У Чэн-энь - Путешествие на Запад. Том 3

• Название: Путешествие на Запад. Том 3
• Автор: У Чэн-энь
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1994
• ISBN: 5-88132-032-8, 5-88132-035-2

Написанный У Чэн-энем (1500—1582) около 1570 г. роман “Путешествие на Запад” стал началом жанра фанстастической или героико-фантастической эпопеи. Повествование о похождениях Сунь У-куна – царя обезьян – стало одним из любимейших в Китае и одним из самых известных за рубежом.

Роман У Чэн-эня “Путешествие на Запад” основывается на народных легендах о путешествии монаха Сюань-цзана в Индию (VII в.). Постепенно сюжет обрастал дополнительными подробностями, становясь все больше похожим на волшебную сказку – появлялись дополнительные сюжеты, не связанные с основной темой, новые персонажи. У монаха появляются “волшебные помощники” – царь обезьян Сунь У-кун, сосланный на землю за устроенный им переполох в Небесном дворце, и свинья Чжу Ба-цзе, также сосланный с небес за провинности. Сунь У-кун – персонаж героический, Чжу Ба-цзе – комический. Вместе с монахом Сюань-цзаном они образуют весьма интересную группу, очень по-разному реагирующих на действительность.

В романе У Чэн-эня вслед за народными легендами персонаж Сунь У-куна выходит на передний план, именно он побеждает врагов, пока монах Сюань-цзан рассуждает о всеобщей добродетели и непротивлению злу. Именно Сунь У-кун стал одним из любимейших героев китайской литературы, символом жизненной силы и бунтарства.

Роман трактуется и как буддийское наставление, и как символическое отражение народной борьбы, и как волшебная сказка, и как роман о поисках истины. Так или иначе, роман является знаковым для китайской литературы и культуры в целом.

В книге присутствуют иллюстрации.

---

От этих слов Танский монах покраснел до ушей и, испытывая жгучий стыд, не осмеливался поднять голову.

Рядом с ним стоял Чжу Ба-цзе и, выпятив свое свиное рыло, маслеными глазками смотрел на государыню, а она и в самом деле была хороша собой. Вот послушайте, какие про нее стихи сложены:

Бровки ее блестят, словно крылышки пташки малой,
Лоснится кожа ее, будто смазанная салом,
С персиковым цветком схож ее лик нежно-алый,
Скрытый, как тучкой луна, узорчатым опахалом,
Узел тяжелый волос красивым шнурком золотистым
В три переплета красавица перевязала.
В узел этот продела бронзовые спицы,
С шишечками из яшмы, жемчуга и опала,
Шелк одеянья ее, словно вода, струится.
Брошена на плечо перевязь цвета коралла.
Голубизна речная в светлых очах таится…
Может ли с ней Си-ши пленительная сравниться,
Иль Чжао-цзюнь, прославленная царица,
Чья красота подобной себе не знала?
Стан ее гибче ветви плакучей ивы,
Легкость походки ее у всех вызывает зависть,
Ножки ее малы, как священного лотоса завязь,
И, как побеги бамбука, руки нежны и красивы.
Людям простым она гостьей небесной казалась,
Обликом светлым своим и одеждою прихотливой,
Словно с девятого неба на землю решила спуститься,
Где красота ее яркой звездою сияла!
Можно ли видом подобным и прелестью небывалой,
Пусть лишь однажды узрев их, на веки веков не плениться?

Дурень, разглядев все прелести государыни, не мог удержаться от восторга. Изо рта у него потекли слюнки, сердце забилось, весь он как-то размяк, и ему казалось что он тает, словно снежный лев у жаркого костра.

Менаду тем государыня подошла к Танскому монаху, взяла его за руку и нежным голосом проговорила:

– О, брат императора! Прошу тебя сесть в колесницу. Мы отправимся с тобой во дворец, в зал Золотых колокольчиков, и там обвенчаемся.

Несчастный Танский монах дрожал всем телом и едва держался на ногах, словно пьяный или безумный.

Сунь У-кун, находившийся рядом, подбадривал и наставлял его:

– О мой учитель, нельзя быть столь застенчивым. Прошу тебя, прими предложение государыни и займи место в колеснице. Надо поскорее выправить подорожное свидетельство. Останешься здесь, а мы отправимся за священными книгами.

От волнения Танский монах не мог произнести ни слова. Он погладил Сунь У-куна, и слезы брызнули у него из глаз. Однако Сунь У-кун быстро проговорил:

– Учитель! Не надо огорчаться! Такое счастье редко кому выпадает на долю! Чего же еще желать?

Танскому монаху ничего не оставалось как последовать совету Сунь У-куна. Он незаметно смахнул слезы и, притворившись веселым, приблизился к государыне и…

За руки взявшись, пошли они вместе,
Вместе в златую взошли колесницу…
Праведник горькою думой томится,
Думы его – не о милой невесте.
Всею душою он к Будде стремится,
Брак для него – лишь позор и бесчестье…
Мысли иные тревожат царицу:
С тем, кто быть должен ее господином,
Хочет прекрасная девушка слиться
В нежности равной и в страсти единой;
Думы монаха в Линьшане витают,
В крае, где Будда благой обитает.
От нетерпенья невеста сгорает,
Мысли красавицы – только о муже,
Больше никто ей на свете не нужен.
В нежных речах своих, лжив и притворен,
Страсти неискренней мнимо покорен,
Он от нее свои чувства скрывает
Если с открытой душою мечтает
С ним она в мире прожить и согласье,
Радости с ним разделить и несчастья,
Он себе доли такой не желает –
Хочет монах избежать искушенья,
Чтоб не нарушить обетов безбрачья.
Жаждет она его ласки горячей,
Он же от ласк ее жаждет спасенья.
Хочется ей, чтобы день был короче,
Ждет не дождется красавица ночи,
Чтоб из невесты в жену превратился.
Он из сетей ее вырваться хочет,
Ищет путей, чтоб от девушки скрыться…
Так они едут вдвоем в колеснице,
И догадаться царица не может,
Что на уме у монаха таится,
Что его сердце и душу тревожит…

Все военные и гражданские чины, наблюдавшие, как их государыня села в колесницу плечом к плечу с Танским монахом, стали весело переглядываться и перемигиваться и, замыкая парадный выезд, проследовали обратно в город.

Тогда только Сунь У-кун велел Ша-сэну взять поклажу, а сам повел белого коня вслед за выездом. Чжу Ба-цзе побежал вперед и первым оказался у ворот терема Пяти фениксов. Там он поднял крик:

– Вы что же это, думаете так все обойдется! Нет, не надейтесь! Пока не будет угощения с вином, свадьба не состоится.

Все дворцовые служительницы насмерть перепугались и побежали к свадебному поезду жаловаться:

– О повелительница наша! У ворот двора стоит тот, с длинным рылом и огромными ушами, и орет, требуя угощения и вина.

Государыня прижалась к Танскому монаху, приблизила к его лицу щечку, нежную, как персик, раскрыла свой благоуханный ротик и вполголоса спросила:

– Мой дорогой! Этот, с длинными выпяченными губами и огромными ушами какой по счету ученик?

– Второй, – отвечал ей Танский монах. – Он очень прожорлив и только и думает, как бы ему поесть всласть. Надо накормить и напоить его, только тогда он угомонится.

– Все ли сделано, как я приказывала? – спросила государыня служительниц дворца.

– Все готово, – хором отвечали служительницы, – поданы два вида блюд: скоромные и постные. Они уже на столе в Восточном зале.

– А почему приготовили два вида блюд? – удивилась государыня.

Одна из служительниц пояснила:

– Я, ваша недостойная служанка, побоялась, что названый брат Танского императора и его ученики привыкли только к постной трапезе, вот и приготовила на всякий случай два вида блюд.

Тут государыня усмехнулась и, прильнув щечкой к лицу Танского монаха, игриво спросила:

– Дорогой мой! А ты предпочитаешь скоромное или постное?

Танский монах, не задумываясь, ответил:

– Мы, бедные странствующие монахи, едим только постное, но обета воздержания от вина не давали. Позволь же моим двум ученикам выпить несколько чашечек простого вина.

Не успел он договорить, как появилась старшая советница и доложила:

– Прошу вас пожаловать в Восточный зал откушать! Сегодня ночью должен появиться молодой месяц, и это будет самое счастливое время для вашего бракосочетания. Завтра солнце пересечет полуденную линию неба. В этот час мы будем просить названого брата Танского императора и нашего повелителя занять царский трон и возвестить новую счастливую эру своего правления!

Государыня была счастлива. Она взяла Танского монаха за руки, вместе с ним сошла с колесницы, и они вдвоем проследовали через главные ворота.

Из башни высокой чудесная музыка льется,
Звучанье свирелей и флейт далеко раздается,
Глядит потрясенный народ
На колесницу златую в узорах блестящих,
На светоносных драконов, недвижно стоящих
У настежь раскрытых ворот.
Сегодня украшены дивно чертоги царицы,
Из древних курильниц дымок благовонный струится…
Куда ни взгляни,
Повсюду, в янтарных, порфировых, яшмовых залах,
Блистая, слепя, словно сотни светил небывалых,
Сияют огни.
На ширмах из перьев павлиньих колеблются тени
От тонких карнизов резных, от лепных украшений,
От стройных точеных колонн…
Китая достойны беседки дворца и палаты,
Любой, кто их видел, замрет, восхищеньем объятый,
Такой красотой поражен.

В Восточном зале их встретили музыкой и пением, удивительно нежным и мелодичным. Прелестные девушки стояли двумя рядами. В середине зала был накрыт стол на двух человек с разными яствами. С левой стороны – постное, с правой скоромное. Ниже стояли еще два ряда столиков с закусками. Государыня подобрала рукава халата и обнажила пальчики, тонкие, словно точеные. Она поднесла своему гостю нефритовую чашечку с вином, и пир начался.

К ней подошел Сунь У-кун.

– Наш учитель и мы, его ученики, едим только постную пищу, – сказал он. – Нельзя ли просить нашего наставника занять место по левую сторону и передвинуть туда же еще три места, чтобы мы могли сесть по обе стороны от учителя. Так будет очень удобно.

Старшая советница обрадованно сказала:

– Совершенно верно! Так и сделаем! Ведь наставник и его ученики все равно, что отец с сыновьями, а им не полагается сидеть в один ряд плечом к плечу.

Служанки быстро переставили места. Государыня передала Танскому монаху и его ученикам по чарочке вина и усадила их. Сунь У-кун незаметно подмигнул своему учителю, дав ему понять, что на вежливость надо ответить вежливостью. Танский монах поднялся со своего места, налил чашечку вина и поднес ее государыне, предлагая ей занять место. Все гражданские и военные чины глубоким поклоном отблагодарили Танского монаха за проявленное внимание и затем стали рассаживаться, занимая места по старшинству и по рангам. Музыка прекратилась, и началось возлияние вина.