Эмма Дарвин - Математика любви

• Название: Математика любви
• Автор: Эмма Дарвин
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семенного Досуга»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-343-602-9

Праправнучка Чарлза Дарвина (1964), росла в Лондоне, Нью-Йорке и Брюсселе. «Математика любви» – первый роман, который она начала писать уже после того, как у нее появилось двое детей.

1819 год. Стивен Фэрхерст, искалеченный в битве при Ватерлоо, возвращается в свое поместье Керси-Холл. Он пытается забыть ужасы войны, сохранив лишь воспоминания о своей тайной трагической любви…

Жарким летом 1976 года пятнадцатилетняя Анна приезжает к дяде в сельскую школу, которая находится на территории старого поместья. Здесь в ее жизнь входят двое мужчин: фотокорреспондент Тео, страсть к которому вспыхивает в ней с невероятной силой, и Стивен Фэрхерст – в письмах полуторавековой давности…

Безумно трогательная история об удивительной связи прошлого и будущего, в которой есть место для войны и боли потерь, для пылкой страсти и искупительной силы любви.

---

– Но со времени Питерлоо ваше отношение изменилось?

– Да. С тех самых пор.

Я снова взглянул на рисунок. Интересно, то, что она сумела разглядеть и изобразить на бумаге, присутствовало ли оно во мне прошлым летом? Внезапно я отчетливо представил себе маленькую комнату на Дикинсон-стрит: Том, вытянувшийся на кровати и лежащий неподвижно; страшная, мертвая тишина, повисшая над районом площади Святого Петра; встревоженный взгляд мисс Дурвард в свете свечи, когда она так осторожно опускала карандаш на бумагу, словно прикасалась рукой к его бледной щеке.

– Хотя большинство моих друзей не согласились бы со мной. Но я видел, как правила бал жестокость, и не по воле обстоятельств, а намеренно. И великие люди примирились с этим и попустительствовали ей! Для того, кому довелось служить под началом герцога Веллингтона, нет ничего удивительного в том, что он поддерживает действия магистрата. Но поразителен сам факт, что он не воспротивился беспощадному убийству невинных людей… И никто за это не ответил! А теперь, под видом борьбы за сохранение общественного порядка и спокойствия, они принимают законы, призванные запретить выражение искреннего недовольства и справедливых жалоб.

– Мы все изменились, то есть те из нас, кто своими глазами видел бойню у Питерлоо. А сколько еще законов, которым мы подчиняемся, кажутся нам теперь крайне несправедливыми, даже чрезмерно жестокими? Но ведь вы не участвовали в этом. Вы оказались там случайно.

– Подумать только, и это та свобода, за которую я сражался и проливал кровь! – с горечью вырвалось у меня. – Как… Это меня просто угнетает! Многие из нас погибли, многие потеряли здоровье, и ради чего?

Она ничего не сказала, лишь протянула руку, и я пожал ее. Прикосновение к другому живому существу несколько успокоило меня, но к тому времени я уже был не в состоянии более сдерживаться, хотя никогда и представить себе не мог, что буду говорить такие вещи.

– Я выбрал свою профессию в силу необходимости, но дело, за которое мы сражались, было справедливым, и я отдал ему все, что мог. Мы отдали слишком многое: здоровье, рассудок, друзей… даже любовь! А теперь наши жертвы осмеяны и поруганы. И кем? Пьяными и безнравственными правителями, которые зажали свой народ в тиски бедности и несправедливых законов, продали душу ради прибылей и политической целесообразности! Вероятно, мне можно не беспокоиться более о сохранении своего искалеченного тела и души, поскольку я больше никогда не смогу полюбить. Что касается Англии… – Я глубоко вздохнул. – Наверное, так оно и к лучшему. Возможно, лишние страдания обошли меня стороной, потому что если у меня нет более сил защищать правое дело, то я должен только радоваться тому, что не осталось более правого дела, которое следовало бы защищать!

Мисс Дурвард надолго погрузилась в молчание, но ее тонкие пальцы с такой силой сжали мою руку, что я почувствовал, что чернильные кляксы и пятна краски навсегда отпечатаются на моей коже.

Потом она спросила:

– Кем она была?

– Ее звали Каталина.

Мисс Дурвард задумчиво кивнула головой.

– Каталина.

Она более не сказала ничего, но продолжала сжимать мою руку. Наконец я произнес:

– Простите меня, я не могу говорить об этом.

– Конечно, я понимаю, – откликнулась мисс Дурвард.

Стало очень тихо. Солнце почти совсем скрылось за горизонтом, и его последние лучи бессильно коснулись ее глаз, щек и губ, и когда я наконец сообразил, что же именно только что было сказано, то не смог понять, как она отнеслась к услышанному.

Из раскрытого окна позади нас донеслось шуршание атласа. Мисс Дурвард отняла у меня руку и взялась за карандаш.

– Прошу извинить меня, майор, – сказала миссис Барклай, – но я знаю, что завтра вы покидаете нас очень рано, а я собираюсь пойти отдыхать. Но я не могу лечь в постель, не попрощавшись с вами.

– И я тоже, – ответил я, поднимаясь. – Дорогая миссис Барклай, как мне благодарить вас?

Я скорее почувствовал, чем увидел, как за нашими спинами мисс Дурвард ускользнула в темнеющий парк.

– О, мы сожалеем лишь о том, что вы не можете остаться с нами еще немного, – сказала миссис Барклай. – Надеюсь, дальняя дорога не помешает вашему скорейшему выздоровлению.

– Что касается моего здоровья, то я чувствую себя прекрасно. И все благодаря вам.

Она улыбнулась и небрежным жестом руки дала понять, что я преувеличиваю. Потом сказала:

– Все еще довольно тепло. Вы не откажетесь прогуляться со мной по террасе?

Я предложил ей свою руку, и мы сошли по ступенькам вниз.

– Ваше отсутствие отразится на Люси, – заметила она.

– Я буду скучать о вас.

Она негромко вздохнула и сказала:

– Майор, вы должны простить меня, поскольку я глупое создание. Джордж говорит, что я не могу думать ни о чем, кроме платьев и сплетен. Но… Майор, вы не могли не заметить, как много удовольствия доставляет Люси ваше общество.

– Равно как и мне ее, – машинально ответил я, и только потом до меня дошло, что имеет в виду миссис Барклай. – То есть мы старые друзья, нам легко друг с другом и у нас есть общие интересы.

Мы подошли к дальнему концу террасы.

– Разве можно мечтать о лучшей основе? – сказала она, повернувшись ко мне столь быстро, что я споткнулся от неожиданности. – Еще раз прошу извинить меня, майор. Вы наверняка считаете, что я вмешиваюсь не в свое дело.

– Нет, что вы, – возразил я, выпрямляясь. – Я знаю, как бережно вы относитесь друг к другу. Но я совершенно уверен, что мисс Дурвард и думать не думала о… таких вещах.

– Вы полагаете?

– Она сама сказала, что ни за что на свете не выйдет замуж. Миссис Барклай остановилась настолько неожиданно, что, поскольку мы шли рука об руку, я волей-неволей вынужден был повернуться к ней. Она подняла ко мне слабо различимое в сумраке лицо.

– Не выйдет замуж ни за что на свете? Почему бы это? Слишком поздно я вспомнил о причинах, побудивших мисс Дурвард сделать подобное заявление.

– Знаете, мне показалось… что в таком случае она не сможет уделять достаточно времени своему увлечению, как это происходит сейчас, когда она свободна.

Она лишь вздохнула.

– Дорогая Люси! Она вечно приводит увлечение рисованием в качестве уважительной причины, чтобы идти своим путем. Но разве вы не… вы с ней так… если бы вы предложили ей…

На этот раз остановился я – прямо посередине террасы – и взял ее руки в свои.

– Дорогая миссис Барклай, умоляю вас, не говорите более ничего. Я знаю, что вы желаете сестре только счастья. Убедит ли вас, если я скажу, что при всем глубочайшем уважении, которое я к ней питаю, мисс Дурвард не одинока… в своем убеждении, что брак – это совсем не то, к чему все мы стремимся?

Мне показалось, что она вздохнула, но голос ее, когда она наконец заговорила, звучал на удивление спокойно.

– Тогда не будем об этом говорить. Я не могу более настаивать, как бы мне ни хотелось, чтобы все устроилось именно так. – Мы прошли еще немного, прежде чем она сказала: – Небо на закате скорее зеленое, а не синее, каковым ему полагается быть после захода солнца, вы не находите? И лишь очень немногие картины передают такую его красоту.

Мы заговорили на другие темы, но, хотя миссис Барклай сдержала свое обещание и не коснулась более этого щекотливого вопроса, услышав легкий хруст гравия и увидев, как по ступенькам из парка поднимается мисс Дурвард, я вдруг понял, что она не могла не заговорить об этом. Взгляд миссис Барклай, который она бросила на сестру, очевидно, был полон скрытого смысла, а летящая улыбка, которой одарила нас мисс Дурвард, не позволила угадать, о чем она думает. Я не имел ни малейшего представления, известно ли ей о миссии, которую возложила на себя ее сестра. Но при этом я не мог не спросить себя, оставила ли она нас потому, что намеревалась облегчить задачу миссис Барклай, или же, наоборот, демонстрируя этим свое нежелание следовать ее совету, или же во исполнение совершенно невинного стремления насладиться летними сумерками в одиночестве.

Мне вдруг пришла в голову мысль, что, вероятно, желание устроить личную жизнь сестры и побудило миссис Барклай пригласить меня погостить у них в Эксе, может быть, вообще приехать в Брюссель. Ослабевший после лихорадки, в тот момент я не стал доискиваться скрытых причин в ее приглашении, а просто принял его как должное. Но теперь я понял, что Катрийн увидела в этом дружеском поступке нечто большее, а то, что я принял его, стало для нее подтверждением моего желания присоединиться к ним.

Миссис Барклай собралась оставить нас вдвоем. Неожиданно мисс Дурвард заявила, что тоже устала и предпочла бы отправиться отдыхать вместе с сестрой.

– Разумеется, – только и смог выговорить я.

До сих пор она никогда не жаловалась на усталость. Болезненно сознавая все, что было сказано, равно как и то, что осталось недосказанным, я увидел в ее признании, возможно вымышленном, растерянность и нежелание оставаться со мной наедине. Соответственно, и наше прощание вышло неловким, скомканным, что можно было бы счесть несправедливостью по отношению к той дружбе, которая нас до сей поры связывала.