Джиллиан Брэдшоу - Сердце рыцаря

• Название: Сердце рыцаря
• Автор: Джиллиан Брэдшоу
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036413-Х, 5-9713-1874-8, 5-9578-3821-7

История о великой любви – и великой ненависти. История, о которой поэты слагали баллады. История прекрасной нормандки Мари Пантьевр Шаландрийской, отвергнутой знатным бретонцем Тиарнаном Таленсакским – но продолжавшей верно любить его. История предательства и мести, темных, опасных желаний – и пламенной, пылкой страсти...

---

– Фермер откуда-то. Кажется, из Иффендика. Он сказал, – тут паж ухмыльнулся, – что ему его дала дама и попросила отвезти вам.

Ален вдруг вспомнил, что сестра Элин замужем за братом владетеля Иффендика. Он чуть было не вскрыл письмо прямо в зале, но потом решил унести его куда-нибудь подальше от посторонних глаз. Его вызвали ко двору сразу после переезда в Нант, но он все еще был в некоторой немилости.

Спустя несколько минут, оказавшись в саду замка, он сломал печать и развернул пергамент. Внутри оказалась прядь светло-золотых волос, перевязанных обрывком незабудкового шелка, а на листке округлым церковным почерком были написаны слова: «Часовня Святого Могана. Иффендик. За три дня до празднества святого Михаила. Девятый час».

Дрожащими руками он взял прядь волос: она переливалась, словно вода. Он вспомнил Элин в ее спальне в Компере, с распущенными по плечам волосами. Он радостно сказал себе, что всегда знал: когда-нибудь она призовет его к себе. Наверное, Тиарнан слишком часто уходил на охоту, и она поняла, что на самом деле всегда любила Алена. Ей нужно было послать ему весть, но она не умеет писать и не посмела отправить гонца – и под каким-то предлогом заставила церковного служку написать место и время, а вместо подписи вложила свои волосы, зная, что ее возлюбленный поймет. За три дня до празднества святого Михаила – двадцать шестого сентября. У него была неделя.

Он сказал при дворе, что собирается поехать в Сен-Мало и узнать о корабле, который якобы приплыл туда с ястребами из Норвегии. Герцог и большая часть придворных приняли это без комментариев: отъезд одного из рыцарей из тесного замка означал только, что у других будет больше места. Однако когда Ален отказался от предложения Тьера отправиться вместе с ним, тот заподозрил неладное.

– Ты же не едешь в Таленсак? – спросил он, пока Ален укладывал вещи.

– Нет, – холодно ответил Ален.

– Вот и хорошо, – сказал Тьер, не оставив своих подозрений. – Потому что учти, кузен: Тиарнан трех таких, как ты, может убить, даже не позавтракав. А если он узнает, что ты навещаешь его жену, то он тебя определенно убьет. Во время свадьбы было ясно видно, что он души в ней не чает.

– Я не еду в Таленсак, – заявил Ален. Он снял золотое распятие, которое носил на шее на цепочке, и поднял его, зажав в руке. – Клянусь тебе на этом.

Он опустил распятие и набожно перекрестился. Тьер поднял брови.

– О! Хорошо. Ну, если тебе попадутся дешевые ястребы, купи мне одного. Только не кречета: они слишком дорогие.

Вечером за четыре дня до праздника святого Михаила Ален оказался на постоялом дворе в Монфоре – месте, связанном с очень неприятными воспоминаниями, которые он теперь пытался прогнать с помощью надежды. Следующим утром он умылся, побрился и оделся с особым тщанием – в камзол с прорезями, сшитый из красного бархата, с модными широкими рукавами, и в полосатое трико. На этот раз он оставил свои доспехи в Нанте. Они не нужны были ему в выдуманной поездке за ястребами, и терять их было ни в коем случае нельзя. Он опоясался мечом, сел на гнедого боевого коня и отправился в путь с пересохшим ртом и влажными ладонями.

Она появилась примерно за полчаса до того, как колокол церкви Святого Могана зазвонил к девятому часу. Она была одна и ехала на толстеньком белом пони, склонив голову, словно в горе. Ален, дожидавшийся в яблоневом саду рядом с дорогой, почувствовал такое отчаянное сердцебиение, что лишился дара речи и чуть было не дал ей проехать мимо. Однако, поравнявшись с ним, она подняла голову, чтобы посмотреть на церковную колокольню, возвышавшуюся впереди, и при виде ее бледного лица он опомнился и крикнул:

– Элин!

Элин собиралась разговаривать с ним рассудительно. Но, услышав, как Ален выкрикнул ее имя, она растеряла все свои заранее подготовленные фразы. Когда она оказалась в Иффендике, вдали от пугающего присутствия мужа, вся ее неуверенность в отношении него исчезла. Она спала с животным – и чувствовала себя невыразимо оскверненной. Увидев Алена, стоящего под яблонями, выбритого, изящного, полного надежды – и целиком человечного, она развернула пони, галопом подскакала к нему и спрыгнула с седла прямо к нему в объятия. Секунду он стоял, окаменев от изумления, а потом обхватил ее руками и страстно поцеловал. Казалось, его прикосновение смыло липнувшую к ней скверну, и она привалилась к нему, зарыдав от облегчения. Она боялась, что Ален не приедет, что она навсегда останется во власти кошмара.

– Дорогая, – сказал Ален, поцелуями осушая ее слезы, – что случилось? Ну же, нас не должны видеть. Давай уйдем под деревья.

Под деревьями были тень и высокая трава. Ветви яблонь, недавно освобожденные от спелых плодов, но осыпанные осенним золотом, закрывали свет. Она спотыкалась о падалицы, и отовсюду доносился запах гнилых яблок и жужжание опьяневших ос. Они остановились на поляне вдали от дороги и повернулись друг к другу.

– Ты приехал! – только и смогла сказать она. – О, слава Богу!

– Конечно, приехал! Ради тебя я поехал бы на край земли. Что случилось, скажи мне?

Тут Элин вспомнила, как при прошлой их встрече вытолкнула его из окна, и снова заплакала. Она бормотала невнятные извинения, перемежая их поцелуями, а потом, испугавшись того, что делает, отшатнулась от него и прижала дрожащие руки к шее.

– Ох, Ален! Прости меня! – ахнула она. – Я не могу сказать... Поклянись, что поможешь мне, что не выдашь меня!

Он снял с шеи распятие, разжал ее испуганно стиснутые кулачки и вложил крест в них. А потом он опустился на колени в высокой траве и вложил свои руки в ее ладони. Это была поза рыцарской присяги, приносимой вассалом своему сюзерену.

– Этим распятием и твоими белыми руками, – торжественно объявил он, – я клянусь, что скорее пролью всю кровь до последней капли, чем предам тебя, Элин. Я – навсегда твой вассал.

– Ох, любимый! – выдохнула Элин, падая на колени перед ним. Ее лицо пылало от стыда: полное великодушие после такого ее обращения с ним! – Я не заслужила этого! – порывисто воскликнула она. – Ты можешь называть меня не госпожой, а любовницей. Все, чего бы ты от меня ни захотел, – твое!

Все еще едва смея поверить происходящему, он обнял ее и снова поцеловал. Она откликнулась не со сладкой уступчивостью, о которой он порой грезил, а с отчаянием. И даже посреди такого блаженства в нем шевельнулся гнев. Что с ней сделал Тиарнан?

Чего бы Тиарнан с ней ни сделал, на ее теле это следов не оставило. Когда она разделась и встала обнаженной в тени деревьев, то оказалась белее, нежнее и прекраснее, чем все его грезы о ней. Снимая рубашку, она зарумянилась, и он решил, что это похоже на зарю, заливающую белое зимнее небо. Однако ее прикосновение было прикосновением самой весны. Он никогда даже помыслить не мог о таком блаженстве, таком глубоком, всепоглощающем наслаждении – и после его кульминации оба заплакали.

Он гладил ее спутанные волосы, зная, что больше ничего в жизни не желает. Теперь осталось только сохранить то, что он получил.

– А теперь, – решительно проговорил он, – расскажи мне, что случилось.

Элин поведала ему всю историю сбивчиво, на одном дыхании: об охотничьих экспедициях Тиарнана без собаки, о неведении слуг относительно его отлучек, о своих собственных отчаянных расспросах и о неохотно данном ответе Тиарнана. Ален слушал ее со все большим изумлением – и вопреки себе с недоверием. Когда Элин замолчала, его первый вопрос был таким:

– А ты уверена, что он не решил... ну, жестоко над тобой подшутить? Может быть, наказать тебя за тревогу во время его отлучек?

– Подшутить? – переспросила Элин. – Нет, это правда. Я это знаю. Он рассказал мне все... Он сказал, куда уходит, когда... когда меняется. Чаще всего он идет к часовне Святого Майлона в лесу и оставляет одежду под камнем с выемкой. Он сказал мне, что ему надо вернуться к ней и взять... нечто... что он оставляет с одеждой, – только тогда он может снова стать человеком.

Она вспомнила, как Тиарнан сделал это признание: его голос был тихим и непонимающим, его глаза с тревогой следили за ней.

«Но что именно ты оставляешь?» – спросила она, а он нетерпеливо ответил: «Не знаю! Я это только чувствую. Наверное, это та часть моей души, которая делает меня человеком».

Только позже, перебирая услышанное, она поняла, что это способ получить свободу. Первой ее мыслью было воспользоваться этими сведениями самой, но это оказалось невозможным. Молодой благородной даме трудно уйти из дома без сопровождения. И потом – ей было страшно. Чем дольше она жила вдали от мужа, тем темнее и страшнее становилась тень, которую он на нее отбрасывал. Поэтому она обратилась к Алену, считая его единственным человеком, который может ради нее пойти на риск.

– Послушай меня! – проговорила она поспешно, – Если кто-то отправится к часовне и дождется, пока он не обернется волком, а потом украдет его одежду и ту вещь, которую он оставляет с ней, тогда он не вернется. Он будет пойман в своем зверстве. И я навсегда от него освобожусь.