Эдвард Бульвер-Литтон - Гарольд, последний король Англосаксонский

• Название: Гарольд, последний король Англосаксонский
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00415-4

В очередной том серии «Викинги» вошли романы классика английской литературы, знаменитого политического деятеля, лорда сэра Эдварда Дж. Бульвер-Литтона (1803-1873) и основателя «генетической» и живописной школы в историографии Огюста Тьерри (1795-1856).

В этих произведениях рассказывается о завоевании Англии нормандцами, гибели последнего короля Англосаксонского. В научном исследовании О. Тьерри читатель найдет удивительное по художественной пластичности изображение общего колорита эпохи Вильгельма Завоевателя.

---

Годвин, уже выведенный из терпения ссорой между сыновьями, огорчился еще больше, видя холодность своего государя. Естественно, что человек всегда чувствует некоторую привязанность к тем, которым он оказывал услуги. Годвин же возвел Эдуарда на трон, и никто не мог обвинить его в непочтительности к королю. Несмотря на то, что власть Годвина была очень велика, едва ли кто-нибудь решился бы утверждать, что для Англии было бы хуже, если бы Годвин сильнее влиял на короля, а монахи и нормандцы пользовались бы меньшей милостью Эдуарда Исповедника.

Итак, гордое сердце старого графа невыразимо страдало в эту минуту. Гарольд, очень любивший отца, наблюдал за малейшими переменами в его лице; он видел, что оно покрылось ненормальным румянцем и что старик делает невероятные усилия, чтобы вызвать на лице спокойную улыбку.

Король отвернулся и потребовал вина. Гарольд поспешил поднести ему кубок, неловко поскользнулся одной ногой, но все-таки устоял на другой, что дало Тости повод поглумиться над неуклюжестью брата.

Годвин заметил это и, желая дать обоим сыновьям легкий урок, сказал добродушно:

– Видишь, Гарольд, как одна нога выручила другую; так-то и один брат должен помогать другому!

Эдуард поднял голову.

– Да, так-то помогал бы теперь и мне Альфред, если бы ты не лишил меня этой помощи, Годвин, – проговорил король.

Этих слов было достаточно, чтобы переполнить чашу терпения Годвина: щеки его еще гуще покрылись румянцем, глаза налились кровью.

– О, Эдуард! – воскликнул он. – Ты уже не в первый раз намекаешь на то, что я сгубил Альфреда!

Король не ответил.

– Пусть же я подавлюсь этой крошкой хлеба, – воскликнул громким голосом взволнованный Годвин, – если я виноват в смерти твоего брата!

Но едва он успел прикоснуться губами к королевскому хлебу, как взгляд его померк; какой-то хриплый звук вылетел из груди, и он рухнулся на пол, сраженный внезапным ударом апоплексии.

Гарольд и Гурт бросились к отцу и подняли его. Гарольд прижал его с отчаяньем к себе и стал звать его по имени, но Годвин уже не слышал голоса сына.

– Это суд Божий... унесите его! – произнес король. Он встал из-за стола и с печальной торжественностью удалился из комнаты.

ГЛАВА 4

Пятеро суток Годвин лежал без сознания, и Гарольд не отходил от его постели. Доктора не решались пустить ему кровь, потому что было время морского прилива и полнолуния. Они терли ему виски отваром из пшеничной муки и молока, положили на грудь свинцовую дощечку с какими-то таинственными рунами; но все это не помогало, и врачи потеряли надежду возвратить пациенту сознание.

Невозможно описать, какой эффект произвело при дворе это грустное происшествие, а в особенности предшествовавшие ему обстоятельства. Слова короля, сказанные Годвину за столом, передавались с чудовищными изменениями и прибавлениями из уст в уста. Народ теперь уже не сомневался больше, что Годвин был убийцей Альфреда, потому что он действительно не проглотил кусок хлеба, которым хотел доказать свою невиновность. А в то время было принято испытывать подозреваемых в каком-нибудь преступлении именно куском хлеба: если они проглатывали его не поморщившись, то считались безусловно невиновны, в противном же случае виновность заподозренного признавалась доказанной.

К счастью, Гарольду ничего не было известно об этих разговорах черни. Утром шестого дня ему показалось, что больной шевелится. Он поспешно откинул полог: старый граф лежал с широко открытыми глазами, и багровый румянец сменился страшной, почти мертвенной бледностью.

– Как ты чувствуешь себя, дорогой мой отец? – спросил его Гарольд. Годвин улыбнулся и хотел что-то сказать, но голос отказался служить ему. Он собрал последние силы, чтобы приподняться; пожав руку Гарольда, он припал к его груди и отошел в иной мир.

Гарольд тихо опустил безжизненное тело на подушки, закрыл отцу глаза, поцеловал в холодные губы и, став возле него смиренно на колени, стал усердно молиться за упокой души его. Окончив моленье, он сел немного поодаль и закрылся плащом.

В это время в комнату вошел Гурт, который очень часто сидел с Гарольдом у постели отца. Тости было некогда разделять их заботы: предвидя смерть Годвина, он хлопотал, чтобы занять его место в Эссексе. Увидев Гарольда сидящим как статуя и с закрытым лицом, Гурт сразу догадался, что все уже было кончено; взяв со стола лампу, он смотрел долго-долго на лицо мертвеца. Казалось, будто Годвин помолодел в минуты расставания с жизнью; морщины на лице его исчезли, а на устах застыла блаженная улыбка.

Гурт так же, как Гарольд, поцеловал усопшего, сел на полу возле старшего брата и молча припал к его плечу. Потом Гурт заглянул брату в лицо: по нему струились слезы.

– Утешься, бедный Гарольд! – проговорил он нежно. – Отец наш жил для славы и знал, что его желания исполнились. Посмотри, как спокойно его лицо!

Гурт взял Гарольда за руку и подвел, как ребенка, прямо к одру умершего. Взгляд Гарольда случайно упал на ящик, принесенный Хильдой, и какая-то странная, нервная дрожь пробежала внезапно по всему его телу.

– Сегодня, как мне помнится, идет шестой день после приезда в Виндзор? – обратился он к Гурту.

– Да, шестой, это верно.

Не медля ни минуты Гарольд открыл сундук: в нем были белый саван и какая-то рукопись. Он развернул ее; в ней заключалось следующее:

«Слава Гарольду, сыну Годвина Великого и Гюды, урожденной дочери короля! Послушавшись Хильды, ты теперь узнал, что глаза ее проникают в таинственную завесу будущего. Склонись же перед нею и не доверяйся мудрости, способной понять только обыденные вещи. Подобно храбрости воина и пению менестреля, мудрость пророчицы не от мира сего: она меняет течение событий и превращает воздух в материю. Преклонись же перед Хильдой. Из могилы вырастают цветы, из горя проистекает радость».

* * *

Передняя дома Годвина была полна посетителями, пришедшими узнать о здоровье старого. Гурт вышел к ним и пригласил их взглянуть в последний раз на героя, который твердой рукой восстановил на саксонском престоле род Сердика. Гарольд стоял безмолвно у изголовья покойника; много пришлось ему в этот день видеть слез и слышать вздохов людей, горевавших о его усопшем отце. Многие из танов, не совсем верившие, что Годвин был убийцей Альфреда, шептали друг другу:

– Кто умирает с такой улыбкой, не может быть виновным в убийстве.

Дольше всех у трупа оставался граф Мерсии Леофрик. Когда остальные удалились, он схватил руку покойного и проговорил:

– Старый враг, мы постоянно соперничали с тобою: и в Витане, и на поле брани; но мало есть друзей у Леофрика, которых он оплакивал бы так искренно, как тебя! Англия снисходительно будет судить твои грехи, как бы велики они не были, потому что сердце твое билось только для Англии и голова твоя только заботилась о ее благосостоянии.

Гарольд приблизился к Леофрику, обнял его и прижал к себе. Это растрогало доброго старика: он положил свои дрожащие руки на голову Гарольда и благословил его.

– Гарольд, – сказал он, – ты наследник славы и могущества отца; пусть же его враги будут твоими друзьями. Победи свое горе, этого требуют отечество, честь твоего дома и память покойного. Я знаю, что многие уже строят козни против тебя и твоего рода; ходатайствуй перед королем, чтобы он признал твои права на графство умершего отца; я поддержу тебя перед Витаном.

Молодой человек стал с благодарностью жать руку Леофрика и сказал, поднеся ее к губам:

– Пусть наши дома пребывают в мире отныне и навеки!

Самонадеянный Тости ошибался, предполагая, что некоторая часть партии Годвина согласится отдать ему преимущество перед Гарольдом. Не меньше ошибались и священники, воображавшие, что со смертью Годвина прекратится могущество его дома. Не один Витан был расположен в пользу Гарольда; вся Англия сознавала, что Гарольд – единственный человек, которому смело можно вверить государство. Сам король не относился к Гарольду враждебно, а, напротив, чрезвычайно ценил и уважал его.

Вскоре Гарольд был провозглашен графом Эссекским и немедленно стал выбирать человека, которому мог бы передать свое прежнее графство. Преодолев свою ненависть к Альгару, он решил избрать его на свое место; несмотря на серьезные недостатки Альгара, он все-таки был самым подходящим преемником Гарольда. К тому же его избрание избавило государство от большой опасности, так как он в пылу гнева соединился было с королем Гриффитом Валлийским, самым грозным врагом Англии.

В сущности дом Леофрика, владевший теперь сильнейшими уделами, Мерсией и страной Восточных Англов, стал важнее дома Годвина, потому что в нем только Гарольд владел значительным графством, братья же его получили прежние небольшие графства; но не имей даже графства, Гарольд все-таки был бы первым в Англии по своему уму и характеру. Он сам по себе был настолько велик, что не нуждался ни в каком пьедестале.