоцитами. Один из них заполняет экран; внутри струи, струи потоков, и узлы, и какие-то зёрна. Наезжаем на зерно, видно, что это станок-автомат, целая автоматическая линия: цепь накручена на него, ниточки подаются, одни пристают, другие отчаливают отталкиваясь. Когда ниточки вырастают, вижу разную форму. Догадываюсь, что заплетённые косички — это ДНК, тоненькие извилистые — РНК, а клубочки — белки. И вижу, как белок прицеливается к другому. Прилип, примерился, словно ключ вставил в замок, искра… и разломал сложную молекулу. С уважением гляжу на свой собственный палец. И у меня такое же производство — автомат-комбинат в каждой клетке.

— Бывали такие экспедиции, — говорит Граве. — Но вообще нам, органическим, миллитация даётся трудно. В пластинке кремния превратил миллион атомов в тысячу, всё равно это кремний. А у белка, у гемоглобина например, отними атом железа, это уже не гемоглобин. Так что ису-хирурги пока незаменимы при массовых операциях омоложения.

— Да, мы незаменимы, — гордится Гилик.

И опять в моем блокноте В—О, В—О: вопрос—ответ, вопрос—ответ. Невольно вспоминаешь пословицу про одного “любопытного”, который столько вопросов задаст, что десять умных не ответят.

В. И всех вы можете омолаживать, Граве?

О. Как правило, можем. Конечно, у нас разные способы, в зависимости от физиологии сапиенса. Лучше всего удаётся то, о чём ты слышал, — выключение выключателя молодости.

В. (обязательный эгоистический вопрос). А меня?

О. Вероятно, и тебя. Пошлём хирурга, он разберётся в твоей эндокринной системе, твоём мозгу…

В. И сколько раз удаётся омолаживать? До бесконечности?

О. Нет, не до бесконечности. Раз двадцать — тридцать получается, у разных рас по-разному, у самых счастливых — до ста раз. А есть и расы-неудачники, те, которые и раньше не ведали старости, росли, росли до самой смерти (“Как у нас крокодилы и удавы”, — думаю). У этих, видимо, нет выключателя молодости, нечего и отключать. И у нас, человекоподобных (“это он-то человекоподобный — скелет пятнистый!”), со временем получается сходно. При повторных омоложениях мы возвращаемся уже не в юность, а в позднюю зрелость — как бы в возраст около сорока. И все грузнеем, тяжелеем, становимся этакими борцами-тяжеловесами, тело таскаем пыхтя, как бы в гору ползём. Ползаем, пока сердце выдерживает.

В. Значит, смерть неизбежна? — допытываюсь.

О. Смерть конкретна. Без причины никто не умирает. Смерть из-за выключателя молодости — первая причина, смерть из-за необратимых изменений — вторая. Разберёмся и с ней справимся. Может, сердце надо ставить мощнее, может быть, рост мускулов и костей притормаживать. Я ещё надеюсь дожить до такого открытия. У меня только шесть омоложений позади.

(“Шесть — мне бы столько! Значит, лет триста мне подарят. Не составить ли план жизни на триста лет вперёд? Сотню лет на изучение Звёздного Шара… на отчёт лет двадцать. А потом? Сундуки времени. Вот богатство-то!”)

— А мы бессмертны, — вставляет Гилик. — У нас все агрегаты заменимы, даже голова и блоки памяти.

— Ты стареешь морально, не зазнавайся.

— И ты, Человек, стареешь морально.

К удивлению, Граве поддерживает вертлявого кибера:

— Да, и мы устареваем, — вздыхает он

Новый букет В—О.

В. Удлинение—уменьшение — выключение—переключение — это все простые, почти механические действия. Но есть задачи посложнее. Вот я некрасивый, а хочу быть красивым. Внешность мою хирург способен изменить?

О. Нет, это задача не для микрохирурга. Он не может же стёсывать нос или волосы по одному подсаживать в брови. Тут должна действовать воля. Нужно, чтобы воля диктовала изменение тела. Вот непостоянноформные, помнишь, сиделка была у тебя такой породы, ты ещё удивлялся, какие у неё ласковые руки, те могут отрастить сколько угодно рук и ног, любой длины, любого вида. Нам же, владельцам неподатливого, непослушного тела, надо укреплять, усиливать волю многократно… Чем? Тренировкой, гипнозом, энергогипнозом, мультипликаторами всякими. Как это выглядит? Сидишь, сидишь часами и думаешь сосредоточенно: “У меня растёт третья рука, третья рука, третья рука…” И вырастает.

В. Третья рука?

О. Третья рука, нога, плавники, крылья, рога, шерсть, хвост — всё, что потребуется. Вообще можно превратиться в любого зверя.

В. Как в сказке — и во льва и в мышонка?

О. Лев — пожалуйста, мышонок не получится. Череп у него маловат, мозг не поместится.

Ага, невозможно! Все-таки признался Граве в бессилии.

— А зачем превращаться в мышонка? — спрашивает Граве. — Чтобы спрятаться? Так лучше глаза отвести, внушить, что ты невидимка. Вот я у вас в Ленинграде, как правило, ходил невидимкой. Впрочем, можно внушить, что ты мышонок. Научить?

В. Ну а мёртвых вы умеете оживлять?

(Рассчитываю на отрицательный ответ. Хоть что-нибудь должно быть невыполнимое).

О. Если есть добротная матрица, оживляем. Это не труднее, чем изготовить копию по зафонограмме. Оживший безукоризненно помнит всё, что было до момента записи. Все, что было после записи, пропало.