Александр Чаковский - Мирные дни

• Название: Мирные дни
• Автор: Александр Чаковский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1964

---

И снова я увидел у печи группу людей. Печь, видимо, уже не работала, по крайней мере пламя не вырывалось из неё. Я подошёл и увидел в центре стоящих кружком людей Ивана Ивановича Иванова. Несмотря на жару, он был почему-то в ва­ленках, в стёганой куртке и шапке-ушанке, козырёк которой был опущен. Тут же стояли начальник цеха и инженер. В сто­роне я увидел Андрюшина.

– Ну, давай, что ли! – сказал Иванов и, не глядя на рас­ступившихся перед ним людей, пошёл к печи.

Я подумал, что он хочет что-нибудь осмотреть, но, к моему удивлению, Иванов не остановился у печи, а полез в её раска­ленную пасть.

Даже на расстоянии двух метров от печи, где я находился, было трудно стоять.

Все люди, точно по команде, шагнули к мартену. Иванов вы­прыгнул и продолжал стоять скрючившись. От него валил пар. Я почувствовал запах горелой материи.

Иванов медленно стянул с рук дымящиеся рукавицы и бро­сил их на землю. Инженер подскочил к нему и хотел было рас­стегнуть на Иванове стёганку, но, едва дотронувшись, отдёрнул руку.

Все молчали, пока Иванов раздевался. Наконец стёганка, валенки и рукавицы лежали на земле и дымились, как только что потушенный костёр. Лицо Иванова было сплошь черным. Все по-прежнему молчали.

– В борове обвал, – хрипло сказал он. – Кирпичи обвали­лись. Я малость раскидал. Ещё надо.

И сразу, как только произнёс он эти слова, стало легче ды­шать. Все бросились к нему и наперебой стали спрашивать, как велик обвал, много ли кирпичей обрушилось и удастся ли их раскидать.

А я стоял и не понимал, как это можно задавать такие обыч­ные, будничные вопросы человеку, только что вернувшемуся из ада. Мне было бы стыдно спрашивать его о чём-либо подобном.

– Послушайте, – обратился ко мне Андрюшин, – дуйте сейчас в редакцию, надо успеть дать это в номер. А подробно­сти завтра.

Пока он говорил, я заметил, как один из окружавших Ива­нова людей нагнулся и стал разбирать брошенную Ивановым одежду. Он поднял ватные штаны, помахал ими в воздухе, – должно быть, для того, чтобы они окончательно остыли, и стал напяливать их на себя.

– Что это? – тихо спросил я Андрюшина. – Опять?

– Вы не слышали, что там обвал? – вполголоса ответил Андрюшин.

– Но ведь Иванов… – начал было я.

– Что Иванов? – прервал меня Андрюшин. – Там темпера­тура не менее двухсот, а кирпич надо раскидать… Будут лазить по очереди. А вам надо скорее в редакцию.

Я посмотрел на часы. Половина шестого. Андрюшин был прав: надо было спешить.

Вернувшись, я рассказал редактору о том, что видел.

– Валяй двадцать строк, – бросил редактор. – Назовём «Сознательность рабочего».

«Дубина!» —мысленно выругался я. Передо мною возникло чёрное лицо Иванова и дымящаяся куча одежды. То, что у ре­дактора на каждый случай жизни был готовый заголовок, вы­водило меня из себя.

Я сел писать заметку. Но у меня ничего не получалось. Мне хотелось сказать очень много, а места было мало.

Время прошло совсем незаметно, и я услышал голос редак­тора:

– Савин, готово?

Я встал и, войдя в закуток, сказал:

– Нет, не выходит. Поручите кому-нибудь другому.

Редактор выпучил на меня свои рачьи глазки.

– Да ты шутишь, голуба? – прохрипел он. – Двадцати­строчная заметка не получается?

– Дело не в том, заметка это или нет. Дело в содержании. Словом… не выходит.

Редактор покачал головой и добавил:

– Избаловал я тебя, Савин, на очерках. Вот и не хочешь теперь заметки писать. А я вот тебе скажу: садись-ка за стол, и чтобы через пятнадцать минут заметка была передо мной! Ясно?

Он стукнул ладонью по столу.

Я вернулся и, не задумываясь, одним махом написал замёт­ку. Мне не хотелось её перечитывать.

– Ну вот, – буркнул редактор, читая мою заметку, – полу­чилось? То-то! Дисциплина!

Заметка пошла в набор. Но я по-прежнему чувствовал себя нехорошо. Мне казалось, что я в чём-то виноват перед Ивано­вым. Я уехал с завода в отвратительном настроении. Вечером Лида спросила меня:

– В чём дело? Ты какой-то странный сегодня. – Она по­гладила меня по руке. – Ты не думай больше об этом.

Ей казалось, что я всё ещё нахожусь под впечатлением вче­рашнего разговора о Коле. А дело-то было совсем в другом.

Надо сказать, что отношения наши с Андрюшиным за последнее время как-то незаметно испортились. В этом я отдал себе отчёт впервые, когда как-то попросил Андрюшина пройти со мной в литейный цех.

Мы пошли по заводскому двору.

– Знаешь, – заметил я, – мне приходилось бывать на этом заводе во время блокады. Ничего похожего!

Андрюшин посмотрел на меня, и мне показалось, что в уголках его тонких губ мелькнула насмешка.

– А что же может быть похожего? – спросил он. – Да и блокады-то давно нет.

– Не в этом дело, – возразил я, удивлённый его тоном, – не в этом дело. Тому, кто видел, что тут было тогда, трудно оставаться спокойным.

– Эти разговоры, знаете, у меня вот где сидят, – сказал резко Андрюшин, быстро проводя пальцами по шее. – Мать вот моя из эвакуации вернулась, в сорок втором её вывозили. Гу­ляем мы с ней по городу, и только и слышишь: «Ах, Витенька, а ведь тут дом стоял разрушенный, а теперь во-он какой по­строили. Ах, Витенька, а ведь тут дзоты были, а теперь во-он какие витрины блестят!» Как будто на второй год после победы на улицах должны ещё быть дзоты.

– Послушайте, по-моему, вы чепуху городите, – ответил я, сердясь и переходя на «вы». – Что ж, вы хотите, чтобы совет­ский человек не испытывал радости или, если хотите, восторга, видя, как восстанавливается то, что было разрушено врагом? И разве не приятно вам как советскому журналисту писать о наших достижениях, видеть их, подмечать?..

– Ах, да кто об этом говорит! – прервал меня Андрю-шин. – Тут все грамотные. Я ведь совсем про другое говорю. Ведь этак можно в телячий восторг прийти: «Ах, дзотов уже нет!», «Ах, дом покрасили!», «Ах, окна вставили!» А на что эти телячьи восторги? То, что наше, – нашим и будет. А меня инте­ресует: как дом выстроили, как окна вставили? И нельзя ли получше! Ну, вот и литейный цех, – сказал Андрюшин.

Меня сразу же оглушил стук и звон: это разбивали брако­ванное литье. Над нашими головами, точно диковинная хищная птица с сомкнутым клювом, проплыл черпак, ринулся на плат­форму с песком, разомкнул челюсти, снова сомкнул их, захва­тив песок, и с добычей снова поплыл по поднебесью.

От вагранок и ковшей исходил неяркий дрожащий свет. Когда мы входили в цех, вагранщик взмахнул шестом, пробил летку, и в жёлобе показался огнедышащий чугунный шар, по­степенно теряющий свои очертания.

Вид литейного цеха наполнил меня радостным ощущением молодости.

Андрюшин снова заговорил:

– Вот я и в нашей редакции всё время бой веду. Мне, на­пример, редактор говорит: «Андрюшин, подготовь полосу с вос­становлением завода». Я готовлю. Только из моей полосы по­лучается что-то не очень торжественное. Сдаю редактору. Че­рез час он меня вызывает и говорит… – Здесь Андрюшин стал отдуваться и говорить, так похоже копируя редактора, что я чуть не покатился со смеху: – «Ты, говорит, что это тут изоб­разил? Коли мне нужна была критическая полоса, так я тебе сказал бы: критическую давай! А я тебе сказал – обобщён­ную!» А я вот не понимаю, – продолжал Андрюшин, – как можно для критики – одно место, для похвалы – другое. Для критики – четверг, для похвалы – пятницу. Я ведь знаю, ка­кую ему, толстому черту, полосу надо было! Не «обобщён­ную» – слово-то какое! – аллилуйскую! А я не могу. Я хожу по заводу и думаю: «Здорово! Как все здорово!» А потом спрашиваю себя: «Но могло бы быть лучше?» И отвечаю: «Могло!» Если бы очень захотелось, так могло бы! Ну, могу я об этом не писать в полосе? А? Ну, скажите, могу? А он мою полосу в корзину.

Эту последнюю фразу Андрюшин произнёс не задиристым, а упавшим, обиженным тоном.

«Что с этим парнем творится?»—подумал я раздражённо.

В течение нескольких последующих дней Андрюшин словно избегал меня, но вот однажды после работы он поравнялся со мной в дверях и, глядя куда-то поверх моего плеча, сказал:

– Мне хотелось бы побеседовать. Если есть время, конечно.

– Время есть, – ответил я и взял Андрюшина под руку. Мы вышли на заводской двор.

– Вы в термической обработке разбираетесь? – угрюмо спросил Андрюшин.

– Немного.

– Так вот, тут лаборатория наша реконструкцию одну за­думала: вместо горячей обработки хотят ввести высокочастот­ную закалку. Это дело надо поддержать в газете. Вы не ду­майте, что я так, с кондачка говорю, – повысил он голос, – я всю литературу перечитал и со многими людьми говорил – и с рабочими и с инженерами. Вы слушаете?

Мне стало не по себе, что я слышу о деле, связанном с Ли­дой, от этого парня. Выходит, что он уговаривает меня помочь Лиде? Меня!

– Так вот, – продолжал Андрюшпн, останавливаясь и до­трагиваясь до моего локтя, – дело это новое, и редактор боится. Я уже давно веду на него атаку. Поможете? – спросил он, смотря мне прямо в глаза.