Бенито Гальдос - Трафальгар

• Название: Трафальгар
• Автор: Бенито Гальдос
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1961

В повести «Трафальгар», основоположника испанского реалистического романа Бенито Переса Гальдоса (1843—1920) – рассказывается о знаменитом Трафальгарском сражении 21 октября 1805 года.

Вся история и предыстория знаменитого сражения восстановлена им с большой исторической точностью и является красноречивым описанием пагубных последствий, к которым приводят национальное тщеславие и политический авантюризм.

Убежденный сторонник реалистического искусства, Гальдос в своей повести, проявляет себя непревзойденным мастером правдивого отображения жизни.

---

– Так вы считаете, что мы не доберемся до Кадиса? – настаивал я.

– Я только говорю, что эта посудина тяжелее свинцовой горы, да к тому же ненадежна. Ход у нее ни к черту, руля совеем не слушается, в общем здорово смахивает на меня: хромая, кривая и безрукая; словом, когда кладут руля налево, она прет направо.

И в самом деле, «Громовержец» всеми был признан наихудшим с мореходной точки зрения кораблем. Однако, несмотря на свой преклонный возраст, он был еще в приличном состоянии и на сей раз не подвергался особой опасности: хотя ветер с каждой минутой крепчал, корабль находился уже совсем рядом с портом. Куда большей опасности подвергалась «Санта Анна», лишенная парусов и руля и вынужденная тащиться на буксире у плюгавенького фрегата!

Марсиаля поместили в кубрике, а Малеспину в кают-компании. Когда мы укладывали молодого офицера рядом с другими ранеными, до меня донесся чей-то знакомый голос, но я не сразу сообразил, кому он принадлежит. Я подошел к группе офицеров, откуда раздавался этот иерихонский бас, заглушавший прочие голоса; и замер, точно вкопанный. Передо мной стоял дон Хосе Мариа Малеспина собственной персоной. Я подбежал к нему с криком, что здесь находится его сын, и любвеобильный папаша на миг прекратил свои завирания, чтобы поспешить к раненому юноше. Старик при виде сына пришел в неописуемый восторг; по его словам, он выехал из Кадиса, снедаемый страстным желанием разузнать во что бы то ни стало, что же приключилось с Рафаэлем.

– Твоя рана сущий пустяк, – заявил он, крепко обняв сына. – Это простая царапина. Ты еще не привык к ранам, ты у нас неженка, Рафаэль. О! Не будь ты сосунком во времена войны за Руссильон, я бы взял тебя с собой воевать, и ты бы узнал, почем фунт лиха! Вот там были раны! Однажды пуля попала мне в предплечье, прошла в плечо, потом проскочила вдоль всей спины и вышла у пояса. Вот это была рана, так рана! Но уже через три дня я снова был на ногах и командовал артиллерией при атаке Беллегарда.

Затем старый брехун в следующих словах объяснил свое присутствие на борту «Громовержца»:

– В ночь на двадцать второе мы в Кадисе узнали об исходе сражения. Как я уже говорил, дорогие сеньоры, кое-кто в свое время отмахнулся от моих соображений по переустройству нашей артиллерии, и вот вам результаты. Итак, стоило мне лишь проведать, что в порту укрылся Гравина с несколькими кораблями, как я незамедлительно отправился разузнавать, нет ли среди них «Санта Анны», корабля, на котором ты служил. Но мне сказали, что «Санта Анну» захватили в плен англичане. Нет слов, чтобы передать охватившее меня горе; я почти был уверен в твоей гибели, особенно после того как узнал об огромных потерях. Но я человек, который все доводит до конца. Узнав о предполагаемом выходе наших кораблей с целью отбить у неприятеля пленных и подобрать потерпевших крушение, я, не долго раздумывая, прибыл на один из них. Я изложил свои намерения Солано, а затем и самому командующему эскадрой генералу Эсканьо, моему старому другу, и он, не без колебаний, разрешил мне сесть на корабль. На «Громовержце», где я очутился этим утром, я расспросил про тебя, про «Сан Хуан», но ничего утешительного мне не сказали; напротив, мне сообщили, что Чуррука убит и что его корабль после героического сопротивления попал в руки врагов. Ты только подумай, каково было мое горе! И как еще сегодня утром я был далек от мысли, что обрету тебя на отбитой нами «Санта Анне»! Знай я наверное, что ты там, я бы отдал всего себя в распоряжение сеньоров офицеров, и корабль Алавы был бы освобожден за какие-нибудь две минуты!

Окружавшие нас офицеры ехидно посматривали на дона Хосе Мариа, слушая его несусветные бахвальства. По их улыбкам и веселым репликам я понял, что весь день старый враль, не закрывая рта, развлекал их своими побасенками; он не умолкал даже в самые опасные и критические минуты.

Лекарь заявил, что раненому надо дать отдых и не вести в его присутствии разговоров, особенно если они касаются недавнего несчастья. Дон Хосе Мариа, услышав это, тут же принялся всех уверять, что, напротив, необходимо воодушевлять больного приятной беседой.

– Во время войны за Руссильон мы, тяжело раненные (а я был несколько раз тяжело ранен), приказывали в лазарете солдатам плясать и играть на гитаре, и я совершенно уверен, что именно такой способ излечил нас быстрее и лучше всяких мазей и припарок.

– Ну, так во время войны с Францией, – проговорил какой-то офицер-андалусец, желая поддеть старого брехуна, – было заведено, чтобы при походных лазаретах находились взводы танцоров и целые роты певцов. И тогда пришлось распустить всех лекарей и аптекарей, поскольку от двух-трех арий и дюжины антраша и курбетов все больные становились здоровехонькими.

– Полноте, кабальеро, не продолжайте, – вскричал старый Малеспина, – это все враки. Как это можно с помощью музыки и плясок залечить раны?

– Так ведь вы сами это сказали.

– Да, но это случилось всего лишь один раз и вряд ли когда повторится. Война за Руссильон – самая кровавая, самая хитроумная, самая стратегическая из всех войн со времен Эпаминонда![5] Совершенно ясно, что второй такой не будет, ведь там все было необычно; клянусь, я находился там от первого до последнего выстрела.

Благодаря этой войне у меня такие обширные познания в артиллерийском деле; разве вам не доводилось слышать обо мне? Я уверен, что мое имя всем известно. Можете не сомневаться, вот здесь, в этой голове, зреют грандиозные планы. Если в один прекрасный день мне удастся претворить их в жизнь, то, будьте покойны, несчастье, подобное разгрому двадцать первого октября, не повторится. Да, сеньоры, – прибавил он, важно и значительно оглядывая стоявших рядом офицеров, – необходимо совершить нечто великое во имя отечества, изобрести нечто умопомрачительное, что в один миг возвратило бы нам потерянное и закрепило за нашим флотом победу на веки вечные. Аминь!

– Будьте добры, сеньор дон Хосе Мариа, – сказал один из офицеров, – расскажите нам о своем изобретении.

– В настоящее время я занят изобретением пушки калибром в триста дюймов.

– Эка куда хватили, триста дюймов! – насмешливо вскричали офицеры, разражаясь неудержимым хохотом. – Самые большие, какие есть у нас на борту, – тридцатишестидюймовые.

– Да это детские игрушки! Вы только вообразите, какие разрушения причинят мои трехсотдюймовые пушки, когда из них будут палить по неприятельскому флоту, – воскликнул старый Малеспина. – Но в чем дело, черт возьми? – вдруг закричал он, хватаясь руками за воздух и чуть не падая на палубу: на «Громовержце» началась такая качка, что действительно мудрено было устоять на ногах.

– Ветер крепчает, и мы вряд ли этой ночью войдем в Кадис, – сказал, удаляясь, старший офицер.

Возле нас осталось теперь только два человека, а старый враль все продолжал свои разглагольствования.

– Первым делом необходимо строить корабли в девяносто пять – сто вар длиной.

– Черт возьми, сто вар, ну и громадина бы получилась, – заметил один из слушателей. – У «Тринидада», царство ему небесное, всего семьдесят вар длины, и то он всем кажется несуразно большим. Разве вам не известно, что он едва поворачивается и ему почти не под силу другие маневры?

– Я вижу, молодой человек, у вас из-за пустяков поджилки трясутся, – невозмутимо продолжал старый Малеспина. – Ну что такое сто вар?! Можно построить корабли еще больших размеров! И, между прочим, должен вам заметить, строить их надо из железа!

– Из железа? – изумились оставшиеся два слушателя, не в силах сдержать смех.

– Да, да, из железа! К сожалению, вам неведома наука о гидростатике! Сообразуясь с этой наукой, я выстроил бы железный корабль водоизмещением в семь тысяч тонн!

– А ведь у «Тринидада» всего лишь четыре тысячи! – взволнованно заметил один из офицеров. – Но ведь вы должны понять: чтобы такая громадина двигалась, понадобится непомерная оснастка, с которой не справится ни один матрос на свете.

– Сущие пустяки! А кто вам сказал, сеньор, что я такой дурак и собираюсь водить корабль с помощью ветра?! Плохо вы меня знаете! Эх, какая у меня есть мыслишка! Но не буду излагать ее вам, вы все равно ничего не поймете.

Едва произнеся эти слова, дон Хосе Мариа вдруг дернулся всем телом и рухнул на четвереньки. Но даже и в такой позе он не закрыл рта. Из двух его слушателей теперь остался только один, который и продолжал поддерживать разговор.

– Ну и качка! – не унимался Малеспина-старший. – Похоже, мы вот-вот разобьемся в щепы о скалистый берег. Итак, как я уже говорил, я собираюсь управлять моим огромным кораблем при помощи… А ну-ка, отгадайте, чего? При помощи водяного пара! Для этого надо построить особую машину, где пар будет то сжиматься, то расширяться в двух цилиндрах и приведет в действие систему колес… а затем…

Последний собеседник Малеспины, не желая больше слушать подобную галиматью, хотя он и не служил на этом корабле, а был лишь подобран с потерпевшего крушение, отправился помогать своим товарищам, вовсю сражавшимся с непогодой. Оставшись наедине с Малеспиной, я подумал, что теперь-то он, верно, замолчит, ибо не почитает меня за человека, способного вести столь ученый разговор. Но, на мое несчастье, старый брехун явно переоценил мои способности. Поэтому, видно, он и обратился ко мне со следующими словами: