Георгий Гуревич - Только обгон: (По мотивам мемуаров йийита Гэя)

• Название: Только обгон: (По мотивам мемуаров йийита Гэя)
• Автор: Георгий Гуревич
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017277-Х

---

Опять вынужден я приводить цифры. Без примитивной арифметики непонятна суть спора. Кто забыл арифметику, пропускайте!

Итак, наша скорость в то время дошла до 0,75 с. Согласно теории относительности, эта скорость сама по себе создавала полуторную массу и давала полуторную перегрузку при нормальном ускорении — 1 g. В дальнейшем, согласно той же теории относительности, масса должна была расти все быстрее, и все труднее было бы догонять “Паломник” за счёт ускорения. Поэтому я предложил не терять времени, закончить наши санаторные вакации, дать 2 g(тройная перегрузка при полуторной массе), и немедленно, пока масса не возросла. Позже будет труднее.

Соображения были неоспоримы, но…

— Довольно мы мучили себя, 1,5 gдостаточно, — возразил Сэй-молодожён.

А капитан сказал вот что:

— Ребята, у меня противоположное предложение, точнее сказать, личная просьба. Об интимном говорить не принято, но мы все свои здесь, одна семья. Дело в том, что Джэтта ждёт ребёнка. И ребёнку, сами понимаете, нужны нормальные условия для развития: при полуторной массе, ускорение — 0,66 g. Именно такой режим соблюдался на “Паломнике”: при повышенной массе пониженное ускорение, в результате обычный вес, привычный и неизменный. Но если соблюдать его, за счёт чего же мы будем обгонять?

— За счёт чего обгонять будем? — спросил я. И добавил, что всё равно при полуторной массе нормальных условий для развития ребёнка быть не может, разумнее всего уложить Джэтту в саркофаг.

Но был встречен бурными нападками всех женщин. Джэтта обозвала меня бесполым чудовищем, Сэтта — живой машиной, Гэтта — всего лишь ходячим сухарём. Но так как догонять нам всё-таки надо было, остановились на скромном ускорении — 0,9 g(перегрузка — 1,35), какой-то видимости обгона. Так настроили двигатель и легли спать.

Что-то хорошо мне спалось в ту ночь, несмотря на нервозные споры, оскорбления и ревность. Проснулся я бодрый, освежённый. Когда сознание прояснилось, подумал: “Какими же мы стали чувствительными — живые весы. Перегрузка 1,5 тяжеловата, а 1,35 ощущается как заметное облегчение”.

И глянул на приборы. И увидел 0,7. Ускорение — 0,7, перегрузка — 1,05!

А тогда… тогда я нажал кнопку “Тревога”.

Через несколько минут мои друзья сбежались в рубку, на ходу протирая глаза и застёгивая комбинезоны.

— В чем дело! Где авария? Кто дал сигнал “Тревога”?

— Ребята, хаффат! — сказал я с деланным пафосом. — Измена на “Справедливости”! Пока мы спали, кто-то снизил скорость.

Рэй сказал, зевая:

— Нас тошнит от твоих фокусов, Гэй. Скорость убавил я, потому что Джэтта не могла заснуть. Не будить же вас всех, устраивать общее собрание ночью из-за такого пустяка. На то я и капитан, я отвечаю за здоровье каждого.

— В таком случае, — сказал я, — предлагаю выбрать другого капитана. Другого! Который будет отвечать за победу, а не за здоровье.

Рэй был огорчён, не подготовлен к таком выпаду, поэтому от неожиданности стал злиться и глупить.

— А кто достойнее? — закричал он. — Я единственный космонавт среди вас. Я единственный, кто постоянно бывал на “Паломнике”, я для вас живой справочник. Без меня “Справедливость” не вышла бы из дока. Без меня вы вообще ничего не знали бы о замыслах Джэя, сидели бы по домам, уповали на звёздочку в зените.

— Святая истина, — подтвердил Сэй Нижний, моргая сонными глазами. — Рэй самый достойный. Вся экспедиция — его заслуга. Ты зря бренчишь, Гэй.

Семь пар глаз смотрели на меня с раздражением, с осуждением, с презрением даже (“Экий честолюбец! В капитаны лезет, туда же!”). Но я сказал… Помню, как нелепо зазвучал мой голос, со слезой, с каким-то надрывом, мне несвойственным:

— Ребята, вы правы. Рэй самый знающий, самый толковый, самый заслуженный, самый достойный, самый-самый… Но подождите минуточку, не торопитесь в спальни. Припомните: для чего мы в космосе? Кто послал нас и зачем? Обиженные Джэем послали нас, на свои пятаки снарядили ракету, кровью прикрыли старт. За что отдал жизнь наш товарищ Юэй, чего ради осталась вдовой с двумя близнецами Юя? Во имя чего были располосованы лучеметами докеры и монтажники, не допустившие к нам полицейских? Во имя того, чтобы улетели мы, достойные доверия, надёжные, неспособные обмануть, чтобы летел Рэй — самый из нас достойный, прирождённый капитан, первый разоблачитель Джэя. Никто лучше Рэя не может вести корабль к победе… Но хочет ли Рэй победы? — вот в чём проблема. Он говорит о соглашении, о нравственности, о порядке использования пещеры, о своём престиже, о праве быть капитаном, о своём ребёнке и своей жене, но только не о победе. За наше здоровье, за наши жизни он согласен ответить — за успех отвечать не берётся. А что такое наши жизни в деле справедливости? Дороже жизни Юэя, что ли? Если восемь жизней выигрывают войну, это же дешёвка, даровая победа. И я клянусь — это звучит помпезно, но вы знаете, что я выполняю свои клятвы, — клянусь, что дал бы изжарить себя на медленном огне, если бы это помогло обогнать Джэя. И клянусь ещё, поскольку самовольство процветает на этом корабле, что каждый раз, как только вы заснёте, отвернётесь, зазеваетесь, я буду пробираться в рубку и ставить рычаг двигателя на 3 g. Можете выламывать двери, можете запереть меня и даже убить, но тогда уж будьте честными. Радируйте домой на Иийит: “Справедливость” меняет название. Отныне мы — “Обманутые надежды”. Намерены поделить пещеру с Джэем и в личных усадьбах разводить цветочки для собственных жён. Каждый заботится о себе!”

Я выпалил все это единым духом, потому что за долгие вечера сто раз обдумал свои доводы и подыскивал формулировки. У нападающего есть преимущество внезапности. Он знает, что намерен говорить и делать, он наступает, навязывает свой план битвы. Вынужденный обороняться, Рэй собирался с мыслями, постепенно понимая, что защищает бесславное дело. Остальные молчали, но я видел в их глазах колебание, а не осуждение. Только Джэтта надула губки с презрительным высокомерием. Она ничего не поняла, ничего не слышала и не хотела слышать. Для неё я был гнусный раб, бунтующий против господина, мои слова не имели смысла.

Я продолжал, воспользовавшись молчанием:

— Ребята, мы устали, мы при последнем издыхании, наших человеческих сил не хватает. Но есть выход: гипотермический сон. Шесть ванн готовы, только включай охлаждение. Автоматика ещё не отработана, правда. Но всё равно двое останутся дежурными, кто покрепче, пожилистее.

— А ты гарантируешь, что мы выйдем из сна благополучно? — спросил Сэй женатый.

— Когда ты отчаливал в космос, кто гарантировал тебе благополучное возвращение? — ответил я.

Молчание.

— Думайте, ребята, думайте. Чем мы занимаемся? Себя бережём или обгоняем Джэя?

И Гэтта, изменница Гэтта, считавшая меня бессердечным, чёрствым сухарём, первая сказала со вздохом:

— Гэй прав. Будем гипотермироваться. Я согласна.

— Я тоже, — присоединился Пэй. Женившись, он перестал быть моим эхом, но стал эхом жены.

Сэй женатый сказал:

— Эх, была не была, риск благородное дело. Только дайте нам с Сэттой три дня отсрочки, чтобы проститься как следует.

А Сэй холостой, Сэй обойдённый буркнул:

— По мне, хоть сейчас. Смертельно надоели вы мне со своими сварами и ухмылками. И будите меня попозже, прямо у ворот пещеры.

Тогда и Рэй выдохнул:

— Мы тоже, я и Джэтта.

Самолюбив он был. Понял, что рискует войти в историю в бесславной роли разумного и трезвого генерала, отстаивавшего капитуляцию.

— Ты подлец! — взвизгнула Джэтта. — Ты трус, обманщик, ты не мужчина. Я тебя ненавижу, презираю, ненавижу, ненавижу! Дурой была, что любила тебя, все отдала, всем пожертвовала. Могла быть женой Цэя, генеральшей, хозяйкой. Он бы меня защитил, не совал в гроб ради подонков-демагогов.

Удивляться Джэтте нет причин. Так её воспитывали, с пелёнок внушали, что мир состоит из хозяев и слуг. И Рэя она считала хозяином, владельцем космической яхты. “Хочу — дальше лечу, хочу — поворачиваю”. Невесту догнал, выручил, спас — и конец приключениям. Вместе с верными преданными слугами любящие спешат домой.

И вдруг преданные предают сюзерена. Голос возвышают, требуют жертв. И господин уступает им почему-то. Слякоть, а не принц!

И оказалось в ракете только двое живых, а при них — шесть тел. Шесть ни живых и ни мёртвых, бескровно-бледных, со стеариновыми лицами и синеватыми щеками, колыхающихся в насыщенном растворе, словно мёртвые рыбы, не способные ни всплыть, ни утонуть.

Шесть колыхающихся и двое ползающих, перемещающихся, бессменные вахтёры: я и Пэй.

Пэй остался со мной, так получилось. Я-то предполагал взять в пару Сэя Большого, второго холостяка. Но Сэй считал себя и без того обиженным, обойдённым, не желал жертвовать ещё, взваливая добавочно тяжкое многолетнее дежурство.