Поль Феваль - Королева-Малютка

• Название: Королева-Малютка
• Автор: Поль Феваль
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-235-0

Париж, 60-е годы прошлого столетия. Поль Феваль, мастер авантюрного романа, главную роль в своей книге отводит молодому циркачу Саладену – хитрому, изобретательному, бессовестному и умному человеку, стремившемуся во что бы то ни стало преуспеть в жизни.

Он без зазрения совести обрекает на многолетние страдания прекрасную Лили и ее возлюбленного графа Жюстена де Вибре. Королева-Малютка, их маленькая дочка, похищенная Саладеном, становится предметом его спекуляции.

Роковая необузданная страсть герцога де Шав, нежная любовь Жюстины и Гектора де Сабрана, интриги, заговоры, тайны и преступления определяют судьбы героев. Автор в увлекательной форме развивает хитросплетения сюжетов, представляя своих героев на социальном и историческом фоне Франции послереволюционной эпохи.

---

Она страдала душой и страдала телом; о причинах ее недомогания мы непременно расскажем вам чуть погодя.

– Эта правда, да, да, это правда! – отвечала мадам де Шав, сама не зная, что говорит. – У тебя есть мать! О! Как она тебя любит, твоя мама, если бы ты знала, если бы ты знала!

Слезы слепили ее, и она смахивала их, чтобы получше рассмотреть свою дочь, которую толком еще не видела.

Но слезы навертывались снова и снова. Несчастная совершенно растерялась и почти в безумии повторяла:

– Ты здесь, а я не могу тебя увидеть! Я не вижу тебя! Разве можно ослепнуть вот так, сразу!

Гит на этот раз промолчала. Движимая инстинктом и жалостью, она приложила свой носовой платок к глазам герцогини и поцеловала ее в лоб.

Мадам де Шав держала дочь в своих объятиях, опьянев от счастья.

– Я чувствую твои губы, – говорила она. – Губы моей дочери! Ты здесь – ты, которую я так оплакивала! Господь сжалился надо мной и подарил мне встречу с тобой! Подойди к свету, подведи меня, чтобы я тебя увидела. Я хочу тебя увидеть!

Гит повиновалась и, почти такая же бледная, как герцогиня, пошатываясь, повела новообретенную мать к окну.

Мадам де Шав разглядела наконец, словно сквозь туман, лицо девушки и судорожно рассмеялась.

– Ах! Ах! Ти красивая! Но ты красива не так, как я себе представляла… Еще красивее… Конечно, я никогда не видела никого красивее тебя! Вот, вот, мои глаза прозревают! Боже, Боже, у тебя глаза были темнее когда-то… Но твои волосы – да, это твои волосы, они такие мягкие, такие шелковистые… Они так часто ласкали мой лоб, когда я спала… И представь себе, Жюстина, моя Жюстина, ты всегда снилась мне с веночком, который мы сплели вместе, гуляя во ржи, венком из васильков, который делал тебя такой красавицей! Но ты ведь не помнишь всего этого, ты не помнишь, да, моя Королева-Малютка?

– Нет, – отвечала Гит, опуская глаза под пылающим взглядом несчастной женщины. – Нет, я не помню…

– Ты все забыла, все, даже свое прозвище «Королева-Малютка»?

– Даже это, – шепнула Гит с усталостью, казалось, вызванной пережитыми волнениями.

– Это странно, – прошептала, в свою очередь, герцогиня. – Ты была совсем маленькой, но тебе должны были сказать… Этот человек… Господин маркиз де Розенталь…

– Мой муж, – сочла необходимым уточнить модистка.

– Твой муж! – произнесла мадам де Шав так, будто эти слова жгли ей губы. – Ты замужем! Я не могу привыкнуть к этому, дорогая!

– А я, – воскликнула мадемуазель Гит, счастливая от того, что может хоть что-то сказать, – я не могу привыкнуть к тому, что должна называть вас матерью. Вы так молоды, так прекрасны, мадам!

Герцогиня улыбнулась, она больше не плакала; казалось, она успокоилась после сильнейшего взрыва чувств.

– Поцелуй меня, – попросила она, – поцелуй как следует и поскорее научись любить меня!

– Я уже вас люблю, мадам, – с усилием выговорила мадемуазель Гит.

– Ты говоришь не так… Я не знаю… Конечно, ты удивлена, ты еще не понимаешь ни того, что чувствуешь, ни того, что думаешь… О! Дорогое дитя! Давай будем счастливы!

Она села на диван и притянула к себе дочь.

– Я была чуть старше, чем ты теперь, когда ты родилась, – снова заговорила она. – Смотри! Вот браслетик, который ты носила накануне того дня, когда тебя похитили…

Она показала девушке браслет, принесенный Саладеном.

– Видишь, – продолжала она, ибо только она и говорила, а мадемуазель Гит приходила во все большее и большее замешательство. – Видишь, мы были бедными: только дети бедняков носят такие украшения. Но теперь я богата! И так счастлива, что богата, – из-за тебя! Вчера вечером, надо тебе сказать, я, возможно, заработала для тебя целое состояние! Но ты слушаешь меня?

– О да, мадам, – сказала Гит. – Я вас слушаю.

Брови герцогини нахмурились, лицо выразило настоящий гнев.

– Ты слишком долго учишься называть меня мамой! – почти жестко произнесла она.

Она сама не могла бы объяснить, откуда в ней взялось это раздражительное нетерпение, которое напоминало ярость.

– Я буду называть вас матерью, – машинально ответила Гит.

– Ну вот! – вскричала бедная женщина, впервые заметив бледность дочери. – Значит, я тебя напугала? Можно подумать, тебе плохо…

– Это от радости… – начала было Гит.

– Да! Да! – воскликнула мадам де Шав. – Это от радости! Это, должно быть, от радости! Как же тебе меня не любить! Разве это возможно? Но о чем я говорила? Ах, моя бедная голова так слаба… Да, да, я говорила, что заработала для тебя целое состояние. Представь себе, какой это был печальный дом до того, как ты в нем появились: несчастье сделало меня злой, а человек, которому я, откровенно говоря, должна быть признательна, мой муж, страдал от моей суровости, от моей холодности…

– Мой отец? – спросила мадемуазель Гит.

– Нет-нет, – живо откликнулась мадам де Шав. – Это не твой отец. Как, разве ты этого не знаешь? Господин де Розенталь, значит, не сказал тебе?

– Он ничего мне не сказал, мадам, то есть матушка, – прервала ее модистка. – Он сказал: ты узнаешь обо всем от своей матери.

– Этой ночью, – тихо, словно говоря сама с собой, продолжала герцогиня, – я долго думала о нем. Я полагаю, что могла бы его полюбить, раз ты его любишь. В нем есть многое, чего я не приемлю, но у людей его национальности бывают странные характеры. Не останавливай меня…

Гит, разумеется, и не думала возражать. Она томно раскинулась на подушках и очень напоминала красивую статую.

Герцогиня поглядывала на нее украдкой, и облачко тревоги набегало на ее прекрасное лицо.

– Я говорила тебе, что мы были несчастливы, – снова начала она. – Это из-за меня, наверное, ибо я причинила немало зла моему мужу. Вчера, думая о том, что ты должна прийти и что тебе, помимо моей нежности непременно понадобятся и его привязанность, и богатство, и благородство – в общем, все, я сказала ему… я попросила господина де Шав зайти ко мне. Он уже давно не бывал здесь. Он пришел, правда, удивленный и не такой счастливый, как я ожидала. Мне он показался даже мрачным и очень переменившимся. Но он меня любит, понимаешь, пусть даже помимо своей воли, он меня любит так же сильно, как я обожаю тебя; он не смог сопротивляться мне, и я видела, как в нем возрождается страсть, которая совсем еще недавно меня ужасала… И он на коленях обещал мне, что ты станешь его дочерью, и клялся, что отныне у него не будет радостей вне стен нашего дома…

– Значит, до этого он вас обманывал? – с явным любопытством спросила мадемуазель Гит.

Во взгляде герцогини промелькнуло удивление.

– Ты замужем, это верно, – прошептала она, – но ты слишком молода, чтобы говорить так… Тебе достаточно знать, что я ради тебя пошла на жертву, которая и сегодня кажется мне слишком большой. Отблагодари меня поцелуем, доченька, я это заслужила!

Мадемуазель Гит приблизила к губам герцогини свой лоб.

– А ты? – спросила мадам де Шав. – Ты меня не поцелуешь?

Мадемуазель Гит послушно поцеловала герцогиню.

– Королева-Малютка тоже была такой, – подумала вслух мадам де Шав. – Обожание делает их жесткими…

И снова погрузилась в созерцание своего сокровища, не в силах наглядеться на него.

Но чувства в ней убывали, да так, что несчастная мать ощущала ужас, не находя в своем сердце и остатков блаженства, царившего в нем совсем еще недавно.

Она чувствовала, что холодна как лед, и это вызвало у нее приступ гнева по отношению к себе самой.

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя! – трижды, как заклинание, повторила она. – Я хочу любить тебя из-за всех слез, которые пролила о тебе, я хочу подарить тебе те ласки, что не могла тебе расточать. Но помоги мне немножко, умоляю: я еще не видела, как увлажнились твои глаза, на твоих губах еще не расцветала улыбка…

– Матушка! – воскликнула Гит с самой натуральной слезой в голосе. – Клянусь вам, вы видите меня не такой, какая я есть!

Герцогиня бросилась к ней и страстным поцелуем осушила эту единственную слезу, прокатившуюся по щеке дочери.

– Мы слишком многого просим у Бога, – сказала она. – Ненасытное сердце становится неблагодарным. Вчера я отдала бы всю свою кровь до последней капли за счастье, которое мне подарили сегодня, – и вот я жалуюсь! Я хочу чего-то еще, я недовольна – и мое счастье становится почти мучительным!

– Так и у меня, матушка, – пробормотала Гит на этот раз вполне естественным тоном. – Не надо бы мне вас пугать, но я плохо себя чувствую… Я больна…

Действительно, она побледнела еще больше, под полузакрытыми глазами обозначились синие круги. Налицо были все признаки болезни, и казалось, что – как говорят в народе – ее сейчас вывернет наизнанку.

Мадам де Шав в ужасе смотрела на нее. Эти симптомы пугали ее и вызывали в ней беспокойство, которое она приняла за прилив нежности.

«Бедное дитя* – подумала она. – Это из-за избытка переживаний она кажется такой бесчувственной!»