Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!

• Название: Барабаны осени. О, дерзкий новый мир!
• Автор: Диана Гэблдон
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-021096-5: 5-9713-0586-7: 5-9578-2541-7

Шотландия — гордая, нищая, из последних сил противостоящая захватчикам англичанам…

Англия эпохи революции Кромвеля и пышной бурной Реставрации…

Франция — «солнце Европы», страна изощренных интриг и потрясающей роскоши…

Новый Свет, куда отправляются за счастьем и богатством те, кому уже НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ и чья жизнь не стоит и ломаного гроша…

Время перемен и потрясений, войн, мятежей и восстаний.

Время, которое оживает в ЭПИЧЕСКОМ ЦИКЛЕ Дианы Гэблдон «Странники»!

Читайте начало увлекательных приключений героев романа «Барабаны осени»!

---

Но, несмотря на дороговизну и все трудности переезда, несмотря на боль разлуки с друзьями и родственниками, с самой своей родиной, — иммигранты потоком лились на американскую землю, сотнями и тысячами, таща на спинах детей (тех, которым удалось выжить в пути) и все свои пожитки в маленьких рваных узлах; они высаживались на берег, нищие и потерявшие надежду, и ища вовсе не богатства, а всего лишь стараясь остаться в живых. Им нужен был всего лишь один-единственный маленький шанс.

Я лишь недолго пробыла в Лаллиброхе прошлой зимой, но узнала, что там было немало таких арендаторов, которые оставались в живых лишь благодаря доброте Яна и молодого Джейми, поскольку урожая с их участков не могло хватить на прокорм семей.

Но помощь, оказываемая от чистого сердца, не могла продолжаться вечно; я узнала также, что и без того небогатые запасы главного поместья иногда раздавались почти до последней крошки.

А кроме Лаллиброха, были еще и знакомые Джейми в Эдинбурге, контрабандисты и подпольные производители шотландского виски, — и весьма многие из них ударились в разного рода противозаконную деятельность только для того, чтобы прокормить родных. Нет, найти желающих переселиться в Америку и осесть рядом с ним Джейми нашел бы без труда.

Проблема была лишь в том, что ради поиска людей, подходящих для цели освоения новых земель, Джейми пришлось бы отправиться в Шотландию. А в моей памяти то и дело вспыхивала некая гранитная могильная плита во дворе некоей шотландской церкви — кирки, стоявшей высоко на холме, над вересковыми пустошами и морем.

«ДЖЕЙМС АЛЕКСАНДР МАЛЬКОЛЬМ МАККЕНЗИ ФРЕЗЕР», вот что было выбито на этой плите… а ниже стояло мое собственное имя — «Любимый супруг Клэр».

Мне предстояло похоронить его в Шотландии. Но на том камне не было даты в тот день, когда я, двести лет спустя, смотрела на него; никакого намека на то, в какой год и день последует страшный удар.

— Не сейчас, — прошептала я, стискивая во влажных пальцах край шелковой юбки. — Я так недавно нашла его… о, Господи, молю тебя — только не сейчас!

Как будто в ответ на мои слова дверь рывком распахнулась, и Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрезер собственной персоной вошел в комнату, держа горящую свечу.

Он улыбнулся мне, развязывая шейный платок.

— У тебя очень легкая нога, Сасснек. Думаю, мне следует как-нибудь поучить тебя охотиться, и ты наверняка станешь отличным следопытом, и будешь выслеживать дичь не хуже меня.

Я не стала извиняться за то, что подслушивала, просто помогла ему расстегнуть пуговицы на жилете. Несмотря на поздний час и выпитое бренди, его взгляд был внимательным и настороженным, а тело отзывчивым и подвижным там, где я касалась его.

— Тебе бы лучше задуть эту свечку, — сказала я. — Иначе вся эта летучая дрянь съест тебя заживо. — Ради иллюстрации я поймала москита, усевшегося на его щеку, — и хрупкое насекомое лопнуло под моими пальцами, оставив на них пятно свежей крови.

Кроме запаха бренди и сигар, я уловила еще и исходивший от Джейми легкий запах ночи, и едва заметный аромат душистого табака; значит, он немного прогулялся по саду, между цветочными клумбами. Но он делал так лишь в минуты сильного расстройства или возбуждения — однако расстроенным он сейчас явно не выглядел.

Джейми вздохнул и расслабил плечи, когда я взяла его камзол; рубашка под верхним платьем была насквозь влажной от пота, и Джейми снял ее и отшвырнул прочь, тихонько рыкнув от отвращения.

— Совершенно не понимаю, как вообще люди живут в этой жаре, да еще когда им приходится носить такую одежду, — сообщил он. — На их фоне дикари выглядят куда более разумными, они ведь носят только набедренные повязки и фартуки!

— Да, и их наряд обходится во много раз дешевле, — согласилась я, — пусть даже он эстетически несовершенен. Я хочу сказать — ты можешь представить себе барона Пензлера в набедренной повязке?

Барон весил, пожалуй, не меньше восемнадцати стоунов, и при этом был чрезвычайно бледным и рыхлым, похожим на ком теста.

Джейми рассмеялся, как раз в тот момент, когда стаскивал через голову рубашку, поэтому его смех прозвучал приглушенно.

— Вот ты — совсем другое дело… — я снова села на подоконник, восхищенно наблюдая за тем, как он расстегивает штрипки лосин, а потом, стоя на одной ноге, стягивает чулок.

Поскольку свечу уже задули, в комнате было вообще-то темно, однако мои глаза уже освоились с отсутствием освещения, и я вполне различала фигуру Джейми, его длинные руки и ноги, светлеющие на фоне бархата ночи.

— Кстати, возвращаясь к барону… — напомнила я.

— Три сотни фунтов стерлингов, — ответил Джейми тоном глубочайшего удовлетворения. Он наконец выпрямился, швырнул перекрученный чулок на табурет, а потом наклонился ко мне и поцеловал. — Что в основном является твоей заслугой, Сасснек, шотландочка моя.

— В том смысле, что я представляю собой весьма дорогую оправу для рубина? — сухо поинтересовалась я, припомнив разговор брата и сестры Уайли.

— Нет, — коротко бросил Джейми. — В том смысле, что ты отвлекала внимание Уайли и его приятелей, пока я разговаривал с губернатором. Дорогая оправа… ха! Стэнхоуп был готов просто нырнуть в твое декольте, чертов жирный греховодник! Мне, честно говоря, даже захотелось вызвать его на дуэль из-за этого, но…

— Осторожность и благоразумие — главные составляющие доблести, — закончила я, спрыгивая с подоконника и возвращая ему поцелуй. — Похоже, мне уже приходилось встречаться с неким шотландцем, который думал точно так же.

— А, ну да, это был мой предок, старина Симон. Наверное, можно сказать, что именно благоразумие заставило его сделать то, что он в конце концов сделал.

Я услышала в его голосе и улыбку, и внутреннее напряжение. Если он редко упоминал о якобитах и о событиях, имевших место во время восстания, то это совсем не значило, что он все забыл; и разговор с губернатором этим вечером явно вызвал все давно прошедшее на поверхность памяти.

— Я бы сказала, что благоразумная осторожность и хитрость, а то и ложь, — совсем не одно и то же. И твой дед по меньшей мере лет пятьдесят подряд сам постоянно напрашивался на неприятности, — кисло сказала я. Симон Фрезер, лорд Ловат, умер в Тауэрской тюрьме — точнее, ему отрубили голову, — в возрасти семидесяти восьми лет, после долгой жизни, сплошь занятой бесконечными придирками ко всему на свете — и в личных отношениях, и в политике. Но при всем при том я искренне сожалела о кончине старого грубияна.

— Ну… — Джейми не стал возражать мне, он просто подошел и встал рядом со мной у окна. Он дышал глубоко, как будто вдыхая пряные, насыщенные ароматы ночи.

Теперь, в слабом свете звезд, я довольно отчетливо видела его лицо. Оно было спокойным и неподвижным, но странно отрешенным, как будто глаза Джейми совершенно не видели того, что находилось перед ним, а обратились к чему-то иному, для меня невидимому. К чему? К прошлому? Или к будущему? Я не знала этого.

— И что там говорилось? — спросила я, озвучив мысль, внезапно пришедшую мне в голову. — В той клятве, которую ты принес.

Я скорее почувствовала, чем увидела легкое движение его плеч, — он даже не пожал ими, просто они едва заметно дрогнули.

— Я, Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрезер, клянусь, и пусть я отвечу перед Господом нашим в день Страшного суда, что я не имею и не буду иметь никакого вооружения — ружей, мечей, пистолетов или чего-нибудь еще, и никогда не надену килт, или плед, или еще какую-то одежду шотландских горцев; если же я когда-либо сделаю это, да буду я проклят во веки веков, вместе с моей семьей и владениями!.. — Джейми судорожно вздохнул, а потом продолжил, говоря медленно и размеренно: — И пусть тогда я никогда не увижу моих жену и детей, мать или другую родню; и пусть меня убьют в битве как труса, и пусть я останусь без христианского погребения, в чужой земле, вдали от могил моих предков и людей моего клана; пусть все это падет на меня, если я нарушу свою клятву».

— Ты как-то возражал против этой клятвы, сопротивлялся? — спросила я после паузы.

— Нет, — мягко ответил Джейми, по-прежнему глядя в ночь. — Не тогда. Тогда я думал о другом, намного худшем… о смерти и страданиях людей, а не о словах.

— Ну, смотря какие слова…

Он повернулся и посмотрел на меня, его лицо в свете звезд вырисовывалось смутно, однако я видела, как улыбка тронула уголки его губ.

— Ты знаешь слова, которые стоят дороже жизни?

На могильной плите было начертано его имя, но без даты. Я подумала, что могла бы удержать его от поездки в Шотландию. Если смогла бы.

Я повернулась лицом к Джейми и прислонилась спиной к оконной раме.

— Как насчет «я тебя люблю»?

Он поднял руку и коснулся моего лица. Легкое дыхание ночного ветерка задело нас; я увидела, как взъерошились волоски на руке Джейми.

— А, — прошептал он, — вот этим мы и займемся.