А. Федоров - Масон

• Название: Масон
• Автор: А. Федоров
• Жанр: Детектив

"Масон" – роман, выстроенный по законам детективного жанра. Но в нем слишком много далеких от обыденного реализма "дрожжей", возбуждающих фантазию. Тема и манера письма обеспечивает экзистенциальный подход, то есть движение к истине через сугубо личные переживания героев, да и самого автора романа. Наука психология и, тем более реальное поведение людей, содержит слишком много непознанного, субъективного, загадочного – все это переплетается с мистикой и откровенной чертовщиной. Жанр произведения говорит сам за себя: повороты сюжета нестандартные и очень запутанные, насыщены историческими и житейскими аналогиями, аллегориями. Они открывают простор для фантазии читателя, являются поводом для построения психологических параллелей. Наконец, возможен и спор с автором и героями произведения – но только так и формируется взаимосвязанный творческий процесс в литературе.

Основным "материалом" книги является исследование жизни людей, вообще, то есть в "бесклассовом представлении". Но, если угодно, основой художественного анализа являются особенности образа мысли и поведения людей, принадлежащих к "странной профессии" – медицине. А она, спору нет, является в большей мере областью искусства, чем науки. Медики максимально приближены к проблемам "жизни и смерти", "фокусам эмоций", "плотских запросов", "интеллектуальному полету", "смешению нормы и патологии". Медицина так прочно спаяна с социальными процессами, с человеком, что ее невозможно вычленить из реальной жизни – ни отдельной личности, ни толпы.

---

Какой же смысл удивляться тому, что и современные деятели прежде всего закладывают капитал "про черный день" за границей. В большинстве своем такую прозорливость демонстрируют современные "русские евреи": тут можно вспомнить о Березовском, Гусинском и прочих. Все они – современные Парвусы… Их опыт с успехом перенимают теперь уже и представители других наций… Наверное, страшнее всего то, что деятельность таких оригиналов порождает ответный национальный экстремизм – движения радикально националистического, фашистского толка. На этой полянке начинают энергично собирать ядовитые грибы и кислые ягоды коммунисты. Важно, что умом обиженные люди нет-нет, да и примкнут к подобным атавистическим движениям…

* * *

Олег всегда был моим первым читателем и главным слушателем "творческих размышлизмов". Но я не ждал от него великомудрых заключений, вещего слова всемогущего, беспристрастного критика. Просто он был ближе остальных ко мне, потому и получал первым мою очередную книгу. Сейчас я тоже вывалил в гущу его мозгов помои историко-публицистического варева. Исподтишка было легко наблюдать, как он плохо справляется с функциями вынужденного ассенизатора.

В молодости мы особо часто втягивались в философское токовище: тогда вели себя, как глухие тетерева на весеннем току. Наверное, мы и стремились к таким обсуждениям по тем же мотивам, что и лесная птица – нас жгли изнутри половые гормоны, и мы пели песни любви нашим виртуальным подругам. Со временем интересы наши разошлись: Олег занялся коммерцией, а я продолжал творить и вытворять. Изредка мы снова впадали в философический транс, но он мне уже перестал быть интересен в дуэтном исполнении. Олег безвозвратно отстал от меня, сохранив только позу пижона, но растеряв свежесть мысли. Это меня удручало, но не озадачивало, ибо я понимал дело писателя – затворничество и неустанная работа на повышение. А дилетантам остается публичная сцена, и разухабистый митинг.

Мы уже не понимали друг друга: я предлагал Олегу вознестись за пределы стратосферы и там покувыркаться в творческой невесомости – иначе говоря, я тянул его к тонкостям мышления, а он спешил топтаться в посудной лавке, точно слон. В делах творческих Олег все больше уподоблялся настойчивому лягушонку, склонному до самозабвения резво прыгать на травке мокрого лужка: ему казалось, что это и есть верх совершенства в преодолении закона всемирного тяготения. Олег разучился с аппетитом лакомиться "деталями творчества", его индивидуалистическими особенностями, он перестал быть поэтом-любителем. Самое страшное, что он не чувствовал "грани": Олег на полном серьезе пытается потчевать меня заурядностью, примитивом. Причем старался, уподобляясь азартному дворовому мальчишке, зацепить меня дешевой хитростью, да логикой разозленного обывателя. Он забывал об уровне моего полета, а сам уже не был способен подняться выше обыденной заурядности…

Последний раз мы крупно поговорили по поводу моего замечание о творчестве Пушкина и Лермонтова. Я высказал свои симпатии к раннему Лермонтову, позволив себе такое замечание: маленькая поэмка "Сашка" мне дороже "талантливым любительством", чем грандиозное мастерство творца "Евгения Онегина". Мне казалось, что Лермонтов, как поэт, был менее ангажирован интересами публики, он был откровеннее, а потому лиричнее. Пушкин же к тому времени уже уподобился "гениальному ремесленнику". Иначе и быть не могло – ведь он находился на содержании и царя, и общества, подцензурной литературы.

Мое высказывание привело в бешенство друга: доктринерство выплеснулось из него потоком яда змеи Эфы. Олежек распушил хвост так, словно его уже назначили директором Пушкинского дома. Мой друг-коммерсант принялся доказывать мне совершенно банальные вещи. Пришлось резко прервать дискуссию простым вопросом: "Сколько книг ты, дорогой мой, успел написать за свою жизнь?" "Ни одной". – был его ответ. Мой ответ был категоричным: "Вот, когда напишешь хотя бы одну книгу, тогда и вернемся к этому разговору".

Больше всего меня, конечно, волновало то, что и предмет моих явных симпатий, его сестра Олечка, тоже нет-нет да и теряла поводыря творческой трезвости. Тайный плод моих вожделений порой сильно пушила хвост, стараясь, что есть силы, выдать себя замуж ни за "Зевса филологии", а за "потаскуна-литературоведа". Войдя в коварную роль, она начинала сорить словами и обещаниями: "Я обязательно напишу книгу о Вашем творчестве, Александр Георгиевич"! Но я продолжал спать спокойно, поскольку знал, что ее многозначительные обещания – это мертворожденный плод. Все дело в том, что не было самого первостепенного соития – образованной яйцеклетки с пусть самозванным, но талантливым сперматозоидом!

Точнее говоря, Оля, не приблизившись к автору экзистенциальных поделок на дистанцию реализации основного инстинкта, оставалась способной только к рождению облезлого мифа. Я же, мученик и пиздострадатель, наступив на горло собственной песне, но оставаясь милосердным эскулапом и непревзойденным душеведом, прощал даме сердца чрезмерное самомнение и чисто женское хвастовство. Короче, я не стал объяснять Ольге, что она была, есть и будет отменным филологом, хорошим техническим редактором, но никогда не взойдет хотя бы на пригорок литературного мастерства. Это было очевидно уже потому, что способная женщина выпестовала в себе только неудержимое тяготение к кулинарии, растеряв при этом почти полностью смелость и агрессивность плотских чувств! А литература и секс – воистину неразделимы!..

Сестра Олега стоически сохраняла чистоту непорочной Девы Марии. Но, как известно, святая не писала романов, может быть, она и грамоты не знала – ей было отпущено другое предназначение. Ольге же было необходимо, коль скоро она собиралась заняться литературоведческим исследованием такой пошлятины, что продавливалась через лазерный принтер моего компьютера в "унитаз" моего творческого мира, слиться в экстазе с самим мозгом и плотью, творца русского варианта литературного экзистенциализма. Только насладившись пороком, можно описать тот порок – отыскать сочные краски и электризующие душу детали. Я смотрел на сестру моего друга и "спускал в атмосферу" – пока еще только энергию, а не драгоценный биологический материал. Я действовал точно электрический скат, загнанный обстоятельствами жизни на дно самого глубокого океана, называемого аутизмом творческой личности.

Мне было погано, но я оставался горд сохранением своего права на независимость от женских чар. Мой змеиный гороскоп успокаивал волнующийся мозг, наставляя на сбор наибольших порций яда. Бог объявлял "готовность № 1", дабы в нужное время – в час-"Х" – выплеснуть яд в гнилую кровь, предварительно прокусив правую сонную артерию еще одному врагу нации. Моей миссией было уничтожение тех, кто угробил мечту народа уникальной страны о достойном здравоохранении. В том и состояла идея, объединяющая нас – масонов ложи "Асклепия". Философия греческого бога врачевания – сына Аполлона и нимфы Корониды – строилась на очевидной медицинской технике. Аполлон, как известно убил Корониду за измену (теперь, к сожалению, это запрещено Законом), а перед сожжением тела нимфы из ее чрева он вынул младенца. Будущий бог врачевания был передан на воспитание кентавру Хирону, тот и научил отрока искусству врачевания. На острове Кос проживали потомки Асклепия – наилучшие врачеватели. Они считали бога Аполлона змеем, отсюда и известный символ медицины – чаша со змеей. В нашей масонской ложе те символы присутствовали на самом почетном месте. Теперь, выполняя наказ моих братьев-масонов, я продолжал отыскивать в нашем фонде "Коронид", дабы забить их камнями литературной метафоры. Перед сожжением приходилось опустошать чрево убиенных нимф от несовершенных мыслительных чад. Мой литературный прислужник – кентавр Хирон помогал проводить воспитательную работу с помощью обличающего слова. И работа по искоренению зла шла, ее уже никто не мог остановить, потому что нас масонов – легион, и мы однажды обязательно выпустим всех своих ядовитых змей на врагов милосердия!..

Так вот, не смотря на все эти соображения, Олег вдруг меня поразил отличной осведомленностью в "деталях" и способностью мыслить нестандартно. Он заявил:

– Саша, давай рассуждать трезво: известно, что в отличие от западного масонства, давно выродившегося в тайное политическое лоббирование интересов экономической элиты, русское масонство – это "предатели предателей".

Я хмыкнул в ответ утвердительно, мне нравилось, что мой друг берет проблему, словно нашкодившего кота за яйца. Олег между тем продолжал спокойно и рассудительно повествовать, словно он занимался изучением масонства всю жизнь и, может быть, сам уже тысячу лет состоял в одной из тайных лож. Его умиротворенность и навела меня окончательно на мысль о том, что Олег давно состоит в ложе масонов от Шаолиньского монастыря.