Риза Грин - Девять месяцев из жизни

• Название: Девять месяцев из жизни
• Автор: Риза Грин
• Издательство: АСТ, Астрель-Сб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036378-8, 5-9725-0355-7

Ларе тридцать, и у нее есть все для счастья: любящий муж, прекрасная работа, «Мерседес-convertible», дом в Лос-Анджелесе, собака и две подруги. Но муж Эндрю уверен, что Ларе нужен еще и ребенок. Про детей Лара знает, что они ненавидят родителей, стоят много денег и жизнь после них становится другой – НЕ жизнью. У Эндрю другое мнение: или у них будет ребенок, или...

Взвесив все «за» и «против», Лара решается забеременеть. В конце концов, быть беременной – не так и страшно. Или же нет?

---

– Стоп, – говорю я. Со спины видно, что я пропустила кусок макаронины, когда вычищала тошнотину из волос.

Я подхожу к ней и вытаскиваю его.

– Ну вот, – говорю я. – Теперь как новенькая. Она стоит передо мной и кусает губу, а потом наклоняется и крепко-крепко обнимает.

– Спасибо, миссис Стоун, – шепчет она.

Вернувшись в зал, я обнаруживаю Эндрю, сидящего в одиночестве за коктейльным столиком в окружении четырех тарелок с едой.

– Ты где была? – спрашивает он. – Я уже час тебя ищу.

Бедный Эндрю. Помните, я говорила, что нет ничего хуже, чем болтаться в толпе юристов, когда ты трезв, как стеклышко? Это неправда. На самом деле нет ничего хуже, чем болтаться в толпе юристов, когда ты трезв и даже не юрист.

– Извини, – говорю я, усаживаясь напротив него. – Тик напилась, ее жутко тошнило в туалете, так что я решила побыть с ней немножко.

– Ты с ней... серьезно?

Он с недоверием смотрит на меня. Эндрю знает, что я не выношу блюющих людей. В прошлом году он чем-то отравился, и мне пришлось уйти из дому, потому что я не могла слышать этих звуков. Впрочем, чтобы восстановить справедливость, надо заметить, что Эндрю – самый громкий блевун, которого я когда-либо встречала. Он издает такие звуки, от которых просто некуда скрыться: реверберирует вся квартира, как будто его подключили к усилителю. Это невероятно омерзительно.

– Вот так, – говорю я, кивая, – Представляешь? Я даже руками трогала.

Он так улыбается, как будто я ему только что сообщила, что меня за выдающиеся достижения наградили пожизненной пенсией.

– Зайка, я так горжусь тобой. С Тик уже все в порядке?

– Да, думаю, нормально. Мне вдруг стало очень жаль ее. Она на самом деле такая... я не знаю, как сказать... такая одинокая. В этом возрасте кажется, что весь мир должен вращаться вокруг тебя. Мне лет до двенадцати в голову не приходило, что у моих родителей есть еще какая-то жизнь, кроме родительской. Хотя, думаю, у нее совсем другая ситуация. Она для своих родителей – как сноска в тексте. Они на нее обращают внимание, когда это удобно для них. Так грустно.

– Зайка, милая, – говорит он, ехидно ухмыляясь, – если бы я не знал тебя хорошо, я бы подумал, что ты на жалость давишь.

Я возмущенно пыхчу и делаю сердитое лицо.

– Как смел ты вымолвить сие богохульство! – говорю я. – Я не давлю на жалость. Временное размягчение, краткий момент слабости, не надейся.

Эндрю продолжает ухмыляться, а в это время за его спиной незаметно появляется Стейси. Она ловит мой взгляд, прикладывает к губам палец, а потом резко наклоняется и хватает у Эндрю из-под носа последний яичный рулетик.

– Эй! – кричит Эндрю, разворачиваясь к ней. – Горовиц, сама найди себе еду. Она мне нелегко досталась.

– Извини, Дрю, кто смел, тот и съел.

Она находит себе стул и подсаживается к нашему столику, а Эндрю подтаскивает тарелки поближе к себе и устраивает баррикаду из рук, чтобы Стейси было не дотянуться.

– Ну, – говорит она мне, – и как тебе понравился Тодд?

– Очень понравился, – говорю я. – Он милый, он хорошо одевается, и, кажется, он умный. Еще я думаю, что он говнюк порядочный, и что раз ты притащила его сюда, значит, у вас все серьезно, – многозначительно смотрю на нее, надеясь на полноценный ответ.

Она закатывает глаза:

– Я притащила его сюда, чтобы было с кем поболтать, кроме вас и людей, которых я вижу на работе каждый божий день. Но он ведь душка, правда? А что он умеет делать языком!

Эндрю забывает про баррикаду и гневно хлопает ладонями по столу.

– Я обязательно должен это слушать? – говорит он. Стейси делает молниеносное движение, хватает пирожок с крабами и кидает его себе в рот. Стейси у нас шустрая девочка.

– Эй! – опять кричит Эндрю, сверкая глазами. Стейси театрально воздымает руки, изображая полную невиновность.

– Я не виновата, что ты такой предсказуемый, – говорит она. – Ой, смотрите, вон Лиз Херли пришла! – Эндрю крутит головой, а Стейси хватает с подноса кусочек мяса и, задушевно улыбаясь, встает из-за стола. – Даже слишком легко.

До Эндрю наконец доходит, и он уже ничего не говорит, он рычит.

– Ты уходишь? – спрашиваю я.

– Ага. Тодд на эти выходные забирает ребенка, а няня может только до часа.

Эндрю тупо смотрит то на меня, то на нее.

– Ребенка? Какого ребенка? – говорит он. Мы не обращаем на него никакого внимания.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – говорю я.

– Я тебе уже говорила, – говорит она. – Все под контролем.

На следующее утро после вечеринки я понимаю: этот день – явно не мой. Плохой день. Бог с ним, если бы он выдался плохим из-за того, что у меня жуткое похмелье и мигрень, но ведь мы все знаем, что вчера мои отношения с алкоголем ограничились вдыханием винных паров из унитаза, в который блевала Тик. Нет. Это плохой день, потому что я чувствую себя жирной тушей с геморроем. Вокруг ходят красивые тощие тетки в красивых вечерних платьях в облипочку, а я как корова. И я знаю, что единственный способ разделаться с этим ощущением – это забыться в хорошем магазине. Есть ведь счастливые люди, которые борются с депрессией с помощью обжорства, пробежки по парку или излияний в дневник; единственная терапия, которая действует на меня, – операции с кредитной карточкой.

Разумеется, этой проблемой, как и всеми остальными, я обязана маме. Она все время работала, и у нее не было ни времени, ни желания печь мне булочки-пирожки. Когда я приходила из школы, расстроенная своими детскими неприятностями, она никогда не предлагала мне заесть переживания чем-нибудь вкусненьким. Никогда. Обычно это происходило так: «Бедная, как ты расстроилась. Давай пойдем купим тебе новые туфли. Тебе сразу станет лучше». После чего мы прыгали в машину и ехали в какой-нибудь большой магазин, а когда отец приходил домой, тщательно прятали от него покупки.

Впрочем, она была права: мне всегда становилось лучше. Как можно оставаться в плохом настроении, если завтра идешь в школу в чем-нибудь новеньком? Тем не менее вы видите, как эта родительская стратегия привела меня к полномасштабной взрослой проблеме. Особенно в том, что касается укрывания покупок от того, кто за них платит.

В общем, когда я вчера ездила на Беверли-драйв за лифчиком без лямок, я случайно оказалась около «Горошины в стручке» и увидела в витрине огромную надпись «Сезонная распродажа» и с тех пор только о ней и думала. Все утро я уговаривала себя и призывала к здравому смыслу: зачем покупать новые шмотки, если носить я их буду всего три месяца? Но моя машина сама подъехала к магазину, остановилась и выкинула меня перед дверью, где я и стою теперь, трепеща, как наркоман в предвкушении дозы.

Я потрачу не больше трех сотен.

Я вхожу внутрь и тут же понимаю, что дело плохо. Брючки, которые в мой последний приход стоили сто пятьдесят баксов, теперь идут за тридцать пять. Свитера – со скидкой 75%. И разумеется, свежеприбывшая весенняя коллекция, а в ней есть чудные, чудные капри от «Чайкенс», которые я хочу, и бежевые, и серенькие.

Продавщица обнаруживает меня, когда у меня на руке уже висит несколько вещей. Моя старая добрая подруга Шерри.

– Здравствуйте, – говорит она. – Я надеялась, что вы зайдете на распродажу!

Еще бы, думаю я. Конечно, надеялась.

– Я смотрю, вы уже нашли «Чайкенс». Мы только что получили прекрасные вещи. Кстати, вы прекрасно выглядите. Какой у вас срок – месяцев восемь?

О-о-о. Не надо так. Это жестоко.

– Нет, – говорю я, стараясь не заплакать. – Седьмой только начался.

Шерри жалобно попискивает, прекрасно понимая, что никаких комиссионных она от меня сегодня не дождется. Но она не знает, с кем имеет дело. Возможно, своим глупым вопросом она даже облегчила свою участь.

– Послушайте, – говорю я, стараясь, чтобы это звучало так же враждебно, как я себя чувствую. – Буду с вами откровенна. У меня сегодня тяжелый день, и я хочу все сделать сама. Вопрос не в вас – я сделаю покупку и оставлю комиссионные, но я совсем не в настроении с кем-либо общаться.

– Без проблем, – говорит Шерри, вся такая улыбчивая и понимающая, как будто слышала это уже тысячу раз. – Я прекрасно понимаю. У всех у нас бывают плохие дни. Если я понадоблюсь, я буду у кассы.

Bay. Держит удар. Мне приходит в голову, что такие ситуации обязательно должны быть упомянуты в инструкции для персонала. Если покупательница просит оставить ее одну, делайте, как она говорит, но не принимайте это на свой счет. Постарайтесь понять, что у нее, возможно, впервые появился геморрой или вполне объяснимый упадок духа. Боже мой. У них тут гении работают, в этой «Горошине в стручке».

Предоставленная наконец самой себе, я тащу охапки одежды в примерочную, уверяя себя, что на самом деле я не собираюсь их покупать, а просто хочу их примерить, чтобы посмотреть, как они будут смотреться. Но только я собираюсь задернуть шторку, как из соседней примерочной появляется женщина в моих джинсах «Севен». И вы, надеюсь, понимаете, что теперь я по всем законам обязана провести расследование и посмотреть, как я по сравнению с ней выгляжу. По сравнению с ней я выгляжу как слон. Она маленькая и тоненькая, живота практически не видно. На вид – месяца четыре. Салага. Ладно, думаю я. У меня преимущество в три месяца. Это греет душу.