Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 3)

• Название: Адольф Гитлер (Том 3)
• Автор: Иоахим Фест
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-87964-005-1, 5-87964-008-6

Книга И. Феста с большим запозданием доходит до российского читателя, ей долго пришлось отлеживаться на полках спецхранов, как и большинству западных работ о фашизме.

Тогда был опасен эффект узнавания. При всем своеобразии коричневого и красного тоталитаризма сходство структур и вождей было слишком очевидно.

В наши дни внимание читателей скорее привлекут поразительные аналогии и параллели между Веймарской Германией и современной Россией. Социально-экономический кризис, вакуум власти, коррупция, коллективное озлобление, политизация, утрата чувства безопасности – вот питательная почва для фашизма. Не нужно забывать, что и сам фашизм был мятежом ради порядка».

Наш жестокий собственный опыт побуждает по-новому взглянуть на многие из книг и концепций, которые мы раньше подвергали высокомерной критике. И книга Иоахима Феста, без сомнения, относится к разряду тех трудов, знакомство с которыми необходимо для формирования нашего исторического самосознания, политической и духовной культуры, а следовательно, и для выработки иммунитета по отношению к фашистской и всякой тоталитарной инфекции.

---

Но заселение Востока задумывалось еще и как решение спорных национальных и этнических вопросов в Европе. Крым, например, считавшийся для планов заселения предпочтительным объектом, должен был быть, как однажды заявил Гитлер, «полностью очищен» и стать под старым греческим названием «Таврия» либо «Готенланд»[563] составной частью территории рейха, Симферополь будет именоваться Готенбургом, а Севастополь – Теодерихсхафеном[564][565]. Один из планов предусматривал превращение этого благодатного полуострова, притягивавшего к себе в течение столетий скифов и гуннов, готов и татар, в «огромный немецкий курорт», а по другим соображениям – в «немецкий Гибралтар» для владычества на Черном море. В качестве поселенцев тут рассматривались живущие в румынском Заднестровье 140 000 «фольксдойче», одно время в памятных и деловых бумагах фигурировали и 2 000 немцев из Палестины, но главным образом в фантазиях об установлении нового порядка в этом регионе речь шла о населении Южного Тироля. Гитлер считал предложение гауляйтера Фрауенфельда, назначенного генеральным комиссаром Крыма, о том, чтобы переселить всех жителей Южного Тироля на этот полуостров, «чрезвычайно удачным»; «он полагает также, что в климатическом и ландшафтном отношении Крым вполне подходит для людей из Южного Тироля. Кроме того, этот полуостров – по сравнению с нынешним районом расселения южных тирольцев – это земля с молочными реками и кисельными берегами. Переселение южных тирольцев в Крым не представит особых трудностей ни в физическом, ни в психологическом плане. Им нужно будет всего-навсего спуститься вниз по немецкой реке Дунаю – и вот они уже тут» [566]. У Фрауенфельда было еще и намерение построить на плато Яйла[567] новую крымскую столицу.

Однако, хотя в начале июля 1942 года уже вышла директива фюрера об эвакуации русского населения Крыма, все планы по его новому заселению заблудились в неразберихе компетенций и военных событий. Только в расположенной между Чудским и Онежским озерами Ингрии (Ингерманландии), которая рассматривалась как первая территория для заселения, поскольку, по мнению специалистов по «жизненному пространству», тут сохранился еще относительно сильный элемент германского населения, дело дошло до крупной переселенческой акции. В начале 1942 года финскому правительству было сообщено, что оно может получить назад «своих «ингерийцев», и, действительно, до весны 1944 года, когда эта область была вновь утрачена, отсюда было выселено около 65 000 человек. И тут на примере единичного случая был продемонстрирован весь порочный характер химер нового порядка в целом: решалась несуществовавшая на самом деле проблема меньшинств, а в Финляндии создавалась новая [568].

Экспансионистская воля Гитлера устремилась, однако, не только на Восток. Хотя он не раз, вплоть до самой войны, уверял, что у него нет целей для завоеваний на Западе, тем не менее, это его благое намерение столкнулось вскоре с его неспособностью возвращать назад то, что уже попало в его руки. Никто не поставит ему в укор, полагал он, если он «встанет на такую точку зрения: Кто имеет – имеет! Ибо тот, кто отдаст назад то, что у него есть, совершает прегрешение, поскольку возвращает с трудом завоеванное, будучи более сильным на этой земле. Ведь Земля – это переходящий кубок, и поэтому она всегда стремится попасть в руки более сильного. На протяжении тысячелетий все на этой земле тянут туда-сюда» [569].

Его замыслы вышли вскоре за рамки всех военных целей, как те формулировались в требованиях «фелькише» или пангерманцев, видевших в своих мечтах «Великогерманский рейх немецкой нации». Теперь этот рейх охватывал почти весь европейский континент, образуя унифицированно организованную, тоталитарную и автаркическую в экономическом отношении империю, чьи отдельные звенья держались в разных формах зависимости и служили собственным амбициям мирового господства: «Старая Европа изжила себя», – заявил Гитлер в беседе со словацким президентом Тисо, он видел Германию в ситуации Рима непосредственно перед его победой над государствами латинян, говорил он и о «хламе мелких государств», который собирался устранить [570]. Наряду с Америкой, Британской империей и основанной Японией Великой Восточной Азией Европа с рейхом во главе станет четвертой из тех экономических империй, которые, по его мысли, разделят между собой мир в будущем. В течение столетий, говорил он, проблемы перенаселенности Старого света удавалось решать или хотя бы затушевывать с помощью заморских владений, но с предстоящим концом колониальной эпохи выходом тут может быть только слабо заселенный Восток: «Если Украиной управлять европейскими методами, – уверял Гитлер, – то из нее можно будет выжать в три раза больше. Мы могли бы неограниченно обеспечивать Европу тем, что там производится. Восток имеет все в беспредельных количествах: железо, уголь, нефть и землю, на которой можно выращивать все, в чем нуждается Европа: зерно, подсолнечник, каучук, хлопок и т. д.» [571]

Еще в своей так называемой «Второй книге» Гитлер в 1928 году выразил мнение, что этаЕвропы как они были, например, выражены в апреле 1941 года французской стороной, он воспринимал как дерзость и не удостаивал даже ответа. Правда, иной раз он охотно отклонял идею нации во имя «более высокого понятия расы»: «Оно (понятие расы) растворяет старое и дает возможность новых соединений, – заявлял он. – С понятием нации Франция несла свою великую революцию через границы. С понятием расы национал-социализм пронесет свою революцию до установления нового порядка в мире» [572]. На деле же он оставался узким националистом XIX века, так никогда и не сумевшим преодолеть свою прежнюю зашоренность и неотрывно прикованным к связанным с идеологией «фелькише» аффектам самоутверждения поры своей молодости. Даже после первых крупных поражений на всех фронтах, когда хотя бы из тактических соображений следовало противопоставить Атлантической хартии противника «Европейскую хартию держав оси» [573], он остался на той же жесткой позиции национализма народа-господина и, боясь, как бы его не заподозрили в проявлении слабости, отвергал тут любые уступки. Ведь будущая Европа виделась ему не чем иным, как расширившимся в результате крупных аннексий рейхом, стоящим в центре венка послушных государств-карликов и преследующим вместе с осуществлением своей исторической миссии и дело собственной выгоды. Сразу же вслед за кампанией во Франции был при его личном участии выработан проект урегулирования границ на Западе, согласно которому территория рейха включала в себя Голландию, Бельгию и Люксембург и простиралась до берегов Фландрии: «Ничто на свете не заставит нас отказаться от завоеванной в Западной кампании… позиции у Ла-Манша», – заявил он., Оттуда новая граница проходила «примерно от устья Соммы, на восток вдоль Парижского бассейна и Шампани до Аргонн, затем поворачивала на юг и шла далее через Бургундию и западнее франш-Конте до Женевского озера» [574]. Детальные экспертизы и меры по онемечиванию должны были оправдать эти приобретения исторически, для Нанси было предусмотрено имя Нанциг, Безансон должен был именоваться Бизанцем.

И из Норвегии, как полагал Гитлер, он тоже «уже никогда не уйдет»; он собирался сделать Тронхейм немецким городом с 250 000 жителей и крупной военной гаванью и дал уже в начале 1941 года соответствующие задания Альберту Шпееру и командованию военно-морского флота. Создание такого рода опорных баз для обеспечения безопасности морских путей планировалось вдоль атлантического побережья Франции, а также в Северо-Западной Африке, тогда как Роттердаму предусматривалась роль «крупнейшей гавани германского региона» [575]. Были мысли и о том, чтобы организовать экономику побежденных стран по образцу немецкой промышленности и с учетом ее интересов, сравнять заработную плату и прожиточный минимум с условиями в Германии, урегулировать проблемы трудоустройства и производства в масштабах континента и перераспределить рынки. Внутренние границы Европы скоро утратят свое значение, писал один из идеологов нового порядка, «за исключением альпийской границы, где встречаются Германская империя Севера и Римская империя Юга» [576].

Над этой гегемонистской панорамой поднимались помпезные декорации, чьи гигантские пропорции служили напоминанием о величии режима и наполняли его самого трепетом. В центре панорамы возвышалась столица мира Германиа, с которой, по замыслу Гитлера, могли равняться разве что метрополии античных империй, «древний Египет, Вавилон или Рим… а что такое Лондон, что такое Париж по сравнению с ними?» [577] И вокруг этого центра, от мыса Нордкап и до Черного моря, простиралась плотная система гарнизонов, партийных замков, храмов искусства, лагерей и сторожевых башен, под сенью которых племя людей-господ отправляло культ арийской крови и выращивало нового богочеловека. В области с неполноценной кровью, например, в Баварский лес или в Эльзас и Лотарингию, Гитлер собирался перевести формирования СС и «с их помощью позаботиться об освежении крови местного населения» [578]. Следуя своим старым, укоренившимся пристрастиям, он связывал видение Новой Европы с мифом смерти. Страсбурский собор, когда закончится война и наступит час великой расплаты с церквями, а Папа в своей тиаре и во всем прочем облачении будет повешен на площади Святого Петра, превратится в памятник Неизвестному солдату, а на границах империи, от скалистых мысов на берегах Атлантики и до равнин России, будет сооружен венок из величественных «тотенбургов», крепостей в честь мертвых [579].