Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 3)

• Название: Адольф Гитлер (Том 3)
• Автор: Иоахим Фест
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-87964-005-1, 5-87964-008-6

Книга И. Феста с большим запозданием доходит до российского читателя, ей долго пришлось отлеживаться на полках спецхранов, как и большинству западных работ о фашизме.

Тогда был опасен эффект узнавания. При всем своеобразии коричневого и красного тоталитаризма сходство структур и вождей было слишком очевидно.

В наши дни внимание читателей скорее привлекут поразительные аналогии и параллели между Веймарской Германией и современной Россией. Социально-экономический кризис, вакуум власти, коррупция, коллективное озлобление, политизация, утрата чувства безопасности – вот питательная почва для фашизма. Не нужно забывать, что и сам фашизм был мятежом ради порядка».

Наш жестокий собственный опыт побуждает по-новому взглянуть на многие из книг и концепций, которые мы раньше подвергали высокомерной критике. И книга Иоахима Феста, без сомнения, относится к разряду тех трудов, знакомство с которыми необходимо для формирования нашего исторического самосознания, политической и духовной культуры, а следовательно, и для выработки иммунитета по отношению к фашистской и всякой тоталитарной инфекции.

---

Только два противника, казалось, знали, что ситуация безвыходна: Гитлер и Бек. Только они одни думали исключительно о войне, один толкая к ней события, нетерпеливо зафиксировавшись на назначенном им самим сроке, другой фаталистически, устало, имея перед глазами неподкупную судьбу. Гитлер был так зациклен на использовании своей военной мощи, что уже не видел политических возможностей. Из записок английских дипломатов видно, каких маневров ожидал Лондон и к каким уступкам он готовился: за один только отказ от войны Гитлер предположительно получил бы не только Данциг и линию коммуникаций[307], но и обещание Англии восстановить колониальные владения[308], а также переговоры о крупном компромиссе [309].

Однако Гитлер уже не мыслил альтернативами, в этот момент впервые проявилась явно усиливающаяся в последующие годы неспособность его выходить за рамки военных целей и постоянно анализировать военное положение под углом зрения его политических возможностей. Он хотя и принял английское предложение о прямых переговорах с Польшей, но тут же придал делу ультимативный оборот и потребовал прибытия польского представителя, имеющего все полномочия, в течение суток. В этом шахматном ходе явно просматривалось намерение принудить Польшу к капитуляции или, как это было в свое время с Чехословакией, выставить ее в роли нарушителя мира. Список требований, который приготовила Германия к переговорам, был полностью нацелен на разложение фронта противостоящих сил при помощи мнимых уступок: хотя в нем было требование возврата Данцига, он в остальном служил попытке завоевать мировое общественное мнение на свою сторону, предлагался целый набор мер: и плебисциты, и компенсации, и форма международного контроля, гарантии прав меньшинств и предложения по демобилизации. Гальдер записал о беседе с Гитлером во второй половине дня 29 августа: «Фюрер надеется, что вобьет клин между Англией, Францией и Польшей… Основные идеи: выставить только демографические и демократические требования». А далее идет настоящий график:

«30.8. – поляки в Берлине. 31.8. – разрыв. 01.9. – применение силы» [310].

Однако поляки в Берлин не приехали; Бека слишком пугали тени Шушнига и Гахи. На неустанные настойчивые запросы англичан и французов, к которым присоединились также и итальянцы, он лишь подавлено и коротко отвечал, что переговоры вести не о чем. Утром 31 августа Гендерсон был проинформирован, что Гитлер отдаст приказ о нападении, если польское правительство не согласится прислать представителя до 12 часов. Опять, как совсем недавно в Москве, началась борьба с польской непреклонностью наперегонки со временем. Гендерсон попытался переубедить своего коллегу в Берлине, направив к нему двух сотрудников. Липский принял посетителей, как рассказывал один из них, в своем рабочем кабинете, откуда была убрана часть вещей и обстановки, он был «бледен, как полотно», взял дрожащими руками бумагу с перечнем немецких требований, посмотрел на нее неподвижным отсутствующим взглядом и наконец тихо произнес, что не может разобраться в том, что там написано; он только знает, что надо оставаться твердыми и что «брошенная своими союзниками Польша готова воевать и умереть в одиночку»[311]: смерть была единственной идеей Польши. Таким же по духу было переданное в 12. 40 по телеграфу указание Бека своему послу в Берлине, это был документ, свидетельствовавший о растерянности, примечательно только время его отправления: в ту же минуту Гитлер подписал «директиву № 1 о ведении войны», немногим позже он ответил на вопрос итальянского посла, что все уже решено [312].

Директива начиналась так:

«Теперь, когда исчерпаны все политические возможности устранить мирным путем невыносимое для Германии положение на ее восточной границе, я решил добиться этого силой.

Нападение на Польшу должно быть проведено в соответствии с приготовлениями, предусмотренными «Планом Вайс». День наступления – 1.9.1939, время – 4.45…

На Западе ответственность за открытие военных действий следует возложить однозначно на Англию и Францию. Незначительные нарушения наших границ следует вначале ликвидировать на местном уровне. Строго соблюдать нейтралитет, гарантированный нами Голландии, Бельгии, Люксембургу и Швейцарии…»

Вечером в 21. 00 все радиостанции передали перечень немецких предложений Польше, который самим полякам никогда не сообщался. Почти в то же время команда штурмбаннфюрера СС Альфреда Науйокса проникла, инсценируя нападение поляков на немецкую радиостанцию в Гляйвице, передала в эфир короткое заявление, произвела несколько выстрелов в воздух и оставила на месте акции несколько трупов отобранных для этого заключенных. Немногими часами позже, когда забрезжило утро 1 сентября, поступило донесение польского коменданта форта Вестерплятте майора Сухарского: «В 4. 45 броненосец «Шлезвиг-Гольштейн» открыл из всех своих стволов огонь по «Вестерплятте». Обстрел продолжается». Одновременно перешли в наступление с исходных позиций войсковые соединения, сосредоточившиеся вдоль германо-польской границы. Объявления войны не было. Началась вторая мировая война.

Вместе с тем Гитлер еще надеялся избежать большого конфликта. Незадолго до десяти часов он выехал на заседание рейхсканцелярии в здании оперы Кролля. На улицах, во воспоминаниям очевидцев, почти не было народа, немногочисленные прохожие молча бросали взгляды на машину, в которой сидел Гитлер в полевой серой форме. Его речь была весьма краткой и отличалась лишенной ярких красок серьезностью. Он клялся в своем миролюбии и «бесконечном долготерпении», еще раз пытался пробудить надежду Запада, заверял в новой дружбе с Советским Союзом, выразил свое смущение ввиду позиций итальянского союзника и обрушил горы обвинений на польское правительство. Польша, заявил он, приведя дикие выдумки о числе пограничных инцидентов в последние дни, «сегодня ночью использовала регулярные армейские части для нападения на объекты на нашей территории, эти солдаты стреляли в нас. С 5. 45 открыт ответный огонь! С этого момента на каждую их бомбу ответим нашей бомбой». Теперь он хотел быть первым солдатом рейха: «Я снова одел тот мундир, который был для меня самым святым и дорогим. Я сниму его только после победы или – я не дождусь этого конца» [313].

Сохранявшуюся у Гитлера надежду на возможность ограничить конфликт все же только Польшей питала медлительность Запада, который не ответил на германское нападение немедленным объявлением войны, как того требовали союзнические обязательства. Решение начать войну далось мучительно трудно прежде всего французскому правительству, оно ссылалось, пуская в ход все новые отговорки, на мнение генштаба, на новую посредническую миссию Муссолини, на еще продолжавшуюся эвакуацию людей из больших городов и в конце концов пыталось оттянуть вступление в войну по крайней мере на несколько часов [314]; хотя позиция Англии была решительнее, она тем не менее также отражала всю тяжесть принимаемого решения. 1 сентября Чемберлен объявил в парламенте: «Полтора года тому назад я выразил здесь горячую надежду, что на мою долю не выпадет ответственность призвать страну принять страшное решение о вступление в войну». Теперь он собирается потребовать от правительства рейха обещания прекратить наступление в Польше и отвести войска назад. Когда один депутат громко на весь зал задал вопрос, установлен ли тому срок, премьер-министр ответил: «Если ответ на это последнее предупреждение будет отрицательным – я полагаю, что реакция будет именно такой – послу Его Величества даны указания потребовать свои паспорта. В таком случае мы готовы».

Однако Гитлер проигнорировал это предупреждение или сделал из него лишь тот вывод, что Англия, несмотря на наличие однозначного случая, при котором вступают в силу обязательства по союзу, все еще ставила открытие своих действий в зависимость от определенных условий. Поэтому на английскую ноту от 1 сентября он поначалу вообще не ответил. И пока Англия и Франция пытались договориться в ходе изматывающих переговоров о совместных действиях, в Польше немецкие войска стремительно продвигались вперед. Судя по всему, именно указанные признаки слабости противоположной стороны ободряли Гитлера, когда он 2 сентября отверг попытки Муссолини уговорить Германию пойти на решение проблемы за столом переговоров, используя благоприятную обстановку: «Данциг уже стал немецким, – убеждал он Гитлера, – у Германии в руках козыри, обеспечивающие выполнение ее требований. Кроме того, Германия уже получила «моральную сатисфакцию». Если бы она приняла решение относительно конференции, она достигла бы своих целей и одновременно избежала бы войны, которая, как становится видным уже сейчас, станет всеобщей и исключительно долгой» [315].

Ночью 2 сентября Англия в конце концов решила отказаться от совместных действий с Францией и дала указание Гендерсону передать в 9 часов утра наступающего воскресенья германскому министру иностранных дел ультиматум, срок которого истекал в 11 часов. Риббентроп поручил передать эту ноту своему старшему переводчику доктору Паулю Шмидту, который описал сцену, разыгравшуюся после того, как он привез этот документ в рейхсканцелярию. В приемной перед кабинетом Гитлера собрались члены кабинета и многочисленные руководители партии, Шмидту с трудом пришлось протискиваться вперед. Когда он вошел в кабинет, Гитлер сидел за своим письменным столом, а Риббентроп стоял несколько в стороне у окна: