Эмма Дарвин - Математика любви

• Название: Математика любви
• Автор: Эмма Дарвин
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семенного Досуга»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-343-602-9

Праправнучка Чарлза Дарвина (1964), росла в Лондоне, Нью-Йорке и Брюсселе. «Математика любви» – первый роман, который она начала писать уже после того, как у нее появилось двое детей.

1819 год. Стивен Фэрхерст, искалеченный в битве при Ватерлоо, возвращается в свое поместье Керси-Холл. Он пытается забыть ужасы войны, сохранив лишь воспоминания о своей тайной трагической любви…

Жарким летом 1976 года пятнадцатилетняя Анна приезжает к дяде в сельскую школу, которая находится на территории старого поместья. Здесь в ее жизнь входят двое мужчин: фотокорреспондент Тео, страсть к которому вспыхивает в ней с невероятной силой, и Стивен Фэрхерст – в письмах полуторавековой давности…

Безумно трогательная история об удивительной связи прошлого и будущего, в которой есть место для войны и боли потерь, для пылкой страсти и искупительной силы любви.

---

– Вам нравится рисунок, месье?

– Прошу прощения, мадемуазель. Я видел ваше выступление прошлым вечером.

– А теперь я сошла со сцены в обычную жизнь. Вам понравилась пьеса?

– Очень, мадемуазель.

– По-моему, вы англичанин. Что вы думаете по поводу нашей попытки поставить здесь Шекспира?

– Она была очень удачной.

– Благодарю вас.

Женщина взяла с прилавка еще один оттиск с тем же рисунком. Вот только линии гравировки на нем были заполнены блестками, кусочками кружев и галунов, осколками изумрудов и рубинов, золотыми и серебряными паутинками и перламутром, так что в пыльных столбах света, падавшего из окон, фигурка сверкала и переливалась подобно панцирю некоего экзотического создания. Мадемуазель Метисе разжала пальчики в перчатках, и оттиск спланировал обратно на прилавок. Владелец магазина с поклоном собрал эстампы.

– У меня нет сомнений, мадемуазель, что они будут продаваться очень хорошо.

Она наклонила голову в знак согласия, и я отметил, как шелковые завязки шляпки скользнули по ее щеке.

– Чем больше блесток, тем лучше, я полагаю.

– Таковы вкусы публики, мадемуазель. Но для знатоков… – Он сделал знак рукой, и продавец поспешил в заднюю комнату.

Мадемуазель Метисе с улыбкой повернулась ко мне:

– Боюсь, месье, что вы сочтете это проявлением обычного женского тщеславия.

– Вовсе нет, – ответил я, хотя при виде столь привлекательной женщины, отстраненно рассматривающей собственное изображение, мне вдруг захотелось узнать, какие мысли посещают в этот момент ее хорошенькую головку.

– Поскольку такие эстампы будут сделаны в любом случае, независимо от моего желания, лучше уж как-то повлиять на процесс их изготовления. Кроме того, мы не можем позволить себе, чтобы публика забыла о нас.

Я уже открыл рот, чтобы сказать «Никто не сможет забыть вас, мадемуазель», но тут вернулся продавец, бережно держа в руках большой оттиск-эстамп, который владелец магазина взял у него и с поклоном положил перед женщиной на прилавок.

На нем была выгравирована мадемуазель Метисе в образе Андромахи, и линии на рисунке столь нежно, бережно и тщательно выписывали роскошный классический наряд, который соскальзывал у нее с плеча, что казалось, будто вот-вот раздастся легкое шуршание атласа и шелков, падающих на землю. Она во все глаза смотрела на призрачного Гектора, и линии ее чувственного рта изгибались в возвышенной и благородной скорби.

– В прошлом году мадемуазель Метисе позировала для месье Терверена, о чем он давно мечтал, – поймав мой взгляд, сообщил владелец, – и он оказал нам честь, разместив у нас заказ на изготовление оттисков и эстампов. Мы использовали бумагу двух видов, одна из которых дешевле, поскольку следует помнить, что изысканный вкус не всегда идет рука об руку с благосостоянием. Но можете быть уверены, что бумага эта все равно хорошего качества. Ведь подобная работа из разряда тех, которые знатоки предпочитают хранить долгие годы, тогда как обычные сувениры отправляются на свалку довольно быстро.

– Может быть, – обронила мадемуазель Метисе. – Я должна идти. У меня в десять часов репетиция. – Когда я открыл и придержал для нее дверь магазина, она на мгновение приостановилась, взглянула на меня и сказала: – Сегодня вечером мы даем Le manage de Figaro.[16] Вам известна эта постановка?

– Я знаком с ней, мадемуазель.

– Если появится желание посмотреть ее, я смогу это устроить. Просто обратитесь в билетную кассу.

– Это очень любезно с вашей стороны. Я с радостью воспользуюсь вашим предложением.

В приоткрытую дверь ворвался шаловливый весенний ветер, и в витрине рядом с нами карикатуры на разжиревших церковников и двуликих министров затрепетали вперемежку с патриотическими песнями, изображениями величественных кораблей, идущих под всеми парусами, и символами любви и скорби. Она сбежала по ступенькам, я последовал за ней.

– Вам следует зайти к нам после спектакля, – бросила она через плечо, – и рассказать, что вы о нем думаете. Я распоряжусь, чтобы вас пропустили за кулисы. – Внезапно она резко повернулась и протянула мне руку. – Какое имя, месье, я должна назвать в билетной кассе?

Ее миниатюрная рука, обтянутая перчаткой, показалась мне невесомой, теплой и твердой. Я отвесил низкий поклон.

– Майор Стивен Фэрхерст, к вашим услугам, мадемуазель Метисе.

– Катрийн Метисе… Майор? Думаю, мы можем сказать commandant[17] Фэрхерст.

Произнесенное по-французски, собственное звание прозвучало для меня непривычно, поскольку я привык слышать его лишь в качестве обозначения воинского звания опасного, но поверженного противника. У нас более не было достойного недруга, и отныне нашими врагами, как заявило правительство, должны считаться мастеровые, ремесленники и голодные дети. Мадемуазель в ответ на мое молчание рассмеялась теплым, ласковым смехом. Я встрепенулся и проводил ее к экипажу. Когда я закрывал дверцу, она сказала:

– A bientot, Monsieur le commandant![18]

Знакомство с мадемуазель Метисе быстро переросло в дружбу. Свободного времени у меня было хоть отбавляй, а она относилась к тем женщинам, которые, поставив перед собой какую-либо цель – будь то роль, которую следовало выучить, или построение дружеских отношений, – решительно принимались задело. Я смотрел, как она играла Гермиону, Сюзанну, Андромаху; она приглашала меня составить ей компанию на дружеских ужинах с друзьями, и я наблюдал за ней в роли себя самой. Она принимала знаки внимания со стороны мужчин и женщин с таким изяществом, словно под взглядом художника-портретиста, и даже возвращала их в ответ. Но тем не менее я был удивлен, когда однажды вечером, провожая ее домой после ужина в обществе актеров и театральных критиков, получил приглашение подняться в ее апартаменты на рю де л’Экуйе. Сонный консьерж впустил нас. Ему так явно хотелось вернуться в объятия Морфея, что у меня не возникло опасений относительно того, что он может сделать какие-либо нежелательные выводы.

– Моя кузина уже наверняка спит, – сказала мадемуазель Метисе, поднимаясь первой и показывая дорогу. – Она настоящий жаворонок, поэтому спать ложится рано. Бедная кузина Элоиза! Она поступила очень разумно, согласившись приехать сюда и остаться жить со мной, когда я перебралась в Брюссель. И я намерена сделать все от меня зависящее, чтобы она не передумала.

Я постучал в дверь квартиры, и служанка средних лет почти мгновенно распахнула ее.

– Bonsoir,[19] Мейке. Мы с майором Фэрхерстом сами о себе позаботимся.

Служанка взяла ее накидку, мою шляпу и тросточку, окинула взглядом приставной столик с фруктами, сыром и вином и поспешно удалилась. Мадемуазель Метисе присела на краешек софы, стоявшей у камина.

– Прошу вас, угощайтесь, майор. Я вынул пробку из графина.

– Могу я предложить вам вина, мадемуазель?

– Пожалуйста, зовите меня Катрийн. Да, налейте немного, если вам не трудно. Я надеюсь, вы составите мне компанию.

Это оказался превосходный кларет, который прекрасно смотрелся в хрустальном бокале.

– Простите за нескромный вопрос. Почему вас не назвали «Катрин», на французский манер?

– Моя мать была фламандкой, и меня назвали в ее честь, так что можете считать меня полукровкой. Так это, кажется, называется.

Я подал ей бокал, и она жестом предложила мне присесть рядом. Она поднесла вино к губам и отпила маленький глоточек, а я не мог оторвать взгляд от кружевной манжеты у нее на запястье и выше, от кружев и розового атласа, едва прикрывавших ложбинку груди. Она опустила бокал. Я быстро отвел глаза и сделал добрый глоток кларета, чтобы скрыть свое смущение.

Когда я вновь осмелился поднять голову, она взглянула мне в глаза.

– Я привыкла к тому, что мужчины смотрят на меня, Стивен. Если нам суждено быть вместе, вы не должны стесняться своих желаний. И желаний других тоже.

– А нам суждено быть вместе?

– Это зависит только от вас.

Я мечтал об этом с той минуты, когда впервые увидел ее, когда с ее губ сорвался невинный вопрос: «Она вам нравится, месье?» Но я и надеяться не мог, что мои мечты когда-либо сбудутся.

– Я не думал…

– В данную минуту думать вовсе необязательно, – перебила Катрийн, поднимая ко мне лицо, и свет канделябра позолотил ее щеку, рассыпавшись по приоткрытым губам и белым зубкам. – Вероятно, вы слишком много думаете о своей ране – о том, что лишились ноги.

– Откуда вы знаете…

– Разумеется, я догадалась обо всем. Ведь меня учили смотреть, как люди двигаются, чтобы решить, как играть их на сцене. Точно так же, как вас учили, как их убивать.

– Только солдат противника.

Это было правдой, но внезапно перед моим мысленным взором возникла женщина, которая умерла у моих ног в Питерлоо, хотя убил ее отнюдь не я.

Катрийн улыбнулась и провела пальчиком по моим нахмуренным бровям.