Сергей Челяев - Ключ от Снега

• Название: Ключ от Снега
• Автор: Сергей Челяев
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011059-6

...Есть ли предел, за которым Великое Равновесие между Светом и Тьмой нарушается необратимо? Есть!

Таков уж этот мир. Мир, в котором обычная кровная месть служителей Добра прислужникам Зла перерастает постепенно в великую и отчаянную войну. В войну, где оборотни-зорзы и хранители потаенных знаний – друиды бьются до победы – или погибели. В войну, исход которой, похоже, решит не маг и не воин, но – веселый бродяга Ян Коростель...

И тогда пленные друиды, привезенные на далекий остров отрядом зорзов, начинают отчаянный, почти что безнадежный мятеж...

И тогда убитый служитель Света и отпущенник из Послесмертия клянутся не пропустить силы Тьмы через Великую Реку меж миром живых – и миром мертвых.

Война продолжается...

---

Двери открылись неожиданно. Книгочею даже показалось, что большие тяжелые створки сами медленно распахнулись перед ним. Он обернулся.

Позади была каменная галерея, скудно освещенная редкими фонарями. Ему показалось, что он уже не слышит далекие голоса перекликающихся стражей. Впереди была ночная тьма. Книгочей тяжело вздохнул, перевел дух и вновь шагнул вперед.

В ту же секунду перед ним вспыхнул яркий свет, затем снова сгустилась тьма, и он увидел Свечу. Маленькая, восковая, она возникала из чего-то, текущего и пульсирующего, что медленно колыхалось в ночи и постоянно перетекало само в себя. Наконец тонкий пылающий столбик обрел форму, и из Свечи вырвался легкий дымок – пламя умирало. Книгочей осторожно протянул руку, и Свеча, на кончике которой еще теплился тонкий язычок огня, доверчиво легла ему в ладонь. Воск тут же начал плавиться, растекаться лужицей, и, удивительно, Книгочей сейчас совсем не чувствовал ни боли от ожога, ни даже тепла. Пламя было холодным, понял он. «Предназначение огня – тепло, судьба свечи – свет» – словно шепнул Патрику на ухо незнакомый голос со странным, мягким и певучим акцентом. Книгочей согласно кивнул невидимому советчику, покрепче сжал в руке тлеющий огонек, чтобы не выпустить его, и пошел вперед. Теперь ему уже не нужен был Зов. Он знал, кто его ищет. Оставалось одно – не расплескать остатки света.

Человек в черном ждал Книгочея в поле. Оно походило на подстриженное море, и ветер, который то усиливался, то вновь спадал, не в силах был сотворить хоть сколько-нибудь стоящую волну на поверхности злаков, которые уже начали терять зерна из колосьев, но все еще не верили, что впереди – неотвратимая осень. Сквозь колыхание невысокой травы кое-где проглядывали блеклые пятна – васильки сгоревшего лета. Человек в черном усмехнулся, но только мысленно – ни один мускул его лица не шевельнулся, потому что все это теперь было уже напрасно – страсти, эмоции, воспоминания.

«В мире травы – трупы цветов… Старого лета старая любовь…» – вспомнил Шедув. Нет, это не было коротким и емким «изречением души», слагать которые его учили так давно, еще в прошлой жизни. А можно ли назвать жизнью его нынешнее постылое существование? Это был кусочек песни, которую он слышал когда-то у костра от приблудного юного менестреля или скальда, как уж там у этих морских людей с огрубевшими руками и мозолями на сердцах называют сказителей. Мелодию Шедув не запомнил из-за ее северного однообразия, а вот слова остались, запали в душу. Может быть, потому, что они рассказывали о том, чему он, Идущий позади, а теперь – Ушедший и вновь Отпущенный, стремился следовать всю свою непростую жизнь. Об умении сделать из неудачи выигрыш, стремлении построить из своего сегодняшнего поражения завтрашнюю… нет, не победу, их было немало. Спокойствие. Спокойствие сосны на самом краю утеса, спокойствие орла, не верящего в смерть, спокойствие младенца у теплой груди. Спокойствие камня. Травы. Неба.

Мост Поражений над осенней рекой —
Он звенящей струной дрожит под ногой.
Мост Поражений – он засыпан листвой,
Он пронизан луною, словно паутина звезд…

В мире колес нет острых углов,
Но мы снимся деревьям, мы – просто кусочки лиственных снов.
А мост Поражений, бесполезных Побед
Под мостками обманов прячет сотни слез и бед.

Луна отражает лики берез,
Петля захлестнула карман птицелова,
И хоть каждый имеет последнее слово,
Но не каждый сумеет построить из этого мост.

Шелест песка, шепот свечей,
Тающий воск, тающий мир старых ключей.
В мире травы – трупы цветов…
Старого лета старая любовь…

Но мост Поражений, как и прежде, стоит.
Он вьюнками увит и делает вид, что спит.
Но сыграет труба и запахнет войной —
Снова в черную бездну нас потащит за собой

Мост Поражений…

«Ржавые гвозди…» – думал Шедув. «Ничего нет на свете более вечного, чем рыжие, ржавые гвозди. Их точит вода, разрушает время, а они только еще прочнее сидят в дереве, срастаясь с ним. Сейчас бы я, наверное, сумел добавить что-то свое к словам того мальчика, а они, безусловно, хороши, если только их придумал сам безусый юнец. Но это вряд ли, слишком много сквозит здесь ветров времени… Я бы добавил только один вопрос. Или строчку? Почему же тогда, вроде бы не всерьез, снова ржавые гвозди мы вбиваем в старый мост?

Хотя откуда ему знать о ржавчине? Что ведает молодость о запекшейся крови на некогда раненом сердце? А ведь это посильнее шрамов, которые у нынешних мужчин уже выходят из моды, потому что их перестают ценить нынешние женщины. Ведь говорят же: что хочет женщина, то угодно Богу? Не потому ли богов чаще всего изображают в мужском обличии…

Сейчас он выйдет. Помню, как это случилось со мной… чуть не подумал «в первый раз». Тьма, потом блеск, свет. И Свеча Жизни. Говорили, где-то в глубинах мироздания есть пещера, в которой мириады, неисчислимое количество свечей. Одни еще только зажигаются, другие горят ровно, иные угасают: кто-то – красиво, достойно, не чадя другим, кто-то – медленно и мучительно, цепляясь за каждую ниточку скрученного фитиля… Не всякому суждено увидеть переворот собственной Свечи. Впрочем, еще совсем не обязательно она загорится вновь. Все зависит от фитиля, от нити судьбы, которую нам скручивает жизнь, а чаще всего – мы сами. Говорят, если попадешь в эту пещеру и найдешь свою свечу, можно ее унести с собой, чтобы поддерживать горение так, как желается: ярко или тускло, обжигающе горячо или холодно, как морозный блеск звезд зимой. И тогда сможешь уберечь ее от ветра, от меча, от жара других свеч. А я… Я ведь всегда считал огонь свечи превыше взмаха меча. И всю жизнь стремился превратить свой меч в еще одну Свечу, которая раздвигает тьму, рассекая ее тонким, обоюдоострым клинком света. Но люди поклоняются свечам, а верят лишь в Меч. Потому что тепло изменчиво и преходяще, а холод не изменит никогда. Вот и все. Сейчас он выйдет…».

Патрик вывалился из тьмы в круг света – таким ему теперь показался окружающий мир. Освещенный круг стал расти, его границы поползли вширь и вверх, и друида словно вытолкнули на сцену. Сцену, где под ногами колыхались невысокие волны травы. Патрик обернулся.

За спиной темнела громада замка – высокие башни, глухие стены, редкие точки света в бойницах. Он не знал, что это за замок, чей он, откуда взялся на месте подземелья, в котором его заточили вместе с верным другом Снегирем. Обернувшись, Книгочей тут же признал стоящего возле него Шедува, человека, который помог им в Замке Храмовников. Может, за спиной и была цитадель монахов-воителей? Но где тогда зорзы, где Птицелов, где все остальные? И при мысли о Птицелове Патрик похолодел: вокруг стояла тишина. Мертвая тишина продуваемого ветром поля, места, в котором не пели птицы. Он похолодел. Или ему это только показалось?

– Я жду тебя здесь уже давно, – негромко проговорил человек в черном, и Книгочей сразу узнал еще недавно шепнувший ему на ухо голос со странным, мягким и певучим акцентом. – Не скажу «добро пожаловать!», добра здесь нет. Как, впрочем, и зла. Здесь уже почти ничего нет.

В голосе отпущенника Книгочею послышались нотки иронии, и это потрясло его больше всего. Из рассказов Травника Книгочей знал, что Шедув теперь – не живое существо, во всяком случае, не в привычных земных понятиях. И удивительное дело: он никак не мог отделаться от ощущения, что это не Шедув пришел к нему, а он, Патрик из земель айров, Зеленый друид по прозвищу Книгочей, сейчас пришел к Шедуву, явился в его мир, чтобы… Чтобы…

– Чтобы быть здесь… – договорил за него отпущенник, словно ухватил за хвост ускользавшую от Патрика мысль. И когда Книгочей тоже осознал это, когда все возможные варианты его бытия свернулись в маленькую точку, страшную в своей неотвратимости тем, что ее всегда ставят только в конце, в глазах Патрика все поплыло, закружилось, потеряло форму и очертания. И вдруг все его прежнее бытие взорвалось, разлетелось беззвучным взрывом дерева, остановленного в своем движении навеки; скалы, безнадежно устремленной ввысь; льда, застывшего некогда тугими струями бывшей воды. Ноги его подкосились, и друид рухнул, как подтаявший снежный ком, потеряв зрение, потеряв слух, потеряв чувства, потеряв все. Отпущенник медленно подошел к нему и некоторое время смотрел со своей щуплой высоты на фигуру друида, распростертую у его ног.

– Так я и знал, – тихо пробормотал Шедув. – Так я и знал, что все произойдет именно… так. Что ж, подождем. Самое страшное для этого человека уже позади.

И он усмехнулся своей непроизвольной шутке тонкими восточными губами, уселся рядом, в траву без жизни и запаха, вынул трубку и, посасывая янтарный мундштук, стал ждать, когда у Книгочея пройдет шок. Ничего, думал отпущенник. Умирать – всегда непривычно. Особенно, когда это – навсегда.